Внутри точки

в предельных точках рассада обретает язык.
Между – пружина заводит дистанцию.

Шнурует ветер отсутствие опоры – воздух пуст, ушел.

Надзеркальная ртуть.
На боку туман подсыхает, спит.
Синяя глина.
Озеро.
Идеальный ноль.

Сфера вне сферы.
Логические орбиты.
Идеи гнезд.

Циркуль, теряющий траекторию: площадь агонизирует в зигзаг – это осадок на дне числа, собираясь цепью из пыли и гари (украденный воздух, клочья, расшитые вороньим зрачком, окна негатив, будто содрать то, что дарит всему двойника – так бесплотный массив, несхватываемый ловушками времени, повторяет миры в мгновенном стирании, как эхо, удаляясь, вытаскивает оси из каркаса, что теснил контуры крика, оставляя петлям их пустоту), размыкает сцепленные руки, разводящие стрелки в диаметр: не смыкается нить вокруг живущего сном нектара в диск пчелы, повиснув концами острыми, как жало, над золотистой фольгой, выстилающей местность.

Продери проломы в застывших,
непроницаемых кольцах: мотки времени – дорога.
Калитка соткана, но шум нараспашку.
Упасть в паутину подзорную.

Из пепла слушает необдуманный взмах, экранирует рука:
циферблат в язвах нити нагревает,
чтобы обрушить переболевшее трудом полотно.

Что определяет цела ли скорлупа? – по холоду речного камня, паратаксис, воздух за бетонной стеной (иногда я так думаю о…), или его движение выдавливает слова из предложения, которое мысленно, в неразличимость, произвол, кипящий днем, что на стальных канатах растянут, дрожит зрачок берега перед наводнением – он: рассечение, ночь, притаившуюся между следов на мокром песке – успей между капель вплести волокно в гриву восточного ветра, связать дорожке, тропинке стеклянной слезы шарф речного огня: окно раздевает моего двойника до телепомех, само раздеваясь, объятиями игровых родников, как падает полдень плашмя на кухонный стол, потом на тетрадь – вода: так спит огонь на левом боку от свечи, и строчка ликует свой первый ландшафт, на грязь опадая.

Разобран полет бабочки, отражается на бумаге:
туман заикается, когда птица отмыкает смолу в накатанном листе.
По ту степень струй себя раскрывает сечение:
морфемный дождь.
По ручьям точки сверять: наборной зуд.

Говорят, что были глаза,
которыми он не посмотрел ей в лицо.

Разгребали золу полярного зноя:
в пятнадцать ветров сгоревших имен —
дома костенели.
Дул снег в раскаленный холод, проносил по слогам порошок,
как бумага цифры.

Каштаны теряли тени:
Цепи бегущего цвета.
Луч от кожи до кожи:
трава – молекулы скорости.

2.

В шёлк кричит кукла, небо вскидывает прядь – смахнуть металлических мух, разогнанных добела: изголодавшаяся материя принимает то, что застряло в кавычках, будто черепица – на грани огня – отсвечивает письмом, но читается – «нора»: домой произнеси по костям, сложив ветвления цифр и взгляд, недоспевший к лицу, той, что ад впишет в кукольный дом, чью поверхность выносят на спинах маковые дети – шипы сновидений – к играющей смолами синеве.

Ад – насечек кольцо на ладони, воспоминания стерты, но бились в конвульсиях старые жженые книги, когда она подносила ближе свечу – разрублен надвое свет темноты – ядро – совокуплением мыслей изнывает, бежит от верёвочных машинерий, от грязи, в которую точится слог, от низкого леса, что кроет чьи-то шаги от самих же себя и других, кому деревья препинание, паутина домов, я – разбитое блюдце, расшитое, как ковер, разрывами, промежутками в тканях, в красных узлах утекающей силой: вспороть солнце, взбить его щетинистую мякоть, медлить закат, против моли, на серость, вспенившую не подсвеченный треск, на золото болото заковав; шорохом плит небо вогнуть в колбу слуха, нервно редея в ватных разбросанных перьях, оно – ожог на пальце, ссадина извести на проклеванном пеной сквозняке.

Асфальт пел.
Шло стороной чтение.
Зыбь.

3.

Емкости выкладывались на струнах, приобретая потухший цвет молний, извивами по стенам впадая, как факелы штор, удаляясь разводами в сорванных лампах, идущих на дождь и его вздыбившуюся поступь: несколько точек от шариковой ручки, удар мяча, язык не находит нужное место, упор, чтобы столкнуть с фундамента фактурный узор заглавной буквы – остывает в нитях водопада, истекая с намыленных тяжестью брызг в истлевающую ожиданием полость времени и срыва с корня лишнего цвета, в кору одевая все то, что на шелк отзовется слепящим свечением.

На потускневшей фигуре (не развернулась во взгляд) гравитация прядёт нечитаемые узоры: оскал затонувшего судна. Пробегают её покрытые инеем черты – спицы велосипедного колеса, вяжущие бинт дороги: пучок мнимых сходств, или вовсе царапин на схваченном письмами льда виске (он – сборник прочитанных книг, метатекст): сумма, заглавная буква – алеф – страница-зеркало, в которой отразился тетраграмматон всего лишь раз – единица: рука, что нервно бежит от строки к строке, будто стежок за стежком прорывают страницу, загораясь от вписанных лиц, костей, – волна за волной – приливом соберётся в ладонь она, руки, утопившей голос: зёрна языка измельчив до жёлтой глиняной пыли, осевшей на рёбрах дорог.