Со всеми наедине: Стихотворения. Из дневника. Записи разных лет. Альмар

министру,
что мы хотели бы встретиться,
обсудить проблемы современной драматургии.
Министр согласился нас принять.
Груди наши были полны решимости,
нас провели в просторный кабинет,
предложили чай,
мы от чая отказались,
но чай нам все равно принесли.
Сначала Розов подробно, внушительно
объяснял министру, какая ты и твои пьесы
подлинная ценность для культуры СССР,
«Придет время, – сказал он, – когда нас
с Гельманом забудут,
а Петрушевскую будут помнить, и помнить, и помнить».
«Это смешно и глупо, – сказал я после Розова, —
во всех театрах СССР ее пьесы читают, знают,
а министерство запрещает. Смешно!»
Розов играл мудреца,
я – несдержанного.
Демичев не смеялся,
уши у него покраснели от напряжения,
на лице его была написана большая досада,
большое сожаление,
обида, что дал себя обмануть,
обещали о проблемах,
а говорят о Петрушевской какой-то.
Он твоих пьес не читал,
но фамилию слышал
и знал, что «это не надо»,
кто первым сказал «это не надо»,
он не знал,
но у него было правило:
самому первым ничего не читать,
запрещенное другими не разрешать.
Он сказал: «Мы подумаем»,
Розов был настойчив:
«Мы можем передать автору,
что ее пьесы будут разрешены?»
Демичев повторил: «Мы подумаем».
Я сразу понял, что это плохое «мы подумаем»,
у них случались и неплохие «мы подумаем»,
но это было очень плохое «мы подумаем».
Оно ничего не обещало, ноль.
Но Виктор Сергеевич, я это видел,
все же надеялся на это «мы подумаем».
Он решил еще раз перед уходом
объяснить министру культуры СССР,
почему Петрушевскую запрещать не надо, даже нельзя.
Демичев еще раз повторил
свое плохое «мы подумаем».
Мы покинули просторный кабинет,
на улице Розов сказал негромко:
«Все-таки сволочи»,
я сказал чуть погромче: «Суки!»
Хорошо помню неожиданную мысль,
которая мне пришла в голову:
я пожалел, что со мной Розов, а не Олег Ефремов —
самое время было выпить по полстакана водки,
но Виктор Сергеевич,
это было широко известно, не пил —
хорошие люди тоже имеют недостатки.

Памяти Олега Ефремова

1

После смерти, Олег, кто угодно
может с тобой делать всё что угодно,
одни говорят – ты был не совсем на высоте,
на меньшей высоте, чем от тебя ждали,
другие – ты был на недосягаемой высоте,
на гораздо большей – чем от тебя ждали.
О, эти, которые стоят с рулеткой в руках,
отмеряют с точностью до миллиметра,
кто недопрыгнул, кто перепрыгнул…
Как их много, Олег,
как они довольны
результатами своих измерений,
скушать готовы друг друга,
но свой замер не позволят
изменить ни на один миллиметр.
Властью своей над ушедшими
они пользуются умело, азартно, бесстыдно,
с такой уверенностью в своем праве,
что это не может не вызывать восхищения.

2

Ты уходишь все дальше, все дальше,
а время твое возвращается, возвращается.
Ты знавал очаровательных дам:
Цензуру Никитичну,
Цензуру Леонидовну,
теперь у нас Цензура Владимировна.
Опять востребован твой лукавый талант
обращения с начальством,
опять надо притворяться шутом
или напиваться,
чтоб не видеть выражения