Суверен. Сборник статей

Потому симулякр стремится актуализировать маркеры идентичности, присущие членам этих идеологически обусловленных групп. Здесь речь идет не о группе, а о категории индивидов со схожими элементами идентичности. Потому работники военкомата заинтересованы в том, чтобы идеологически обусловленные группы были лидероцентричны, а их лидеры были либо глупы, либо прямо зависимы от военкомата. Да, его обитатели могут носить майорские погоны.

Симулякр должен не просто задавать планку и русло неизбежной элементарной рефлексии по поводу событий, на участие в которых либо предотвращение которых он мобилизует своих жертв. Он должен, с одной стороны, надежно подымать человека на дело, а с другой стороны, блокировать и редуцировать возможность его рефлексии по поводу событий. Поскольку мы ведем речь преимущественно о социальных группах, чье существование обусловлено идеологически, задача выглядит относительно сложной. Но выполнимой.

Симулякр мобилизует социальные инстинкты, которые по определению сильны у людей, способных соорганизоваться в деятельные группы по идеологическому признаку. В одной из наших статей мы рассматривали возможности политической мобилизации, развернутые по фронту между двумя крайностями, архетипической и инстинктивной.

Условно архетипическая мобилизация в контексте нашего повествования присуща самостоятельной мобилизации социальной группы. Она порождает рефлексию относительно состояния группы и ее основных целей, актуализирует самосознание группы, и приводит к участию группы в определенных исторических событиях.

Иное инстинктивная мобилизация. Она направлена на мобилизацию инстинктов, в данном случае – социальных. Чувство стаи, вербализуемое не столько своими идеологами, сколько творцами симулякра: человек бросается в бой, не думая, потому что есть ситуации, в которых мужчина не должен думать, а должен бить. С точки зрения его мужского самосознания это единвтенный правильный вариант, а с точки зрения военкомата, в интересах которого строится и мобилизуется симулякр – это лучший вариант, именно потому что человек а – не думает, б – бьет того, кого надо быть сотрудникам военкомата, а не социальной группе, куски идеологии которой симулякр разворачивает.

В фундаментальной работе «Теоретические рассуждения о сущности психического» К. Г. Юнг приходит к возможности определения психики как конфликта между слепым инстинктом и волей. Здесь идет речь о том, что на определенном уровне психического развития функция, которую исполняет инстинкт, подвергается изменению направления своего действия посредством осознанной воли человека. При этом воля преодолевает инстинктивные устремления, не имея возможности их полностью исключить, так как влечения являются основой психической активности человека. Нам же становится очевидным, что проявление воли немыслимо без определенного элементарного рассуждения.

Если применить эти мысли к нашей работе, мы увидим, что симулякр стремится к тому, чтобы задействовать влечение, а волевые импульсы редуцировать и локализовать в определенных пределах, благодаря чему волевые качества мобилизованного симулякром человека в определенный период времени могут приобрести очень высокую степень способности к напряжению. Человек не является животным по свое онтологии, потому, возможно, ему не убежать от воли так же, как и от инстинкта: и подтверждений этому факту море. Потому симулякр не блокирует волю и способность к рассуждению полностью, а лишь раскалывает сознание человека и пользуется энергией, выделяемой из расколотого сознания: в частности, это может быть энергия боли и стремления человека обеспечить себе психическое выживание, что и приводит нас к большому количеству случаев с людьми, едущими на войну за смыслом жизни. Полагаю, каждому знакомы и случаи, когда человек, рассказывая о важном в его жизни поступке, говорит, что его «перемкнуло»: симулякр и устремлен на то, чтобы перемыкало определенных людей в определенных местах их психической жизни.

Для идеологически обусловленной группы в недружественном социальном, политическом, информационном окружении можно сделать следующие выводы. Группа нуждается в существовании и развитии качественной идеологии, оформляющей ее идентичность и формулирующей ее интересы, цели и задачи внешней политии и социуме. Для группы важно обеспечить монополию на политическую мобилизацию своих членов. Идеал монополии такого рода – РОВС в 1941 году, сумевший за счет почти только идеологии мобилизовать большое количество своих членов на борьбу с СССР в составе немецких войск.

Для государства с неразвитым полем институциональной политики важно несуществование сплоченных идеологически обусловленных групп социальных групп с ярко выраженной идентичностью и хорошо развитой идеологией, а также низкий уровень социальной и политической культуры населения, что усилит эффективность идеологического симулякра как инструмента мобилизации.

Для государства с хорошо выраженным полем институциональной политики жизненно важно наличие хорошо артикулированного поля идеологий, усиливающего идентичностную мощь политии и способность общества к согласованию интересов различных социальных групп общества.

Не очень очевидно вытекающий из вышеизложенного, но важный вывод. Государство, не умеющее в идеологию и живущее идеологическими симулякрами разной степени качества, состоит в перманентном кризисе идентичности и обречено упасть, высвободив место для сплоченных, ясно осознающих свою идентичность и свои политические интересы групп.

Главный же вывод для человека, особенно человека, чуткого к идеям и способного к самопожертвованию, может выглядеть следующим образом. Сама по себе способность выстраивать систему убеждений, целостность психической жизни и способность к спокойной и относительно рациональной саморефлексии могут послужить важным подспорьем для того, чтобы сохранить свою самостоятельность и выжить, а далее – победить в борьбе идей, жестоко подавив обретший ныне черты суверенитета бунт кадавра.

Конфликтное формирование национальной политической идентичности в свете концепции мятежевойны Е. Месснера

В контекст глобализации прочно вписан процесс рождения новых политических национальных идентичностей, при этом новые случаи, происходящие сегодня, в эпоху постмодерна и постнуклеара, начавшуюся с крушением СССР в холодной войне, носят ярко выраженный этнический характер. Причем эти новые идентичности не целиком опираются на классические модерновые парадигмы, а используют их лишь как часть основания, сущность которого составляет представление о существовании некоего сакрального ядра суверенитета нового политического сообщества, новорожденного либо рождающегося. Данный процесс имеет нелинейный характер, взрываясь непредсказуемыми случаями всплесков национальной идентичности, подобно Большому Взрыву, рождающему новую политическую вселенную. При этом технологии и методы воздействия на этнические процессы в мире хорошо описаны, развиты и осуществляются. Однако методы, отлично работавшие сто и даже пятьдесят лет назад, сегодня работают не так хорошо. Языковое размежевание «наций», проведение новых государственных границ по этническому принципу, потакание стремлениям к политическому самоопределению этнических групп вне зависимости от наличия достаточных для этого оснований (суверенизация советских республик, боснийский случай) нередко приводят к результатам, диаметрально противоположным тем, которых ожидали проводники национальной политики. Одной из главных причин краха подобных случаев видится недостаточное понимание акторами данной политики некоторых черт общего контекста современных политических процессов. Эти недооцениваемые черты таковы:

– крайне широкие просторы формирования идентичности. Если в боснийской армии генерал-серб был исключением, то в событиях на Украине бойцы Майдана часто говорили по-русски, а в Харькове пророссийские активисты «Оплота» атаковали этнически русских же активистов «Патриотов Украины» и членов движения «Misantropic Division», во время штурма своего офиса написавших послание потомкам буквально следующего содержания: «Не сдадимся. Мой Фюрер меня в Вальгалле ждет». Этнические предпосылки выбора идентичности в процессе нациестроительства не всегда доминируют над когнитивными и дискурсивными[1 - См., например, интервью русского добровольца батальона «Азов»: http://wotanjugend.info/articles/2014/05/intervyu-russkogo-dobrovoltsa-batalona-azov/].

– сильное влияние политических и околополитических дискурсов на тип формирования и мобилизации новой политической идентичности. Очевидно, что близость того или иного национального дискурса гитлерианскому трансцендентному основанию влияет на степень радикализма развивающейся политической формации[2 - О использовании политических мифов в целях политической мобилизации, в частности, в гитлеровской Германии: Э. Кассирер. Техника современных политических мифов. Режим доступа на 24. 06. 2014: //http://www.intelros.ru/pdf/politic-filosof/2011_4/6.pdf //]. В свою очередь, крайняя политкорректность того или иного национального дискурса (наподобие русского национал-демократического) лишает использующую его политическую силу возможности массово привлечь в свои ряды социально активную и националистически мыслящую молодежь. Понимание таких закономерностей позволит более качественно, чем ранее, влиять на развитие того или иного националистического проекта.

С другой стороны, видится полезным восстановление и актуализация интеллектуального наследия непримиримой белой эмиграции, прежде всего трудов Б. Смысловского и Е. Месснера. Помимо очевидной интеллектуальной ценности их работ, посвященных как раз процессам «воевания» «за душу народа», ценным видится и восприятие оригинального стиля мышления русских людей, не знавших советских социальных, культурных и учебных практик. Восприятие наследия Е. Месснера может сыграть большую роль и в генезисе новой русской идентичности, очищенной от советских наслоений.

В экспертном сообществе внимание к наследию выдающегося русского военного теоретика присутствует, однако автору не приходилось сталкиваться с полноценным анализом наработок Месснера. Возможно, это объясняется закрытостью некоторых каналов распространения информации. Здесь мы рассмотрим концепцию мятежевойны Месснера и основные понятия, применимые в анализе этнополитических процессов, в ее свете, и сформулируем возможные направления анализа той или иной ситуации через призму нашего видения проблем национальной идентичности.

Концептуальные основы нашего взгляда на проблему генезиса нации в контексте мятежевойны выглядят следующим образом.

Понимание нации нами сознательно упрощается до «суверенного, построенного на фундаменте горизонтальных, связывающих всех членов общности идентичностно-дискурсивных связей». Мы делаем сие упрощение по следующей причине. В свете сегодняшних событий, подтверждающих концепцию Месснера и являющих собой взрывное зарождение многих идентичностей, понимание нации обусловлено стремлением атрибутировать случаи нациестроительства как объект исследования конфликта. То есть экономические и культурные факторы оказываются второстепенными по отношению к фактору тяги сообщества к суверенитету или удержанию суверенитета, коя выражается в агрессивных действиях.

Таким образом, новая идентичность интересна нам прежде всего как субъект конфликтного взаимодействия, в рамках процессов

А) дестабилизации мира и крушения Структуры

Б) формирования новых, традиционных опор человеческого бытия. Иными словами, в контексте Мятежевойны и Ре-революции Е. Месснера.

Чтобы понять вопрос в таком ключе, при изучении случаев нациегенеза необходимо обращать главное внимание на идеи, порождающие новых конфликтных субъектов. Содержание дискурсивной формации национализма обусловлено относительно узким спектром идей, выраженных в «демиургических дискурсах» (национальном мифе)[3 - Леви-Стросс видит в мифе смысловую основу, оторванную от языка (т.е. трансцендентную), а в мифологическом мышлении – оригинальную форму мышления, по качеству мыслительного процесса не уступающую рациональному мышлению. Такое понимание мифа приводит нас к необходимости сближения двух пониманий национализма: как «дискурсивной формации» и как гражданской религии (К. Калхун). К. Леви-Стросс, Структура мифов. Структурная антропология. М., Астрель, 2011 г., с. 240.] и имеющих прямое отношение к гипотетической точке начала общности. Далее содержание дискурсивной формации задает форму мобилизации общности.

Необходимо сформулировать еще одну причину нашего суженного понимания нации. Это сужение позволит использовать выработанный нами инструментарий по отношению к любой политической общности, подпадающей под наше определение. Учитывая, что жители, например, Донбасса – не нация и не горят желанием ею стать, а в мире существует немало региональных идентичностей, носители которых не стремятся к созданию независимых государств, и в целом тот факт, что «боевые идентичности» сегодня формируются на самых разных основаниях, слово «нация» в контексте данной работы приобретает полупустой характер, старую форму с новым содержанием, сближающим понятие с его древнеримским смыслом.

Также нам необходимо сформулировать некоторые дефиниции, используемые в работе. Их содержимое здесь может показаться нетрадиционным, это также обусловлено спецификой нашего угла зрения.

Национальная идентичность есть общая когнитивная рамка восприятия индивидом себя как члена национального сообщества.

Национальное сообщество – сообщество, бытие которого обусловлено идеей национального суверенитета: это либо нация, либо сообщество, стремящееся стать нацией (сообщество националистов, группа интеллектуалов, разрабатывающая национальную идеологию, и т.д.).

Дискурсивная формация национализма есть сочетание дискурсов[4 - О национализме как дискурсивной формации см.: К. Калхун. Национализм. М., 2006], рождение и развитие которых обусловлены доминированием коммуникативных сигналов, мобилизующих в определенных ситуациях архетипы, обеспечивавшие социальное поведение, посредством которого сообщество осуществляло и защищало свое бытие в донациональное время.

Архетип есть нечто, присущее индивидуальной психике. Под архетипом политического действия в данном контексте мы будем понимать архетип, обуславливающий политическое поведение члена общности и носителя идентичности, присущей этой общности, изначальные, дорациональные «идеи действий». Поэтому актуализацией их разные субъекты воздействия могут заниматься в разных целях. И здесь мы подходим к рамке Месснера.

Чтобы эффективно поместить животрепещущую проблему конфликтного становления национальных идентичностей в контекст концепции мятежевойны Е. Месснера, нам необходимо привести эту концепцию к виду, который даст возможность полноценного анализа проблемы. Русский исследователь использовал в своих работах крайне оригинальный качественный стиль, многие его понятия сегодня сложно использовать без пояснений. Также есть необходимость в кратком описании концепции Месснера.

После окончания второй Мировой войны эволюция военного искусства вкупе с демократизацией политической жизни привела к совершенно новому типу противоборства в мировой политике. Прежде всего речь о процессе Революции, который и вызвал эволюцию военного искусства.

Революция – это болезненный процесс разрушения традиционных ценностей и христианской цивилизации в целом. «Есть признаки, что агрессия разрушителей Структуры усилится в скором времени. Структура (государственная, общественная, финансовая и, главное, моральная) погибнет под новым натиском, если не станет по-военному обороняться». Главными акторами, осуществляющими процесс Революции, Е. Месснер считал, во-первых, социалистические государства, прежде всего СССР и Китай, во-вторых, некое «фабианское общество», под которым подразумевается конгломерат тайных организаций, ведущих свою революционную деятельность в составе и под прикрытием национальных государств. Здесь, однако, мы должны сделать краткое отступление. Целевой аудиторией Е. Месснера была прежде всего непримиримая белая эмиграция. Это сообщество обладало свойствами субкультуры, в частности, достаточно специфическим мировоззрением, в рамках которого было естественным представление о всесилии неких тайных обществ, ведущих христианский мир к гибели. Будучи выдающимся аналитиком, прошедшим школу Генерального штаба, Первой Мировой и Гражданской войн, Месснер тонко улавливал и понимал тенденции мирового развития, но, будучи одним из самых радикальных представителей непримиримой эмиграции, он очевидно не мог не отражать в своих работах процесс «революционизации» как нечто, существующее и развивающееся не столько в рамках объективного направления развития, сколько в рамках «теории заговора». Поскольку предположение о «фабианском обществе» выглядит для нас сегодняшних экстравагантно, в рамках современного миропонимания мы будем расценивать процесс Революции как процесс естественной энтропии человеческих обществ, лишенных традиционного сакрального источника синтропии. При этом существование, активность и мощь неких тайных сил видится нам фактом реальным, но поскольку оценить степень их влияния на общий процесс распада христианской моральной структуры общества пока не представляется возможным, мы будем рассматривать Революцию именно как объективный процесс социальной энтропии.

Итак, новые социалистические акторы осуществляют новую стратегию войны, что приводит к новому виду противоборства, который Е. Месснером определяет как мятежевойну. Мятежевойна ведется прежде всего в рамках коллективных психик противоборствующих сообществ. Главная характеристика этой войны – абсолютная эклектичность средств ее ведения, вытекающая из полной обусловленности стратегии этой войны взаимоположением коллективных психик сторон, иными словами, это борьба идентичностей.

Специфику нового типа войны Месснер видит в том, что это война не армий, но духа и нервов. Тезис «для войны нужны деньги, деньги и еще раз деньги» Месснер заменяет тезисом «для войны нужны нервы, нервы и еще раз нервы». Прежде чем приступить к описанию деталей концепции мятежевойны, приведем описание предшествующего ей процесса Революции.

Месснер выделяет шесть сфер человеческого бытия, в которых процесс Революции идет наиболее интенсивно, в которых Революции победа жизненно важна[5 - Е. Месснер. Всемирная мятежевойна. М., Кучково Поле, с. 18]. Начала Революции суть следующие: революции сознания, нравов, социума, экономики, политики, дипломатии. Революция сознания состоит в том, что влияние мира, дехристианизация сознания приводит, с одной стороны, к цинизму, материализму и сносу нормальных рамок мышления в обществах. С другой стороны, она провоцирует обращение народов к нехристианским, примитивным мистическим концепциям: смесь этих двух тенденций развития массового сознания порождает дегенеративные типы социального поведения[6 - Е. Месснер. Ук. Соч., с. 21]. Революция нравов заключается, по Месснеру, в экспансии сексуальности в публичную сферу жизни общества, что имеет следствием усиление агрессивности в обществе, не сдерживаемой нравственными рамками. Социальная революция выражается в том, что классическая социальная пирамида перестает существовать. Эмансипация женщин и усиление роли занимающихся физическим трудом в обществе приводит к потере социальной самодисциплины в умах людей. Экономическая революция выражается в урбанизации, автоматизации труда, усиленном влиянии государства на экономику, что по мере его включения в макроэкономические отношения и структуры подтачивает суверенитет; возникновение планового хозяйства, существующего в ситуации перманентного кризиса, формирование трехакторной системы макроэкономических отношений: между государством, рабочим коллективом и капиталистом. Общая тенденция экономической революции видится Месснеру в стремлении к установлению экономического властвования масс. Политическую революцию Месснер усматривает в господстве масс, которое выражается в диктате демократического порядка и учащающемся количестве творимых массами политических переворотов. Дипломатическую революцию Месснер видит в деконструкции государственного суверенитета в пользу усиления роли межгосударственных структур.

Исходя из особенностей Революции, диктующих новые виды противоборства, Месснер выделяет следующие виды войска. Это мятежные массы, мятежные колонны, состоящие из сознательных бойцов противоборствующей стороны, тайно воюющих путем террора, саботажа и шпионажа, мятежное ополчение, сражающееся в качестве партизан и иррегулярной, но открытой военной силы[7 - Е. Месснер. Ук. Соч., с. 65].

Понятие «мятежные массы» здесь равнозначно понятию «народные движения», относительно подробно раскрытому Месснером. Под «народным движением» понимается политизированная толпа, не являющаяся самостоятельным политическим актором, но направляемая реальным политическим субъектом. Управление народными движениями аналитик уподобляет коалиционному управлению войском: это управление сложно и нелинейно. При этом вопросы управления народными движениями взламывают старое понимание фронта и тыла: задачей стратега мятежевойны является управление народными движениями в своем и чужом стане. Соответственно меняется и поле боя. Целью войны становится «завоевание душ во враждующем государстве». В условиях отсутствия четкой линии фронта актуализируется четырехмерное пространство противоборства: земля, море, воздух, психика.

Мятежные колонны являются более четко структурированным видом войска. Они состоят из сознательных участников противоборства, не воюющих прямо. Их деятельность заключается в саботаже, шпионаже, создании различных, в т.ч. информационных и пропагандистских, помех. Структурным оформлением мятежных колонн может служить оформление каровой партии или тайной организации. Колонны эти нуждаются в относительно качественных координации и управлении.

Мятежное ополчение – это следующий этап развития боевой единицы мятежевойны. Ополченцы занимаются непосредственным вооруженным сопротивлением, носящим спорадический характер.

Мятежное ополчение – это уже иррегулярная вооруженная сила, способная вступать в самостоятельное боевое соприкосновение с противником. Стратегической целью мятежевойны Месснер считает превращение партизанского движения в ополченческие боевые соединения, формирующиеся на добровольной основе (пример – добровольческие сербо-русские соединения в восстании в Боснии и Герцеговине 1876 года, боевые подразделения ДНР). Однако по мысли Евгения Эдуардовича ополчение не является полноценным войском: оно слишком зависит от отношения к нему населения. С другой стороны, регулярные воинские соединения также теряют немалую часть своей боеспособности, так как не являются уже замкнутыми сообществами воинских кадров, профессиональных военных, а зависят свои настроением, следовательно, дисциплиной от общественных настроений в их государстве. И коль скоро воинские структуры мятежевойны сильно зависят от населения, детерминантой ведения мятежевойны должна быть именно работа с идентичностью, которая должна заключаться в идеологической и политически мобилизующей работе. Понимая сложность задачи управления общественными настроениями, Месснер пишет о необходимости большей специализации политической науки[8 - Е. Месснер. Ук. Соч., с. 92].

Исходя из особенностей мятежевойны, мыслитель формулирует четыре задачи мятежевойны. Первые две задачи относятся к воинству: они состоят в укреплении духа своего войска и разрушении духа вражеского воинства. Следующие две задачи собственно отличают мятежевойну от обычной войны: это укрепления духа своего народа и разрушение духа вражеского народа[9 - Е. Месснер, Ук. Соч., с. 65]. Специфика мятежевойны по Месснеру состоит в том, что теперь стратег должен выполнять все эти задачи, при том, что в обычной войне он выполняет только первые две.

Месснер выстраивает следующий алгоритм действий при ведении мятежевойны: формулирование цели конкретного противоборства, выстраивание понимания пределов возможности субъекта противоборства, постановка обусловленной пределом возможностей задачи, анализ вражеских средств ведения борьбы, оценка вражеского потенциала, анализ средств достижения цели, находящихся в руках субъекта, формулирование способа решения задачи[10 - Е. Месснер. Ук. Соч., с. 109].

В процессе противоборства Месснер выделяет иерархию целей мятежевойны. Главное – это развал морали вражеского народа. Следом должно идти уничтожение активной части механизма сопротивления объекта – армии, партизанских соединений, народных движений – словом, всех структурированных и хорошо мотивированных на борьбу сообществ. Дальше идет уничтожение либо захват объектов психологической значимости. Эту цель Месснер считает более важной, чем захват или уничтожение материально важных объектов противника. После того, как от власти противника освобождены, пусть и путем прямого уничтожения, объекты психологической и материальной важности, приходит время достижения эффектов внешнего порядка. Достижение этой последней цели легитимирует победу субъекта противоборства и, в отдельных случаях, является уже первым шагом в легитимации навязанного противнику политического порядка.

По мере достижения целей войны Месснер формулирует и задачи, которые необходимо выполнять в процессе достижения целей противоборства[11 - Е. Месснер. Ук. Соч., с. 111]. Первой задачей такого рода является сбережение морали и духа «своих» средств противоборства, от народных движений и населения до частей регулярной армии. Второй задачей является сбережение подчиненных сил. Третьей задачей субъекта противоборства является сохранение в безопасности психологически и жизненно важных объектов: памятников, сакральных мест, инфраструктурных и логистических центров, иного. Последней по порядку, но не по значимости задачей Месснер видит обеспечение «связей с общественностью», иными словами – выстраивание правильного имиджа своих сил, обеспечение правильного позиционирования в обществе. Это необходимо, с одной стороны, для обеспечения поддержки субъекта противоборства «своим» народом, с другой стороны – это задача легитимации устремлений Субъекта в глазах общественно и политически значимых сил в рамках «своего» национального и государственного сообщества.

Месснер также раскрывает некоторые свойства мятежевойны как процесса. Во-первых, он определяет главным фактором мятежевойны дух. Переводя на наш секулярный язык, это значит, что детерминантой успеха в противоборстве является правильное выстраивание и внимательная, напряженная работа с идентичностной структурой воюющего сообщества и безопасностью каналов перетекания энергии из глубинных основ идентичности в конкретные военные, политические и общественные действия[12 - Е. Месснер. Ук. Соч., с. 115].

И здесь крайне важным видится умелая работа с архетипами массового поведения воюющего сообщества.

Месснер выделяет два вида пропаганды: словом и делом. Пропаганда словом – это классическая пропагандистская работа, в контексте «борьбы за дух» выражающаяся в деконструкции мировоззренческих, идеологических структур противника, пропаганда делом – это прежде всего демонстрация успешности действий «своих» сил, и захват психологически важных объектов. Яркий пример «пропаганды делом» – это разрушение памятников Ленину по Украине в процессе февральской революции, или же упорное удержание Сталинграда немецкими войсками.

Также бывший начштаба Корниловской дивизии Месснер указывает, что для масс облик идеи важнее ее смысла. Этот факт обуславливает необходимость многоликости пропаганды и обеспечения информационной монополии субъекта в «своем» медиапространстве.

Таким образом, под влиянием процесса Революции (направляемый процесс социальной энтропии, свойственный всему миру) формируется новый и господствующий вид противоборства – мятежевойна. Однако, констатируя этот факт, который и сегодня осознается далеко не всеми, Месснер предсказывает иной процесс, процесс противодействия Революции. Он называет его «Ре-революция» и подразумевает духовное и социальное противодействие энтропии. Сущностно процесс Ре-революции противоположен процессу Революции, но структурно проходит в рамках Революции: то есть имеет ее облик и протекает в рамках мятежевойны – порождения Революции.