– У тебя другие часы или их вовсе нет?
– Часы – ключевое слово. У кого-то – секунды, у кого-то – часы, у кого-то – века.
– Намекаешь, что у тебя вместо секундомера – векометр?
– Ты же не глупый мальчик и должен соображать, что единицы измерения, придуманные в одной стране, для другой звучат смешно. Давно ли в Москве пользовались фунтами и золотниками? Двухсот лет не прошло, а все забыли.
– Все течет, все меняется.
– Мудрые слова.
– А бессмертие есть?
– Ты хочешь жить вечно?
– Я знаю, что все умирают. А потом-то что? Говорят про какой-то свет в тоннеле. Что вернуться можно…
– Ты опять все в кучу валишь. Закусывай, давай. А то вместо меня парнокопытный придет с рогами и хвостом. Будет предлагать что-нибудь непристойное.
– Погоди, так смерти нет?
– Это почему?
– Так хочется жить вечно и не умирать.
– И что бы ты делал? Прочёл рукописи Мертвого моря или начал бы с библиотеки Ивана Грозного?
– Так её не нашли.
– Вот потому ты и читаешь книжки с картинками, а Гермес у тебя либо суперклей, либо фонд с фантиками.
– Так можно жить тысячу лет?
– А ты старика столетнего видел? Представь себе, как будешь выглядеть постарше.
– Так может не стареть?
– Вот мы и добрались до вечной молодости.
– Хочу.
– Ну, представь себе, что ты миллионы раз женился, вдовел, хоронил детей, а первая любовь больше не придет. Никогда. И предвкушение первого поцелуя, и первая заря над рекой в тумане… Даже близость смерти и праведного суда над тобой бессильны будут. Кем ты станешь? Города и крепостные стены будут разрушаться, и заноситься песком, а твоего лица не коснется и тень сожаления. Одиночество во цвете лет. Вечное одиночество.
– Пусть все живут вечно.
– Мне нравится твой пионерский задор.
– Ты хочешь сказать, что все относительно?
– По сравнению со временем перехода электрона с одной орбиты на другую…
– Мы и сейчас живем вечно.
– Умница.
– Хорошо, пусть так. Тогда зачем мы живем?
– Я бы продолжил: зачем убиваем друг друга…
– Но ведь есть же и добрые дела. Есть же любовь!
– Браво.
– Так мы живем ради любви?
– Не только. Это самая сильная и высокая нота, но есть же еще и другие: творчество, познание, дружба. Душа многогранна, но звучит только гармоничная мелодия. Если бы существовала лишь одна любовь на белом свете, как бы ты ее отличал от нелюбви или ненависти? Предательство от верности, чистоту от низости?
– Мы должны совершать убийства ради жизни? Ненавидеть, чтобы любить?
– Во-первых, никто никому ничего не должен. Вы сами выбираете дороги. Вы – учитесь. Сами придумываете законы, которые потом и нарушаете, пишите книги, которые сжигаете, пишете лозунги, а потом за них же рубите головы.
– Это какие?
– Свобода, равенство, братство, например.
– А что в них плохого?
– Свобода от законов или желаний? Равенство с гениями или бездарью? Братство с богатыми или бедными?
– Ну и зануда же ты.
– Вот так всегда. А не хочешь спросить про вампиров, ведьм и призраков?
– Оставим это до следующего раза. Лучше скажи, зачем сны снятся.
– Да, много у вас еще впереди интересных открытий.
– Я – серьёзно.
– Так ведь и я о том. Меня всегда удивляла в людях жажда чего-то особенного. Никто не хочет разобраться в том, что имеет. Каждый хочет то, чего ни у кого нет или вообще не может быть. Как в сказке. Вам подарили такое тело и такой разум! А на что вы его тратите. Помнишь байку про микроскоп и гвозди? Так это – рядом не лежало.
– Ладно, ты про сны ответь.
– А что тебе непонятно? Вот вечно жить ты хочешь, а данную тебе возможность каждую ночь проживать новую жизнь в ином мире не знаешь куда девать. Будешь, в лучшем случае, смотреть в ящик, где другие играют в чужие жизни, а сам с места не двинешься. А чем простой сон хуже самого замечательного сериала? Только тем, что это было не с тобой? Ты во сне можешь отличить что реально, а что нет? Только если заставишь себя проснуться. Так научись пользоваться тем, что имеешь, и забудешь о бессмертии. Выбирай.
– Хочешь сказать, что сны нам даны для экспериментов?
– Ну, уж не для того, чтобы треть жизни переваривать съеденное на ночь.