тысяч километров, – объяснял офицер, похожий на умного подтянутого учителя. – Их-то вы и
будете охранять. Вначале будете учиться в отряде морских специалистов на Черном море. Вы
будете радиотелеграфистами, радиометристами, гидроакустиками, водителями малых
катеров, сигнальщиками, комендорами. А после учебы разъедетесь по морским границам
всего Союза. Хорошо у вас жизнь начинается, поверьте мне. Очень даже прекрасно.
Бояркин лежал на полке, лицом к стенке, и мысленно огрызался на каждое слово
офицера. Когда-то в детстве он мечтал стать моряком, и от морских слов у него кружилась
голова, но теперь это не имело никакого смысла. "Человек должен быть личностью, –
твердил он себе, – а личности нужна твердость. У личности должны быть свои взгляды, свои
намерения…" Жаль только, что иногда офицер говорил слишком тихо, и его было плохо
слышно.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
…Когда прошло ровно три года, старшина первой статьи Бояркин вспомнил первый
день своей службы. Как раз позавчера закончилась очередная морская вахта и пограничный
корабль, на котором он служил, отдыхал на базе.
Накануне вечером Бояркин заступил дежурным по кораблю и утром в "именинный
день" его разбудил дежурный по низам. Сев на рундуке, Бояркин прислушался к
монотонному гулу наверху и догадался, что это дождь. Оттого и спалось сегодня спокойно –
кондиционер доносил сюда, в глухую каюту без иллюминаторов, атмосферу дождя.
Николай тщательно выбрился, заодно подровняв ножницами электробритвы свои
широкие усы, оделся, и не спеша, поднялся наверх. В ходовой рубке удачно, сразу на нужной
странице, открыл вахтенный журнал и, записывая дату, почувствовал, что она словно бы
знакома. Николай бросил карандаш в журнал и отошел к иллюминаторам. Время впервые за
всю службу показалось быстротечным. Он с усмешкой вспомнил, как три года назад
добивался чего-то своего, хотя этого своего еще не существовало, как петушился со своими
петушиными мышцами на медкомиссиях, а по дороге в учебку дулся на весь белый свет. Но
уж в самом отряде дуться стало некогда.
* * *
Весь учебный отряд с классами, спальными кубриками, обширными столовой и
кухней (камбузом), с кинозалом, с контрольно-пропускным пунктом, с библиотекой, с
фотоателье, с парикмахерской – помещался в одном здании, отделанном под серый
монолитный камень с многочисленными отростками, с дырами арок и широких дверей. В
общих чертах здание походило на букву "П", в незамкнутой стороне которой простирался
господин великий плац для строевых занятий, разводов, маршей и парадов. Здесь же
правильными рядами стояли абрикосовые деревья, располагались спортивные площадки,
курилки, малые плацы для разводов в наряды. На дерзкое нарушение дисциплины походила
кафе-веранда "Ветерок", но и "Ветерок" вынужден был своими зеркальными витринами
отражать лишь голубое небо да серую стену главного здания.
Все парни, попавшие в учебку и названные там курсантами, были поставлены в такие
условия, при которых им в жизни не оставалось ничего другого, как действовать,
действовать, действовать. Гражданская расхлябанность и недисциплинированность
проходили быстро – за девять месяцев в отряде ребята проходили, словно через еще одно
рождение.
День в учебке начинался с интенсивной зарядки, которая иногда заменялась кроссом.
Курсанты в трусах и ботинках коробками поротно выбегали из ворот части в улицу сонного
городка. Бежали молча, дыша и топая в такт. Для разбуженных курортников все они были
одинаковы: худые, упругие, загорелые до черноты. "Вы самая энергичная и самая
действенная часть населения страны", – убеждали их командиры, требуя еще большей
активности. По ним можно было проверять часы – выбегали из ворот части в строго
определенное время и так же возвращались. За это время утренним сквознячком вытягивало