Птица у твоего окна

Машина подрулила к Таниному дому.

Снег летел, укрывая белоснежными накидками тротуары и крыши домов.

Вся улица была озарена белым цветом, мир изменился, казался светлым и чистым. Было что-то радостное и трепетное в этом.

Только когда Танина голова коснулась подушки, она почувствовала страшную свинцовую усталость.

***

Утром снег сморщился, почернел, но во второй половине дня начал вновь лететь тихо и мягко на мерзнущие уличные фонари, металлические крыши автомобилей, на шляпы прохожих. Снег щекотал лицо, оставляя холодные жемчужные капли.

У Антона собрались близкие ему люди. Пили мятный чай, закусывая душистыми пряниками.

Антон рассказывал:

– Допрашивал меня некий Коваленко, большая сволочь. Явно хотел навесить на меня незаконную торговлю, обвинял в сопротивлении работникам милиции. Я говорю, если я торгаш, должны быть доказательства. На чем я наживаюсь? На картинах? А вы думаете на них много заработать можно? Если в год их парочку купят и то хорошо! А вы знаете цену холстам и краскам? Если я торгаш, где результаты моей наживы – машины, дача? Я живу на те гроши, что получаю в издательстве, а с картин имею мало. Он, говорит, работать надо! А это что, не работа? Это моя жизнь! А что касается сопротивления работникам милиции. Простите, говорю я, эти пьяные грубияны, выродки, избивающие людей – это есть наша славная доблестная милиция, о которой пишут книги и снимают кино?

Коваленко ругался, кричал, что привлечет меня за оскорбление и наконец, в запале, дал мне пощечину. Это он так выразил убогость своей души и ума, ну и бог с ним! Меня отвели в камеру. А часа через полтора, примерно, приходят, говорят, выходи с вещами. … Так я вернулся на белый свет. А Никанорова я не видел. Но, во всяком случае, я ему очень благодарен, наверняка это благородный и честный человек. Но все же, как сложится судьба у остальных задержанных?

Таня никак не могла понять, что же произошло. Она говорила Антону:

– Как же так, мы одно из самых гуманных и справедливых государств в мире, строящее новое, отличное от других, более справедливое общество, где по идее должны развиваться все таланты человеческие, где должен быть открыт доступ науке, искусству, и вдруг, такое! С дубинами на кого – на творческих людей! Нет, Антон, это у меня в голове не укладывается! Это возмущает до глубины души! Расскажи мне кто-нибудь – никогда бы не поверила, если бы сама не увидела. Или я что-то по молодости не понимаю.

Антон, поставив стакан в серебряном подстаканнике, вздохнув глубоко, сказал:

– Друзья мои, Таня задала закономерный вопрос, который мы уже давно задаем сами себе. Да, Танюша, ты еще немного видела и не все понимаешь. Ты только начинаешь прозревать.

– Все, что произошло – вполне закономерно, что уж тут говорить. В нашем тоталитарном государстве с таким авторитарным методом руководства, извините меня все за такие заумные слова, можно и не такое увидеть, – сказала Ирина.

Она встала, чтобы подлить еще чаю.

– Как же так? Ведь создавалось государство гуманное, свободное. Какие идеи великие были, какие цели!

– Идеи то действительно были великие, – сказал Антон, осторожно беря щипцами кусочек сахара. – Социалистическая идея вечна, это идея справедливости. Но мы говорим о воплощении этой идеи.

– Да, все, что произошло, это следствие той системы, которая у нас сложилась, – тихо сказал Володя. – Если у власти – малообразованные личности, пробравшиеся туда по головам, то, как они могут разбираться в искусстве?

– Ты знаешь, там ведь есть люди, закончившие по два вуза, – заметил Антон. – Но образование еще не значит духовность!

– Так консультировались бы со специалистами, прежде чем устраивать разгром, – горячо сказала Таня.

– А многие специалисты сами же им и прислуживают – ответил Антон. – Выгодно и удобно, чтобы писали, рисовали и пели только о том, что разрешено. Безобразно просто и неопасно! Некоторых выслужившихся деятелей искусства награждают, дают им титулы, они признаны официально. А остальные – сидите тихо, как мыши и не пищите. Творите, но только то, что сверху спустили. Иначе вас же по шапке и ударят. Работайте тихо на заводах и в колхозах, получайте свои трудовые. На хлеб, на водку хватит вполне, это главное. Живите в серости! Конечно, не все выдерживают, уезжают из страны. Но на Западе пробиться может не каждый. Вот так!

– Обидно и горько, – сказала Таня.

– Обидно…

– Ребята, давайте о чем-нибудь повеселее, – сказала Ирина, собирая чашки, блюдца. – Танюша, давай быстренько приберем, а потом Володя нам споет, а мы подхватим. Да, Володя?

Володя задумчиво кивнул. Вскоре он так задумчиво перебирал струны, настраивая ее. Потом резко ударил по струнам, и как колокольный звон тишину резко всколыхнула песня «Я не люблю» Высоцкого. Все слушали ее затаив дыхание – так много боли вкладывал Володя в исполнение. Оживившись, Володя исполнил «Поля влюбленных», «Кто виноват».

Звонок в прихожей заставил Володю затихнуть. Он вопросительно посмотрел на Антона. Тот пожал плечами:

– Я никого не жду.

– Может, кто из наших, – предположила Ирина. Она пошла открывать.

В прихожую вошли какие-то люди. Сквозь дверь в комнату долетали голоса.

Таня заметила, как нахмурился Антон. Его тревога передалась и Тане.

– Я спрашиваю о Терехове. Он ведь дома?

– Дома.

– Где он?

– Проходите, он в комнате.

На пороге стояло двое мужчин. Их одежду покрывал легкий снег, сбегавший с ботинок на пол в черные лужицы.

– Добрый вечер. Извините, что помешали вашему отдыху. Кто из вас Терехов Антон Иванович?

– Это я – ответил Антон, чуть привстав.

– Мы из милиции, – незнакомец показал удостоверение. – А вот ордер на ваш арест. Собирайтесь. Документы на стол.

Он показывал Антону лист бумаги. Тот, вздрогнув, взял его и, не веря, механически пробежал его глазами.

– Простите, но в чем моя вина?

– Вашу виновность докажет суд. Не беспокойтесь, во всем разберемся. Вы лучше соберите необходимые вещи и поторопитесь, пожалуйста. И еще – уберите собаку.

– Да что же это такое? – изумленно спросил Володя. – Так просто, ни за что брать под стражу человека!

– Мы ни за что людей не арестовываем. Только если есть веская причина. Следовательно, она есть, – ответил второй пришедший, цепким взглядом охватывая комнату, разминая пальцы в черных перчатках.

Таня встала с окаменелым сердцем. Царь рычал глухо, пока Антон собирал в сумку вещи. Испуганная Ирина метнулась на кухню, механически собирая какие-то пряники, оставшееся печенье, конфеты, нарезала ветчины, сделала бутерброды.

– А вас товарищи, мы не задерживаем. Вам лучше всего сейчас же покинуть квартиру, – сказал главный, быстро перебирая в шкафу какие-то рулоны бумаги, газеты, пока его напарник осматривал картины.

Таня ватными ногами, все еще не верившая в происходящее, поплелась в прихожую. Антон одевался медленно и спокойно, не обращая ни на кого внимания.

– Вот и все, – сказал он у порога друзьям и улыбнулся. – Володя, возьми Царя к себе, он тебе верит. Пока, дружище мой.

Он потрепал загривок пса, тот, как бы предчувствуя разлуку, заскулил.

Антон обнял Володю и Иру.