История без отрицательного героя

История без отрицательного героя
Александр Гринь

Детективная повесть о тонкой грани между добром и злом.«Из каждого человека можно сделать подлеца так, что он и сам этого не заметит…».«В истории нет отрицательных героев, есть – только уроки истории…».

История без отрицательного героя

Александр Гринь

© Александр Гринь, 2018

ISBN 978-5-4490-2402-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Еменгулов

Когда он снова начал что-то чувствовать, то обнаружил, что лежит в ледяной грязи. Рука потянулась к кобуре. Однако в том можно было не сомневаться, – кобура была расстегнута и пуста. Несколько секунд он прислушивался к голосам. Говорили двое. Скорее всего, валялся он тут недолго, – минуты две-три. Он попробовал приподняться.

– Подпёрся сука! – молодой паренёк лихо помахивал револьвером, устремляя дуло на Еменгулова. Ну с этим – всё ясно. Тогда Еменгулов искоса пригляделся к тому, который стоял на крыльце конторы. В сумерках было плохо видно, вроде, этот немолодой и держится спокойней, значит – главный. Еменгулов стал дышать на пальцы, согревая и разминая руки. Встал медленно. Почувствовал, что ушанка набухла от крови. Всё было задумано и сделано просто, как коровье мычание, один шумнул со стороны, а другой – из-за угла – по башке дубиной. Приём – простой и надёжный. Эти из уголовного барака, он даже узнал их, лица не прячут, стало быть, в живых его не оставят. Почему-то до сих пор не добили? Значит, не это главное.

Теперь он заметил, что они ключи из его кармана достали и контору вскрыли.

– Слышь, начальник! – нетерпеливо позвал главный, – иди сундук открой.

– Быстро, гнида! – заорал паренёк, надеясь посильнее испугать.

Еменгулов ответил матом и охнул от пинка, молодой целился под рёбра.

Опрокинулся на бок. Знал, что ударит, потому успел дёрнуться. Удар больше по плечу пришёлся. Пускай бьёт. Главный глянул на пацана и отобрал револьвер. Для Еменгулова это несколько ухудшало ситуацию, хотя и не делало её полностью безнадёжной. Лишь бы он сразу не начал стрелять, требуется ещё секунд тридцать.

Главный медлил. Что-то у них не ладится, сразу догадался Еменгулов. Про сундук говорят, сундук, надо понимать, это – конторский сейф. Сейф им нужно, стало быть, вскрыть обязательно, а старенький замок опять заело. Вряд ли они на грабёж отважились ради содержимого. Там их могут интересовать только спирт и несколько револьверов. Ради этого всего на убийство идти глупо. Спирт скоро кончится, а револьвер в зоне кроме неприятностей ничего не доставит. Самое опасное оружие в зоне это нож, заточка. Незаметно тык, – и нет человека. Ищи потом, кто на такое сподобился. Думай, думай скорее, подгонял он себя, стараясь не прислушиваться к боли, произрастающей из глубины головы. Может, убежать пытаются? Тогда – совсем глупость. Револьвер в тайге вещь почти бесполезная. Ни лося, ни кабана там из него не застрелишь. Тем более, что сто пятьдесят километров по тайге за ночь преодолеть невозможно даже с револьвером. Да и погоня начнётся сразу, коль засветились. Здесь явно что-то другое.

Еменгулов покачался и упал на четвереньки. Встал, сделал несколько шагов и, застонав, снова упал.

– Я идти не могу…

– Шкворень, помоги начальнику, – приказал главный, – быстро, быстро!

Вид перепачканного грязью и еле двигающегося Еменгулова добавил им наглости. Матерясь, дюжий Шкворень рывком поставил Еменгулова на ноги. Это была уже вторая ошибка. Первая состояла в том, что они его сразу не добили. А, ведь, наверняка, начал догадываться Еменгулов, на этот счёт самую серьёзную инструкцию получили. Да так бы и сделали, если бы дверцу сейфа не заело. А сейф им надо вскрыть обязательно, чтобы на ограбление было похоже. Вот, в чём дело!

Теперь Еменгулов знал, что шансы его растут с каждой секундой, и он уже решил, что делать. Он повис у паренька на плече, дал подвести себя к крыльцу. Медленно, раскачиваясь, как от слабости, начал подниматься по ступеням. Подождал, чтобы Главный подошёл сзади поближе. Расчёт его оправдался, он ощутил несколько угрожающих толчков дулом в спину. Значит он сзади – близко. Это была вовсе – удача.

Еменгулов рванулся, оказавшись у паренька за плечами, и схватил его за шею. Тот дёрнуться не успел. Выхватив из рукава нож, Еменгулов стремительно и сильно резанул Шкворня лезвием по лицу; брызнула кровь.

Шкворень заорал, задёргался. Еменгулов держал крепко.

Главный вздрогнул, увидев кровь на перекошенном лице своего напарника, оступился назад со ступеньки, едва не споткнувшись, и вскинул руку с револьвером. Шкворень сучил ногами, пытаясь обрести равновесие. Не успел. Еменгулов резко взмахнул рукой с ножом и Шкворень начал оседать. Револьвер в руке Главного звонко щёлкнул без выстрела. Тогда Еменгулов прыгнул на бандита с крыльца прямо через паренька, завалившегося на бок. От резкого толчка в грудь противник потерял равновесие, Еменгулов легко опрокинул его, прижал коленом руку, сжимавшую револьвер, и несколько раз ударил ножом.

Еменгулов умело выкрутил револьвер из судорожной руки бандита, и подскочил к стене конторы. Правильно догадался, – так и есть. За углом по тропе во всю мочь удирал третий, тот который на стрёме стоял. Сейчас, гад, и ты своё получишь. Еменгулов прицелился. Ранить или убить? Наверно лучше грохнуть, чтобы шестёрки лишнего не наболтали. А с тузами можно потом разобраться. Из-за недавнего удара руки плохо слушались. Мушка плясала перед глазами. Наконец ему удалось унять дрожь, он целил в середину, грохнул выстрел. Убегавший с разбегу ткнулся навзничь в землю.

Вот теперь, кажется, – всё.

Еменгулов устало оглядел себя; вся телогрейка перемазана грязью вперемешку с кровью. Попытался отряхнуться, но только больше размазал всё это по рукавам. Поморщился, подумав, что глупость делает, и, держась за голову, побрёл в контору.

Когда разгорелась керосиновая лампа, увидел ключ, на пол-оборота застрявший в замочной скважине огромного сейфа, который начал ржаветь ещё при царе-батюшке. Рукояткой револьвера несколько раз грохнул как по барабану по дверце сейфа в районе механизма замка и с усилием провернул ключ. Дверца со скрипом открылась.

Давно хотел приказать, чтобы смазали ржавый неподатливый механизм, да всё руки не доходили. Теперь оказалось – кстати. Вот теперь вышло так, что этот механический ржавеющий старичок его от смерти спас. Еменгулов усмехнулся, – как лучший друг.

Он вскрыл барабан револьвера. Один патрон в обойме был специально порченый. Именно на этот патрон был установлен механизм, чтобы первого выстрела не последовало, на всякий случай. Пригодилось, раз в жизни, а пригодилось. Переставив барабан в первоначальное положение, Еменгулов бросил револьвер на полку и захлопнул дверцу.

Суки! Мелочь их подвела. Но, стало быть, мы ещё повоюем.

Владимир

Заканчивалась осень одна тысяча девятьсот сорок третьего года. Радио голосом бессменного диктора Левитана вселяло в советских людей надежду на скорые перемены к лучшему. Не только потому, что Советская армия повсеместно теснила фрицев. Неистребимая надежда прорастала из тайников души человеческой, но война продолжала безжалостно сыпать в семьи казённые похоронки.

Однако всё же общее настроение складывалось скорее из побед на фронте, чем из многочисленных личных трагедий, и поэтому Владимир ещё острее переживал неожиданный и, как ему казалось, несправедливый поворот в своей начинающейся биографии. Вместо того, чтобы ехать на фронт, где свершалось событие опасное, волнующее и грандиозное, он тащился на перегруженном грузовике по глухой уральской тайге. Молодость младшего лейтенанта, замешанная на патриотизме, не страшилась войны. Гораздо хуже героической смерти представлялась нынешняя перспектива, – служба в глубоком тылу в охране тюремной зоны.

В полусонной одури, куда он иногда погружался по дороге, ему чудилось, как он расстреливает из автомата разбегающихся немцев, похожих на крыс в длинных серых шинелях. Он желал самой жестокой мести. Однако судьбе было угодно распорядиться по-другому.

О будущем своём назначении он имел смутное представление. Про трудовые лагеря, в которые ссылали разных «врагов народа», мало кто рассказывал. Шёпотом иногда обменивались слухами, кого и когда забрали. Почему и зачем, об ответах на эти вопросы каждый мог догадываться по собственному разумению, веря либо слухам, либо газетам, рисовавшим грандиозный процесс трудового перевоспитания «несознательных элементов». Владимир добросовестно пытался убедить себя в том, что все тяготы лагерной жизни в глухой уральской тайге будут иметь какое-то высшее государственное значение, но на душе его всё равно кошки скребли.

В районе Владимиру мало, что удалось узнать: в Берёзовское поселение по приказу Сталина свезено несколько тысяч обрусевших этнических немцев, предки которых поселились в России ещё во времена царствования царицы Екатерины, да несколько сотен уголовных элементов. Официально было объявлено, что эта мера в условиях войны с Германией поможет избежать «этнических конфликтов» в местах немецких поселений. Но, скорее всего, как понимал Владимир, изоляция мирных немцев имела целью предотвратить их возможное массовое предательство и переход на сторону врага. Если думать о государственных интересах, то – мера вполне логичная. На сколько, – Владимир не задумывался. Поэтому как-то самой собой в его понимании сложилось, что если эти немцы могут быть шпионами и предателями, то они уже шпионы и предатели. Не зря же их сюда ссылают. И вот теперь появилась забота их тут охранять. Вместо того, чтобы защищать Родину так, как это требует совесть и воинский долг. Чёрт бы их побрал!

Трудовой лагерь производил ружейную болванку для винтовок и автоматов. Командуют лагерем два начальника. Один – по хозяйственной части – майор Еменгулов, другой – подполковник Семёнов осуществляет надзор по линии государственной безопасности.

Выведал он это всё у одного офицера, с которым он в конторе госбезопасности ожидал окончательного назначения. Тот сообщил по секрету, что начальник, который из госбезопасности, несколько странноват, поскольку не любит пределы лагеря покидать, только – по необходимости. Хотя другие офицеры всегда рады любой причине выбраться в район, чтобы разнообразить лагерную скуку. Ещё Владимир узнал, что немцы-переселенцы вели себя тихо и особых хлопот никому не доставляли. От голода и морозов погибали тихо, не убегали и не бунтовали.

Вот, собственно, и всё. Приказ получен, надо его выполнять. Владимир, как комсомолец, честно пытался вырастить в себе убеждение в необходимости и оправданности слепого подчинения военным приказам. Но, как только он начинал думать на эту тему, ему вместо правильных мыслей о воинском долге мерещились длинные ряды колючей проволоки, за которой стояли толпы полуголодных людей со злыми и усталыми взглядами.

Надеясь заглушить сомнения, он попытался разговорить шофёра.

Но не тут то было. Вертлявый человечек, напряжённо забалтывал всё время их совместного путешествия. Эх, чёртова дорога! Главное, – чтобы колёса не отвязались…. За этим стояло настороженное отношение к чужаку. Владимир это понял и прекратил попытки развязать беседу.

Он начал вспоминать недавние события – последние дни его пребывания в военном училище, пытаясь понять, в чём же он ошибся. Он заметно выделялся из общей массы своих сверстников даже ростом. К тому же – секретарь комсомольской организации военного училища: получалось, что именно за это судьба его и наказала. Эх, теперь думал он, не надо было высовываться. Ох, не любит этого природа!

Однако напрасно он пытался обвинить себя в своём нынешнем положении. Всё он делал правильно и добросовестно, по долгу, по-человечески. Увы, часто неясные внешние силы определяют водоворот человеческих судеб.

Самым навязчивым воспоминанием был эпизод, когда его вызвали в кабинет начальника училища.

– Вы направляетесь по спецраспределению, – говоря это, полковник упёрся кулаками на стол, глядя Владимиру прямо в глаза. Стало быть, протестовать не уместно и опасно. Решили это где-то наверху, значит, всё – серьёзно. Оставалось только – «слушаюсь», вот и всё. Теперь вместо фронта придётся тосковать на дежурствах в уральской глухомани.

Чёрт, ругал он самого себя; можно ли теперь жаловаться на судьбу? Ведь комсомольская работа нравилась ему тем, что создавала привкус сладкой значительности, льстившей молодому самолюбию. Вот он и «загремел» по какому-то там «спецраспределению», – не повезло.

Грустные мысли покидали его лишь временами, когда машина, натужно взревев всеми своими лошадиными силами, выкатывалась по ухабистой дороге на очередной косогор. Тогда казалось, природа задумала здесь от горизонта до горизонта изваять грандиозный мир исполинов. За вершинами деревьев по сторонам открывались огромные сопки и скалы, покрытые клочьями тумана. Лиственницы и ели, как воины в рукопашном бою толпились гурьбой у их подножий. Самые отважные корявые богатыри, словно атакуя непреступную крепость, взбирались на вершины утёсов, оставляя нетронутыми лишь совсем отвесные гранитные бока, отполированные вечностью. Но даже лысый гранит не всегда мог противостоять натиску жизни. Недоступное деревьям кое-где покрывалось кустарниками, на худой случай – пятнами мхов и какой то разноцветной плесени. Посмотреть на эту плесень вблизи – обыкновенная грязь, то серая, то с красноватым или лиловым отливом. Только издалека крашенные этой грязью скалы удивительным образом приобретали смысл торжества и вечности жизни.

– Как памятники! – Владимир, привыкший к городским и умиротворённым сельским пейзажам, не смог удержать восторга, кивнул в сторону очередного нагромождения древних скал.

Шофёр мельком покосился на него, кивнул, изобразив почтительное понимание, но ничего не ответил.