Дорога никуда

Ван-Конет ударил его, но Давенант успел закрыться, тотчас ответив противнику такой пощечиной, что тот закрыл глаза и едва не упал. Вейс бросился между ними.

В комнате стало тихо, как это бывает от сознания непоправимой беды.

– Вот что, – сказала Вейсу Мульдвей, – я сяду в автомобиль. Проводите меня.

Они вышли.

Сногден подошел к Ван-Конету. У покинутого стола находились трое: Давенант, Сногден и Ван-Конет. Баркет, наспех собрав поклажу, отвел Марту на двор и кинулся запрягать лошадь.

Давенант слышал разговор, отлично понимая его оскорбительный смысл.

– С трактирщиком? – сказал Ван-Конет.

– Да, – ответил тот. – Таково положение.

– Слишком большая честь. Но не в том дело. Вы знаете, в чем.

– Как хотите. В таком случае моя роль впереди.

– Благодарю, вы – друг. Эй, скотина, – обратился Ван-Конет к Давенанту, – мы смотрим на тебя, как на бешеное животное. Дуэли не будет.

– Если вы откажетесь от дуэли, – неторопливо объяснил Давенант, – я позабочусь, чтобы ваша невеста знала, на какой щеке у вас будут лучше расти волосы.

Эти взаимные оскорбления не могли уже вызвать нового нападения ни с той, ни с другой стороны.

– Вы знаете, кому говорите такие замечательные вещи? – спросил Сногден.

– Георгу Ван-Конету я говорю их.

– Да. А также мне. Я – Рауль Сногден.

– Двое всегда слышат лучше, чем один.

– Что делать? – сказал Ван-Конет. – Вы видите, – этот человек одержим. Вот что: вас известят, так и быть, вам окажут честь драться с вами.

– Место найдется, – ответил Давенант. – Я жду немедленного решения.

– Это невозможно, – заявил Сногден. – Будьте довольны тем, что вам обещано.

– Хорошо. Я буду ждать и, если ваш гнев остынет, приму меры, чтобы он начал пылать.

Наступило молчание.

– Негодяй!.. Идем, – обратился Ван-Конет к Сногдену, медленно сходя по ступеням, в то время как Сногден вынимал деньги, чтобы расплатиться. Швырнув два золотых на покинутый стол, он побежал к автомобилю. Усевшись, компания исчезла в пыли знойного утра.

Задумавшись, Давенант стоял у стола, опустив голову и проверяя свой поступок, но не видел в нем ничего лишнего. Он был вынужденным, этот поступок.

Расстроенная Марта вскоре после того передала хозяину свою благодарность через отца, который уже собрался уехать. Он был потрясен, беспокоился и упрашивал Давенанта найти способ загладить страшное дело.

Давенант молча выслушал его и, проводив гостей, обратился к работе дня.

Глава II

Большую часть пути Ван-Конет молчал, ненавидя своих спутников за то, что они были свидетелями его позора, но рассудок заставил его уступить требованиям положения.

– Я хочу избежать огласки, – сказал Ван-Конет Лауре Мульдвей. – Обещайте никому ничего не говорить.

Лаура знала, что Ван-Конет вознаградит ее за молчание. Если же не вознаградит – ее карты были сильны и она могла сделать безопасный ход на крупную сумму. Эта неожиданная удача так оживила Мульдвей, что она стала мысленно благословлять судьбу.

– На меня положитесь, Георг, – сердечно-иронически шепнула ему Лаура. – Я только боюсь, что тот человек вас убьет. Не разумнее ли кончить все дело миром? Если он извинится?

– Поздно и невозможно. – Ван-Конет задумался. – Да, поздно. Сногден заявил от моего имени согласие драться.

– Как же быть?

– Не знаю. Я извещу вас.

– Ради бога, Георг!

– Хорошо. Но риск неизбежен.

Ван-Конет приказал шоферу остановиться у пригородной таверны и, кивнув Сногдену, чтобы тот шел за ним, расстался с Вейсом, которого тоже попросил молчать о тяжелом случае.

– Дорогой Георг, – ответил Вейс, – мне, каюсь, странно ваше волнение из-за таких пустяков, которое следовало там же, на месте, исправить сногсшибательной дракой. Но я буду молчать, потому что вы так хотите.

– Дело значительно сложнее, чем вам кажется, – возразил Ван-Конет. – Характер и взгляды моей невесты решают, к сожалению, все. Я должен жениться на ней.

Вейс уехал с Лаурой, а Ван-Конет и Сногден вошли в таверну и заняли отдельную комнату.

Сногден, не имея состояния, обладал таинственной способностью хорошо одеваться, жить в дорогой квартире и поддерживать приятельские отношения с холостой знатью. Ходил слух, что он – шулер и шантажист, но, никогда не подкрепляемый фактами или даже косвенными доказательствами, слух этот был ему скорее на пользу, чем во вред, по свойству человеческого сознания восхищаться порядочностью, если ее атакуют, и неуловимостью, если она талантлива.

Догадываясь, что хочет от него Ван-Конет, которому вскоре на до было ехать к Консуэло Хуарец, Сногден предупредительно положил на стол часы, а затем распорядился подать ликеры и кофе.

– Сногден, я пропал! – воскликнул Ван-Конет, когда слуга удалился. – Пощечина приклеена крепко, и не сегодня, так завтра об этом узнают в городе. Тогда Консуэло Хуарец, со свойственной ее нации театральной отвагой, будет ждать моей смерти от пули этого Гравелота, потом нарыдается досыта и уйдет в монастырь или отравится.

– Вы хорошо ее знаете?

– Я ее достаточно хорошо знаю. Это смесь патоки и гремучего студня.

– Несомненно, дядя Гравелот – идеальный стрелок, – заговорил Сногден, после продолжительного размышления и вполне обдумав детали своего плана. – Даже тяжело раненный, если вы успеете выстрелить раньше, Гравелот отлично поразит вас в лоб или нос, куда ему вздумается.

– Не хватает еще, чтобы вы так же игриво нарисовали картину моих похорон.

– Примите это как размышление вслух, Ван-Конет, – я не хочу вас ни дразнить, ни мучить, а потому скорее разберем наши возможности. Примирение отпадает.

– Почему? – быстро спросил Ван-Конет, втайне надеявшийся замять дело хотя бы ценой нового унижения.

– Потому что он вам дал пощечину, а также потому, что мы не можем быть уверены в скромности Гравелота: идя мириться, рискуем наскочить на отказ. Ведь вы первый его ударили.