Время ведьм

– Милана, – он аккуратно тронул ее за рукав пуховика.

– Поехали обратно?– грустно улыбнулась девочка, а опель призывно подмигнул им круглыми фарами.

– Постой…Думаю, если мы один разочек сфотографируемся на одном из этажей, то ничего страшного не произойдет…– пробормотал сын, стыдливо пряча глаза.

Волшебница просветлела лицом. Приветливо улыбнулась ему и схватила за влажную теплую ладонь. Потащила его куда-то в сторону забора, где через несколько десятков метров Миша обнаружил плохо прикрученный лист профильного железа.

– Нам сюда!– шепотом сообщила девушка, отодвигая железо в сторону, пропуская вперед Мишу. Все это очень напоминало забавное приключение. Сердце от притока адреналина заработало сильней. Парень помог девушке-колуднье пробраться на территорию.

Они оказались в стороне от строительного вагончика и людей в оранжевых касках, суетящихся возле крыльца. Увлекаемый Миланой Миша пробрался через высокие сугробы, нырнул в какой-то узкий каменный провал, ведущий в подвальное помещение “крыши мира”.

В полумраке виднлись стены с осыпавшейся штукатуркой. Какие-то гнилые полки на металлических стеллажах и полуразвалившиеся бочки, видимо из-под вина, потому как вместе с затхлым запахом подземелий в нос Мишке ударило чем-то пряным, забродившим. Видимо, бочки, впитали за столь долгое время продукта, который в них хранился, хоть само вино и высохло давно.

– Очень много лет назад здесь случился пожар,– поймав удивленный взгляд Миши, когда они вышли на первый этаж, пояснила Милана с какой-то одной ей известной грустью.

– Вид довольно непрезентабельный…– согласился сын, рассматривая стену, исписанную их предшественниками, такими же молодыми людьми, которые разными красками оставили после себя множества автографов, вроде таких как: “Здесь был я”, “Маша – дура” и подобных этим.

Милана бродила среди этих всех запыленных колонн и широких коридоров, как зачарованная, еле касаясь красной от холода ладонью прохладных пыльных стен, хранивших в себе память прошедшего столетия.

– Кажется, мы хотели сфотографироваться…– прошептал Миша, пытаясь отвлечь девочку от созерцания осколков прошлого.

– Конечно, Миш, пойдем наверх,– колдунья, будто бы очнулась, глаза ее просветлели, а меланхоличная спелена расстворилась в их голубизне, как в мировом океане.

Взявшись за руки, они взбежали по потрескавшимся ступенькам наверх, прыгая через одну. Сын чародейке что-то рассказывал, волнуясь, а от того, становясь все более и более многословным. Только Милана механически улыбалась на его слова, все ее мысли и чувства были заняты предстоящим освобождением из междумирья Ковена Ведьм во главе с Алаидой и ярким, будто вспышка воспоминанием, захватившим ее при виде этого старого особняка. Когда она его посещала последний раз? Когда пыталась попробывать? Да…кажется это был сорок третий год, именно в тот день она навсегда избавилась и от Дворкина, отомстила сразу за все и за всех …Это была такая же морозная и снежная зима третьего года войны. Яркой вспышкой, полным чувств воспоминанием мелькнуло перед ее глазами та самая картинка из жизни, произошедшая больше семидесяти лет назад. Она стояла возле входа в подвал, точно так же кутаясь в длинный шарф, только не китайский пуховик был на ней с известного в Харькове рынка Барабашова, а мундир гитлерюгенда.

ГЛАВА 16

1943 год

Харьков

– Ты хоть понимаешь кто она?– Петр Дворкин раздраженно бросил папку с донесениями агентов на стол перед командиром действующей в оккупированном немцами Харькове комсомольской ячейки. Он закурил, выпустив облако густого плотного сизого дыма полусырой махры. В подвале сразу стало неуютно дышать. Недавно переболевший пневмонией председатель комсомола товарищ Петров немедленно закашлялся. Накинутая на плечи потертая телогрейка соскользнула на пол, обнажив перемотанную бинтами руку, навылет простреленную немцами после последнего “экса”, когда под Чугуевым пустили под откос целый состав с бронемашинами.

– Петр Васильевич, – начал комсорг спокойно, слегка откашлявшись,– партия понимает, что для вас это дело попахивает личными мотивами, и вы никак не можете простить себе ту самую неудачу в семнадцатом, но прошу вас, не надо смешивать личное и служебное. Никаких данных о гражданке Милане Лесс кроме того, что она состоит в фашисткой организации “Гитлерюгенд”, нет.

– Какие данные еще нужны?!– взревел Дворкин, со всего маху стукнув кулаком по дощатому столу.– Мои глаза сами ее видели возле канцелярии Паулюса. Са-ми!– по слогам повторил Петр, оперевшись на стол обеими руками и нависнув над комсоргом Петровым.– Она была вместе с этим крючкотвором Рудольфом Лессом! Учетчиком увезенных Гитлером ценностей! Она держала его за руку, будто маленькая девочка, Вася, а ей на тот момент должно быть лет тридцать пять– тридцать семь! Но она осталась точно такой же маленькой и беззащитной, какой я ее вынес из горящего “бутусова дома”. Мы думали, что сожгли осиное гнездо, но оказалось, что матка-то уцелела. Слышишь, Вася?! Уцелела! Мало того…Она пришла вместе с новым роем, чтобы отобрать то, что мы с таким трудом построили за все эти годы!

– Не рви душу, Петь,– уже спокойным голосом произнес товарищ Петров. Отмахиваясь от сизого тумана, клубящегося у его лица. Самокрутка Дворкина уже давно потухла, только дым никак не хотел рассеиваться,– сам говоришь, что этой Милане должно быть уже под сорок! Где она столько времени была? Почему почти за двадцать шесть лет ни одного проявления магии, ни одного всплеска?

– Да потому что по норам они все сидели!– закричал Дворкин.– По норам! Куда мы своей инквизицией их и загнали, тварей колдовских! А теперь чуют, что не наша сила, так и прут со всех щелей…И будь уверен, Вася, что это лишь первая ласточка, первый птенчик, который не зря залетел в это гнездышко…Скоро к тебе, в твой город на огонек заглянет и сама Алаида Шпиц,– злым шепотом проговорил Дворкин своему товарищу.

– Свят свят!– ненароком перекрестился Петров.

– И тогда, когда она с товарками своими вернется, то тебе немцы роднее братьев станут… Уж я-то ее знаю, хорошо изучил пока охотился на эту мразь изворотливую! Она уж отомстит, небо с овчинку покажется!

– Хватит мне тут разводит антисоветчину!– вскипел молодой партработник, вскочив со своего места и поправив длинную прядь чуба, сбившуюся на порозовевшие почти еще детские щеки.– Как самый старший партийный работник оставшийся в городе, я вам запрещаю охотиться на Милану Лесс без приказа высшего командования! Есть более значимые фигуры для Ставки, чем эта ваша девчонка, товарищ Дворкин.

– Не веришь мне…– грустно покивал головой Петр Васильевич, как-то сразу сникнув. – Думаешь старик тебя подставить хочет? Обмануть?

– Зачем вы так, Петр Васильевич? – укоризненно на него посмотрел комсомолец.– Просто сейчас не время устраивать погоню за призраками прошлого…

– Ну ясно…Значит не дашь мне отряд?

– Может дивизию вам попросить из Ставки, чтобы вы убедились, что Милана Лесс всего лишь обычная немецкая девочка подросток с замороченнной головой, а не коварная колдунья из семнадцатого года?– съехидничал Петров.

– Не дашь…– уныло кивнул Дворкин, блеснув гневным взглядом из-под седых косматых бровей. – И черт с тобой! Сам разберусь!

Дворкин резко развернулся на пятках и рванул к двери, впуская клубы холода в жарко натопленный подвал. Ему вслед донесся отчаянный крик товарища Петрова:

– Куда?! Дворкин! Стоять!

Но Петр его уже не услышал. Быстрыми шагами, удивительными для такого человека предпенсионного возраста, он взлетел на первый этаж, мимоходом кивнув часовому, проскользнул в узкий кирпичный лаз в стене и шмыгнул на улицу, которая уже почти скрылась в потемках позднего морозного вечера.

Снег приветливо захрустел под ногами так громко, что заставил мужчину испугатьсясобственных шагов. Он обернулся по сторонам и, стараясь держаться тени домов, побежал вперед по улице.

Сердце бешено стучало в ушах, отбивая сумасшедший ритм. Дворкин на ходу отметил для себя, что организм постарел и далеко не молод, уже не так оперативно отвечает на команды мозга и надо быть осторожней. Он чувствовал нутром, что Милана Лесс – очень опасна, что ни пистолет с сербрянными пулями, ни его молниеносная реакция, может его не спасти, но долг и ненависть ко всем ведьмам вселенной, ужасающая, всепоглащающая, грызущая нутро гнала его вперед, придавая сил. Только бы не встретить патруль…Подумал он, как из-за угла прямо ему навстречу вывалилась парочка выпивших солдат в форме вермахта. Один из них что-то играл на губной гармошке, второй тихо подпевал, улыбаясь во весь рот своей белозубой улыбки.

Они его тоже заметили. Бежать назад было поздно. На плечах солдатиков висели вполне себе огнестрельные шмайснеры, которыми по бегущей мишени стрелять одно удовольствие. Дворкин облизал пересохшие губы и медленно пошел им навстречу, спрятав руку за пазуху, где хранился наградной револьвер.

Солдаты замерли на месте, пьяно улыбаясь, что не оставляло сомнений – они затеяли какую-то пакость и разойтись миром не удасться. Закурлыкали на своем наречии. Тот, что был с губной гармошкой показывал пальцем на Петра Васильевича, аккуратно приближающегося к ним.

– Аусвайс, швайне!– заорал второй, сдергивая с плеча автомат и передергивая затвор.

Петр замер, стараясь не делать резких движений, чтобы не спровоцировать гуляк на стрельбу.

– Какие документы, господа офицеры…– пробормотал он достаточно громко, чтобы его услышали.– Я у вас в комендатуре работаю…– он сделал шажок вперед, боромча что-то бессвязное.– И жинка у меня там! А сами мы из-под Изюма…Деревня Лопушки, знаете?

Между ними уже было метра полтора. Немцы изумленно переглядывались, не понимая, что говорит им эта русская свинья. Они ждали испуга, стремительного бега и развлечения охотой, но никак того, что рус сам пойдет им навстречу, что-то приговаривая.

– Лапьюшки?– изумленно повторил за Дворкиным тот, что подпевал губной гармошке.

– Лапьюшки…лапьюшки!– подтвердил Петр, глупо кивая. Он уже был на дистанции броска. Все продумал заранее, зная, что первым надо валить того с автоматом. На счет три…Сердце спокойно повела отсчет. В мозгу сработал стопор и тело рвануло вперед само собой.

Он даже ничего не смог понять, этот ариец, незнамо зачем пришедший на советскую землю. Одной рукой бывший инквизитор отвел автомат в сторону, а ребром ладони второй угодил прямо по поросшему жесткой светло-пшеничной щетиной кадыку. Раздался противный хруст ломаемой кости. Глаза немца закатились от боли, он кулем рухнул на засыпанную снегом брусчатку.

– Вилли!– воскликнул второй, пытаясь сорвать с плеча шмайснер. Отпущенный ремень цеплялся за погон, мешал сдернуть оружие. Это позволило Дворкину вытащит свое. Наградной револьвер два раза выплюнул смерть. Фашист нелепо схватился за грудь, рухнув в сугроб.

– Вот тебе и Вилли!– по-волчьи огляделся по сторонам Дворкин, делая контрольный в голову обоим.

– Хенде хох! – очередь в начале улицы прорезали ночную темень яркими автоматными вспышками.

– А вот это уже патруль!

Загавкала собака, хрипя на жестком поводке. Петр наугад, вскинув руку, выстрелил в темноту, бросившись со всех ног в близлижайшую подворотню. Позади слышались крики на немецком и выстрелы.

Если спустят пса, то ему не уйти, надо было срочно прятаться куда-то, но все ставни, все подъезды – все было закрыто. Голоса погони приближались. Дворкин впервые в жизни почувствовал себя так, как те за кем он всю жизнь устраивал охоту – загнанным в ловушку зверем.

Ноги сами его понесли вперед. Перед глазами белели сплошным пятном замерзшие сугробы, какие-то улицы, полуразрушенные дома, подворотни, скверики…Он бежал куда глаза глядят, не видя вокруг себя ничего. Дыхание сбилось, он споткнулся, полетел лицом вниз, пропахав в снегу широкую борозду, вскочил на ноги, не подумав отряхнуться. Голоса стихли, но звонкий лай кружил где-то неподалеку. Сил бежать больше не было. Дворкин непонимающе огляделся по сторонам и с удивлением обнаружил, что по прихоти судьбы оказался прямо перед “крышей мира” или, как его еще называли в народе, “бутусовым домом”, где когда-то не сумел выловить Ковен самых опасных ведьм планеты.