Наш собственный конец света

«Красивая, милая, – думаю я. – Так какого же хрена ты здесь делаешь?!!»

Главное – жива.

В машине тепло, хорошо, машина нас быстро домчит до ближайшей больницы. Но ехать все равно надо осторожно.

Хренова куча снега.

Девушка что-то бормочет. Из всего можно разобрать только: Я мертва?

Смотрю на часы, почти половина двенадцатого. В больнице мне рады не будут. Но я постараюсь им это компенсировать. Пытаюсь вспомнить, сколько у меня с собой денег и что лежит в багажнике.

На заднем сидении стало тихо. Я сбавил скорость и обернулся. Спит, или?..

Без пятнадцати до нового года я вошел в здание хирургии, неся хрупкое тельце на своих руках. Ее дыхание было почти не заметно, но она все же была жива.

Надо отдать должное нашим врачам и медсестрам, никаких лишних взглядов, никаких лишних слов. Девушку положили в первую палату, наладили ей капельницу, сделали какие-то уколы, тепло закутали в одеяла. Слава богу, все обошлось, никаких осложнений, ей просто нужны сон и тепло.

Рассказывать все как было, я не стал; даже не знаю почему. Наверное, хотел защитить эту девушку от лишних расспросов и от милиции. По виду ей было около восемнадцати, и я смело сказал, что она моя девушка, зовут ее Викой и ей девятнадцать лет. А почему я ее нашел на улице в сугробе, об этом мы ее спросим, когда она проснется.

Когда совсем разобрались, я сбегал к своей машине, достал из багажника ящик шампанского, целый пакет мандаринов и еще бог знает чего, купленного без разбору в супермаркете.

До нового года оставалось две минуты и недолго думая, медперсонал не стал тратить время на отказы и принял гостинцы. Они отправились в ординаторскую, встречать новый год, а я зашел в первую палату и присел возле кровати милой девушки, которую теперь зовут Вика.

Через пятнадцать минут в палату зашла медсестра, удивленно взглянула на меня, но ничего не сказав, просто поменяла капельницу Вике.

Когда дверь за ней закрылась, я осторожно, будто боясь нарушить сон девушки, прикоснулся рукой к ее лицу. Ее кожа была холодной.

– Что же ты все-таки там делала, дурочка? Неужели хотела умереть?

Смотрю в окно, а там все та же хренова куча снега и огромные, как будто в замедленном действии, падающие хлопья.

Снова смотрю на девушку и думаю: «Еще одна причина, что бы ненавидеть снег…»

Мои глаза закрываются, и я…

…как и всегда, когда на улице эта хренова куча снега, я вижу один и тот же сон. Сон, который сложен и переписан из моих воспоминаний…

За окном темно, падает редкий снег, подсвеченный фонарем в моем дворе. Я открываю окно, высовываюсь наружу и вижу, что это уже не мой двор. Нет, он ничуть не изменился, я просто знаю, что он не мой. Оглядываюсь на комнату, в ней другие обои, другая мебель – она то же уже не моя.

Смотрю на себя, я одет в теплую куртку, но руки, выглядывающие из рукавов, не мои. Это руки десятилетнего ребенка. Но сколько же мне? Мне десять. Но тело все равно как будто не мое.

Я выпрыгиваю из окна на улицу и погружаюсь с головой в сугроб, а когда, отплевывая снег, выбираюсь из него, то вижу вокруг себя лес. Темный и страшный лес. И единственная мысль в моей голове:

«Где мои мама и папа?»

Мне страшно. Я замерз. Но бреду вперед, утопая по колено в снегу, я почти не чувствую ног. Хочется упасть, зарыться в эту хрустящую холодную перину.

Тут я понимаю, что уже не могу двигаться. Я не чувствую своего тела, а перед моими глазами черное небо и протыкающие его макушки дремучих елей. Я лежу, меня заметает снегом, и приходит понимание, что я умираю.

Мне удается повернуть голову на бок (мне надоел этот падающий в лицо снег). Мое дыхание замирает. Рядом со мной, почти прикрытые белоснежной периной, лежат мои мама и папа.

Я им кричу, но они смотрят вверх и не слышат меня.

Вот я уже откидываю занемевшими голыми руками снег со своих родителей, я плачу, но слезы застывают у меня на щеках и мне больно от режущих мое лицо льдинок. Я продолжаю откидывать снег, но его ничуть не становиться меньше и тела мамы и папы все также лежат под сугробами.

«Тела!» – в ужасе проноситься в моей голове.

«Они…»

– Вы кто? И как я здесь оказалась?

Ее голос вытащил меня из мира моего вечного кошмара.

За окном еще темно, я смотрю на часы и отмечаю, что проспал примерно четыре часа. Я не проснулся, когда медсестра снимала у Вики капельницу.

– Я… – запинаюсь, не знаю что сказать. Ладно, хотя бы имя назову: – Я… Андрей.

Девушка пытается присесть, но сил на это у нее не хватает, и она лишь забирается на подушку чуть повыше.

Я молчу, не знаю что говорить. Она смотрит на меня красивыми карими глазами. Боже, я только сейчас замечаю, какие у нее замечательные каштановые волосы, длиной до плеч. Она уже не похожа на восемнадцатилетнюю, ей явно меньше.

Мне становиться стыдно, что я назвал ее своей девушкой.

– Как я сюда попала?

– Я нашел тебя в снегу, буквально за полчаса до нового года. Кстати, с Новым годом!

– Спасибо, – в ее глазах печаль и легкий стыд. – Но… Но, зачем вы меня нашли?

Я потерял дар речи.

«Зачем вы меня нашли?»

Да что с тобой такое. Хотела замерзнуть? Умереть? Почему ты это говоришь.

– Спасибо вам, – робко говорит она. – Но, я хотела…

Замолчала.

– Почему? – просто спрашиваю я.

Она молчит. На ее глаза наворачиваются слезы, дыхание становится сбивчивым – она вот-вот заплачет. Ее бледные губы сжаты и создается впечатление, что неумелый художник просто не смог их нарисовать и вместо рта начертил одну тонкую линию.

– Ты пропустила новый год, – говорю я. Но почему именно это? Я сам его не люблю, но зачем должен заставлять это делать кого-то другого?

– Я не люблю новый год, – ее слезы так и не пролились, она смогла себя сдержать. – Простите.

– За что? – удивляюсь я.