Тропа до звезд

Историю своей Семьи приходилось учить наизусть. Никто никогда не знал, где на тебя мог выпрыгнуть неугомонный репортер с ритуальным вопросом: «Скажите, вы ощущаете ответственность перед своими великими предками?» В учебке Саймон поднабрался разноязыких ругательств – и венгерских, и японских, и, естественно, припал к неисчерпаемой кладовой могучего русского мата. Нередко подмывало применять, но это привело бы к долгому, занудному мозгоедству со стороны родни. А выслушивать морализаторские поучения было еще одной вещью, которую молодой лоцман терпеть не мог.

Впрочем, именно похождения Абрахама Фишера пришли на ум, когда Саймон буквально ввалился в крохотный грузовой отсек челнока. Вместе с навыками в области инвективной лексики – перестраховавшись, он шагнул подальше от основной массы, и оказалось, что промахнулся на пару метров выше уровня пола. Искусственная гравитация небольшого судна позаботилась о том, чтобы приземление вышло не сильно мягким.

Радовало только одно. Потирая ушибленный бок и шипя проклятия сквозь зубы, неопытный десантник отметил, что на челноке пространство ощущается уже гораздо привычнее. Впрочем, оно и понятно: кораблик успел довольно резво отмахать не меньше тысячи километров, когда не иначе как чудом его сумел догнать Саймон. Прислушавшись к себе и к миру вокруг, лоцман переполз за ближайший контейнер с припасами и взял оружие в подрагивающие после тяжелого перехода руки. Система наведения подключилась к смарту и выдала пару предполагаемых целей: она тоже почувствовала людей.

Саймон прикрыл глаза, игнорируя кружение звездочек под веками. Потом сверился с объемной картой и покивал сам себе. Выходило, что в ближайшем коридоре, возле энергоузла, стоит как минимум один человек. Еще двое в пассажирском отделении. И, судя по всему, должен иметься пилот – если, конечно, эти деятели не посадили за штурвал ИИ. Но стоит подозревать худший вариант.

Плохо было то, что дверь в коридор находилась прямо рядом с упомянутым узлом. То есть высунуться, прокрасться и тихонечко пальнуть не получалось. Что ж, оставалось действовать нахрапом.

Нельзя сказать, что Саймону не было страшно. Он запросил у корабля перечень персонала на борту, используя лоцманский доступ к системе – и та вдруг отказалась выдать конкретику. По всему выходило, что работают не простые хулиганы, а вполне серьезные люди. Так что поджилки вибрировали. Да и от перехода, совершенного «через не могу», он еще не вполне отошел. Но тут уже помогала злость – она, казалось, придавала и сил, и решимости. Впервые в жизни лоцман порадовался своему дурному характеру.

Спотыкаясь, он добрался до трапдора и прислонился к косяку. Хорошо, что подрагивающие пальцы и комок в животе не повлияли бы на меткость: микроконтроль эжектора у модели «Скат-47» был на высоте. Сколько часов на семейном стрельбище проведено – и не сосчитать. Отец всегда настаивал на том, что Фишер должен уметь защитить себя, даже в одиночку. Вот и пригодилось.

Но как же тяжело сделать шаг! Всего один шаг, даже не лоцманский – а просто выйти за дверь, держа перед собой оружие, и нажать на спуск. Потому что человек, стоящий в коридоре, тоже почти наверняка вооружен. И у него может быть отнюдь не гражданский станнер. Всего один шаг до смерти. Ну хорошо, не до смерти, по крайней мере, не такой уж неминуемой – только лишь до шанса умереть. Погибнуть – и утащить за собой всех остальных. Всех пассажиров, весь экипаж, плюс, возможно, случайные жертвы на поверхности планеты. Пускай в обычной, мирной жизни обыватели вызывают в лучшем случае неприязнь. Но нельзя же махнуть на них рукой и сбежать?

Признаться, идея искушала. Саймон сжал губы в нитку и помотал головой. «Нет, – сказал он самому себе, и на место секундной слабости пришло знакомое раздражение. – Хрен им, а не побег. Почему? Да потому что. Из гордости. Из вредности. Потому что если ты Фишер – ты не бегаешь. Ты идешь и делаешь свой шаг. Вперед».

И с этой мыслью он вывалился в коридор.

Парень, ковырявшийся в некоем устройстве, больше всего напоминавшем мусорную урну, начиненную неудачными экспериментами кружка «Юный техник», успел обернуться. И даже потащить из креплений на поясе нечто подозрительное. И начать выкрикивать предупреждение. Но все-таки у Саймона была фора.

Тело свалилось на мягкое покрытие пола. Лоцман не шибко изящно скорчился за тумбой с проводами и взял пять секунд на отдышаться. «Так, – мысленно похвалил он себя, – не все фотоны еще пропиты по кабакам. Выберусь – загоню свою тушку в спортзал. И перестану филонить курсы выживания. И вообще».

Лицо оглушенного казалось знакомым. «Кто-то из персонала машинного отделения», – вспомнилось Саймону. Любопытно, что считать личную метку тоже не выходило – у «пиратов» в команде явно имелся толковый хакер. Возможно, именно его он сейчас и завалил.

Урна, мерцающая индикаторами, вызывала закономерный интерес. По всему выходило, что это именно на ее цифровой совести лежал саботаж генераторов и лоцманских способностей. Однако следовало поторопиться – до входа в плотные слои атмосферы, даже если капитан последует совету Саймона и придаст кораблю ускорение «по старинке», оставалось всего ничего. Сверившись с пространственным чутьем и убедившись, что остальные диверсанты еще не в курсе потерь, Саймон направился в сторону пассажирского отсека.

Тут становилось сложнее. Судя по ощущениям, практически возле заднего – относительно пилотской кабины – входа сидел какой-то здоровяк. И он был на взводе: крутил головой и сжимал кулаки. К слову, за подобную детализацию на курсе четырехмерной сенсорики ставили «выше всяких похвал» и рекомендовали пообщаться с ректоратом о карьере в спецслужбах. Но Саймон плевал на игры особистов – особенно учитывая ранние этапы истории лоцманов. Главное, что сейчас он практически видел своего противника.

Ближе к носу корабля, между обоими рядами кресел стоял еще кто-то. Невысокий, не очень внушительной комплекции. Стоял, похоже, спиной к Саймону. Это оказалось удачей.

Вдох, выдох. Зайти на счет «три», шаг вправо, навестись на амбала, выстрелить. Его прикрывает спинка кресла, поэтому главное – не дать нырнуть за нее окончательно. Потом шаг влево, поймать коротышку в прицел, еще выстрел. И можно заняться пилотом. Выдох, вдох. Ну, «поехали!», как говорил святой Гагарин.

Здоровяк действительно оказался нервным. И неплохо тренированным. Когда зашипели приводы дверей, он успел вскочить и даже выстрелить в проем. Увернулся лоцман исключительно благодаря дару – и все той же «выживальщине». «Спортзал», – напомнил он себе, ныряя в сторону. «Тренировки», – ехидно прошелестело где-то в затылке, вслед за влепившимся в переборку зарядом. «Лучший инструктор с рекомендациями», – родилось и утвердилось в глубине души титанованадиевое намерение.

Автоматика не подвела, руки – аналогично. Амбал изогнулся и осел на то же сиденье, с которого его сорвала тревога. Саймон потратил мгновение, чтобы удостовериться, проверил индикатор заряда и переключился на коротышку…

Которого не было.

Еще мгновение оказалось бездарно профукано на совершенно неуместное удивление. А потом небольшая, но крепкая ладонь рубанула лоцмана по кисти – и все завертелось.

Тут никакой заслуги в том, что остался жив и цел, он себе приписать не мог. Действовать пришлось исключительно рефлекторно – и, если объективно, получилось так себе. Когда Саймон после резкого броска все же сгруппировался и откатился по проходу, то понял, что около десятка секунд отчаянно сражался с невысокой, но крайне энергичной и серьезно настроенной девушкой. Та сощурилась, тряхнула короткими, густого медного цвета кудряшками и снова прыгнула на противника.

И снова ему повезло. Оружие здоровяка, более массивная и массовая модель того же «Ската», подвернулось под руку, когда шея лоцмана уже была зажата в классический «треугольник» между бедрами агрессивной барышни. Саймон ухватил эжектор, почти не глядя размахнулся – и крепкая, удобная рукоять опустилась противнице на висок. Девушка закатила глаза, обмякла, разжала захват. Пришлось потратить еще около полуминуты на то, чтобы мир перестал раскачиваться и танцевать от гипоксии. Потирая отбитое запястье, морщась и кривясь при каждом шаге, сплевывая кровь из разбитой об «забрало» губы, лоцман встал с четверенек, подобрал оба ствола и направился в сторону кабины пилота.

Тот, судя по всему, за обстановкой на борту не следил. Поэтому, когда Саймон вломился внутрь, почти не отреагировал. Пришлось ткнуть его эжектором в затылок.

– Nani?[5 - ****** Что? (яп.)] – Пилот обернулся, глаза его расширились, а потом он сник целиком и проворчал: – О, de puta madre[6 - ***** К чертовой матери (исп.).], ну ты и Schwuchtel[7 - **** Гомосексуалист (нем.).].

– Да, я такой, – прохрипел Саймон, живо представляя, как феерично сейчас выглядит. Потом откашлялся и продолжил уже более уверенно: – А ты, cabron[8 - *** Козел (исп.).], заворачивай барбухайку, не то я тебе fosz[9 - ** Мужской половой орган (венг.).] na dupe[10 - * На задницу (пол.).] натяну – через плечо.

– Oui[11 - Да (фр.).], – мрачно бросил пилот и поколдовал над консолью. Когда он закончил, и лоцман почувствовал смену курса, пришлось снова ткнуть оружием.

– Как отключается та херня в коридоре?

– А смысл? – удивленно приподнял брови собеседник. За что получил эжектор в зубы, проникся и запыхтел: – Неф, беф футок, оно фамо! Мы фе не палафи!

Саймон убедился, что челнок лежит на курсе к транспорту, оглушил пилота и побежал к загадочной тумбе. Буквально стоило ему приблизиться, как несколько огоньков моргнули и сменили цвета, в основном с зеленого на желтый. Пара погасла совсем. Смарт запоздало подтвердил полный доступ ко всем системам корабля, подключилась и диагностика, и связь. По основному каналу пробился капитан:

– Черт побери, парень, я не знаю, что ты сделал, но у нас все заработало! Мы выравниваемся!

– Ага, – промычал «парень». Накатывала слабость, мутило, тело казалось как не своим. – Сделал вроде. Вы это, берите управление на себя. Я пойду посижу…

И он сполз по стенке на пол.

Глава 3

В области акушерства и неонатологии Семьи лоцманов придерживались на редкость ортодоксальных взглядов. Это не было связано с традициями или замкнутостью клановой среды, хотя отчасти уже могло быть отнесено к оным. Так уж получалось, что ребенок, выращенный в реплистате, с куда меньшей – на порядки! – вероятностью проявлял нужные Семьям таланты, чем выношенный и рожденный естественным путем. Еще одна из многочисленных загадок лоцманов, которые они сами порой не могли решить.

Именно в силу того, что был произведен на свет традиционным образом, Саймон имел полное право сказать: «Мама, роди меня обратно!»

Корабельный медик, которому капитан скинул телеметрию со смарта Саймона, впал в состояние тихой паники и не придумал ничего умнее, чем запихнуть пациента в регенератор. Удачным оказалось то, что эта модель предусматривала возможность транспортировки в стационар – прямо внутри капсулы. Так что в себя лоцман пришел уже на поверхности, сидя на койке в палате центральной столичной клиники.

По идее, телесный дискомфорт подлежал решительному экзорцизму. Все синяки, ссадины и даже рассеченную губу затянуло буквально на глазах – да и оказалось-то их всего ничего. Но на память осталась фантомная боль. Организм не верил, что мог поправиться так быстро, и проявлял бдительность.

А тем временем в помещении происходила приторно вежливая, исполненная заверений в бескорыстной любви и взаимной лояльности, но от того не менее яростная перебранка. Именно она вызывала у Саймона желание дезинтегрироваться куда подальше. И невозможность провернуть свой любимый фокус погружала в тихую, холодную ярость.

Ругались трое, стоявшие неподалеку. Рослый, массивный в плечах, едва заметно полнеющий брюнет с тускловатыми глазами, изначально имевшими цвет royal blue[12 - Королевский синий – один из оттенков лазури.]. Низенький, пингвинообразный тип с абсолютно незапоминающимся лицом, с сонными, тяжелыми веками на оном, в абсолютно не сидящем сером, словно бы пыльном костюме. И еще один темноволосый – смуглый, крепкий, с фигурой атлета, пышущий сдержанной энергией; на нем результаты работы дорогого портного смотрелись более чем к месту. Соломон Фишер, Кирилл Мягков и Анжело Оосава – самые влиятельные люди на ближайшую сотню парсек. А то и не на одну.

Фишер-старший являлся главой Семьи Фишер. Самой старой, самой большой, самой уважаемой. «Быть Фишером» означало «быть богатым, влиятельным и одаренным». Породниться с Фишерами мечтал каждый. В силу этого их голос в Профсоюзе всегда оказывался если и не решающим, то очень, очень значимым. «С Фишерами не спорят» – так было заведено. А последнее время традиция усугублялась еще и поддержкой Мягкова.

Кирилл не родился в одной из Семей. Вернее сказать, он был лоцманом, но, что называется, «самородком». Дар проснулся в ничем не примечательном пареньке с одной из дальних колоний – такое случалось, и не так чтобы редко. Правда, проснулся, честно говоря, так себе, серединка на половинку. Зато организаторские навыки во время учебы юный курсант проявил просто фантастические, умудряясь при этом оставаться по большей части в тени. «Хитрый план Мягкова» – это выражение прижилось, означая нечто многоходовое, неочевидное, но сулящее в итоге масштабный профит. Потому-то отец нынешнего главы Семьи Фишер быстро выделил неприметного, но толкового юношу. И способствовал его карьере в администрации Профсоюза.

Оосава же прибыл из ООН. После реформирования многие из подразделений взяли на себя не вполне свойственные им функции. Так, например, Четвертый комитет на бумаге занимался вопросами колоний, правами человека и миротворческой деятельностью. А по факту стал чем-то вроде космической службы безопасности, незаметно инкорпорировав в свои структуры Интерпол, ФСБ, АНБ, Гонг-Ан-Бу и прочие организации. И заместителем главы Четвертого комитета, главным межсистемным секуристом оказался как раз таки Анжело Оосава.

– Я не вполне, видимо, понимаю вас, уважаемый Кирилл? – голос ооновца можно было намазывать на хлеб и употреблять с чаем. – Вы предлагаете нам пытки?

Стоявшего в углу телохранителя можно было участником дискуссии не считать. Его спокойный взгляд постоянно сканировал помещение – а еще обращался к показаниям датчиков, встроенных в спецверсию смарта. На слово «пытки» он не отреагировал никак.

Взгляд Мягкова тоже «читать» не получалось. Он пожал плечами и негромко изрек, будто бы и не обращаясь к собеседнику:

– История всегда была одной из моих любимых дисциплин в Академии. Если память не подводит, в свое время спецслужбы это не смутило – в отношении лоцманов.

Замглавы Четвертого комитета начал закипать, но тут вмешался Фишер-старший, до этого стоявший возле койки сына и взиравший на спорщиков сверху.

– Ну, будет тебе, Кирилл, будет. Вы уж не обижайтесь на него, Анжело, но и авторитетом давить не советую. Это только с виду наш Мягков такой мягкий, а на самом деле – ух, кремень! Как мой Саймон. – И он одобрительно потрепал молодого лоцмана по плечу.

Саймона снова одолело желание сделать шаг – и оказаться где-нибудь на другом конце галактики, к примеру. Или хотя бы в одной из местных забегаловок. Кухня Нового Эдинбурга не славилась кулинарными изысками, но туристам здесь имелось где перекусить, а после регенератора аппетит лютовал всегда. Увы, если бы он провернул подобный демарш – не миновать занудной беседы на тему «ну мы же Фишеры, сынок, мы так не поступаем». В вопросах имиджа Семьи обычно добродушный отец становился упертым, словно бульдозер.