Вишни. Роман в двух книгах. Книга первая

Вишни. Роман. Книга первая
Александр Иванченко

Роман представляет документально-историческую семейную сагу, где происходит переплетение исторических событий периода ВОВ с судьбами людей, отдельно взятой простой провинциальной семьи российской глубинки, без сложно завинченных спиралью жизненных перипетий, с большой долей исторической достоверности.Он смог появиться на свет благодарю очень убедительной просьбе моей мамы в желании увековечить память геройски погибшего во время Великой Отечественной войны её брата, на основе её воспоминаний.

Вишни

Роман. Книга первая

Александр Иванченко

Редактор Александр Иванович Иванченко

Дизайнер обложки Александр Иванович Иванченко

© Александр Иванченко, 2023

© Александр Иванович Иванченко, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0059-5489-3 (т. 1)

ISBN 978-5-0059-5490-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Александр Иванченко

Пролог

Когда зародилось казачество, даже сейчас с большой долей уверенности никто сказать не может. Но упоминание о существовании военизированной общины в Придонье относят к началу XIV века. Называют историки и 1265 год, когда Золотая Орда учредила христианскую епархию, охватившую территорию от Волги до Днепра.

Есть также в упоминаниях о событиях Куликовской битвы факт получения князем Дмитрием Донским от донских казаков иконы Гребневской Божьей Матери, которая в последствии стала называться Донской.

Эта летопись была составлена в 1471 году и в ней говорилось досконально следующее:

«…И когда благоверный Великий князь Дмитрий с победой в радости с Дону-реки, и тогда тамо, народ христианский, воинского чину живущий, зовомый казаций, в радости встретил его со святой иконой и с крестами, поздравил его с избавлением от супостатов агарянского языка и принес ему дары духовных сокровищ, уже имеющиеся у себя чудотворные иконы, во церквах своих. Вначале образ Пресвятой Богородицы Одигитрии, крепкой заступницы из Сиротина городка из церкви Благовещения Пресвятой Богородицы…».

Всё же историки сошлись на том, что пока нет более достоверного подтверждения иной даты официального признания территориального образования донских казаков, чем тот документ, который датируется январём 1570 года. Это грамота царя Ивана Грозного, от 5 января 1570 года, адресованная донскому атаману Михаилу Черкашину, стала официальной точкой отсчёта истории Области Войска Донского и в которой говорится, что донские казаки с этой поры являются подданными Москвы и стоят на охране южных рубежей Руси.

Конечно же этот документ говорит лишь о том, что казаки стали первыми пограничными военизированными подразделениями, охраняющие южные рубежи государства. Зарождение донского казачества произошло значительно раньше, а главная заслуга этого события состоит в том, что через некоторое время донское казачество стало главной вооружённой силой Российской империи. И этот факт, по большому счёту, в истории замалчивается, в отличие от восстания донского казачества на Дону, названная Гражданской войной на Дону в периоде с ноября 1917 по весну 1920 годов, более широко освещён в исторических документах.

Одно остаётся неоспоримым фактом – вольность казачества и любое притеснение или насилие над ним вызывало бунты, восстание и прочие несогласия, и неповиновения властям, начиная со Степана Разина и Емельяна Пугачёва. Вольные донские просторы, где гуляет ветер остьями ковыля и казак, на резвом донском скакуне, с непременным военным атрибутом – шашкой, да ещё Дон-батюшка – это то, без чего нельзя представить донской край и донское казачество.

С 1786 года территория донских казаков официально стала называться Землёй Войска Донского, а позже Областью войска Донского. В 1802 году территория Области войска Донского, состояла из семи округов. Территория Примиусья, от шахтёрских городов и посёлков до Таганрогского залива, куда впадала река Миус, стала называться Примиусским округом с центром в слободе Голодаевка (впоследствии село Куйбышево). А в 1887 году в состав Области Донского было передано Таганрогское градоначальство и Ростовский-на-Дону уезд. Столицей казачества до 1806 года был Черкасск, а после Новочеркасск.

В Таганрогский округ, образованный благодаря отделению юго-восточных территорий Екатеринославской губернии, вошли земли от г. Таганрога, вдоль побережья Таганрогского залива, вплоть до г. Мариуполя, дальше границей стала, определённая ещё царицей Елизаветой в 1746 году между землями запорожских казаков и донских по реке Кальмиус. Граница на север, вдоль русла реки доходила до г. Юзовка и далее на северо-восток, севернее населённых пунктов Макеевск, Троицко-Царцызск, Грабовск на восток к Каменску и далее на юг, от Павловска, по территориям Дарьевского, Агрофеновского, Большекрепинского и Петровского поселений к Самбеку.

Округ был разбит, по данным 1913 года, на 55 волостей. Большую часть населённых пунктов волостей именовались слободами. По переписи 1913 года на территории округа проживало 412995 человек, большую часть из которых составляли украинцы – 254819 человек, 131029 – русские и 18934 – немцы.

Немцами-колонистами была заселена значительная территория будущего Матвеево-Курганского района, где непосредственно территория Матвеево-Курганской волости, куда входил сам Матвеев Курган с прилегающими селами и хуторами, была окружена, двумя большими колониями. Первая, называемая Милость-Куракинская волость, называемая Александрофельд, где размещались поселения колонистов от берегов реки Миус, южнее Матвеева Кургана, вдоль реки Каменная, граничащие с Покровской и Советинской волостями и занимали восточные территории до границ с Лысогорской волостью.

Северо-восточнее от Матвеево-Курганской волости размещалась вторая Больше-Кирсановская волость с названием колонии Николайполь. Были, конечно и другие колонии, такие, как Клейн-Катериновка, в последствии Малая Екатериновка. Да и всё остальные колонии, после революции, до 1920 года стали колхозами и получили новые названия. Например, колония Ново-Ротовка стала колхозом «Коминтерн», Ново-Андриановка стала называться «Красным колонистом», Мариенгельм —«Колхозом им. Тельмана», а Александерфельд – «Ленинфельдом».

В артелях, товариществах и колхозах колонистов применялась повсеместно механизация и самые передовые по тем временам сельскохозяйственные технологии.

Возможно именно тот факт, что коренное населения западных районов Области войска Донского было, в отличие от истинно казачьих донских станиц, расположенных от низовья до верховья Дона и Северского Донца, Хопра, Сала и Кагальника, было в значительной степени «разношерстным», не имеющих многовековых казачьих традиций и даже не относящихся к казачьим сословиям, то и территориальное деление и распределение земель несколько отличалось от тех, которые были определены ещё задолго до организации Таганрогского округа, в качестве вновь присоединённой территории.

Несколько иное положение было на территориях округа, вплотную граничащими с Черкасским округом, где и располагалась столица Донского казачества. Это были волости с центрами в населёнными пунктами Петровск, Больше-Крепинск, Агрофеновск.

Поселение, впоследствии называемое слободой Больше-Крепинской, было равноудалено от административных центров: от Ростова-на-Дону на расстоянии 50 км, от столицы Области войска Донского, Новочерасска – около 60 км и столько же от центра нового округа, г. Таганрога, если добираться до них напрямик, просёлочными дорогами. И потому, жизнь в слободе Болше-Крепинской была максимально приближена к жизненному укладу и казачьим традициям, чем на территориях, заселёнными из более западных территорий Новороссии и колонистов.

Отличить можно было на базарах Ростова-на-Дону, Нахичевани или Таганрога по внешнему виду и людей крестьянского сословия из Примиусья, и ремесленников-колонистов, и купцов Приазовья, и вольных казаков по отличительности одеяния и не только. Население большей части Таганрогского округа, за исключением городского населения и колонистов, можно было отличить от прочих, по характерному русско-украинскому речевому суржику; казаков нижнего Дона – по разговору на донской балачке, смеси местного и украинского языка, а казаки с более северных казачьих территорий гутарили на смеси языков, в котором преобладал белорусский язык.

При разговоре можно было безошибочно узнать и своего земляка, и жителя той волости, в которой человек часто бывал и привык к их отличительности и специфичности говора. Происходила миграция населения, и встречались здесь не только хутора, но и целые поселения, заселённые семьями из Нечерноземья и более северных и северо-восточных районов России. На Украине таких называли не иначе, как москалями, а украинцы-националисты ещё и кацапами. Здесь прижилось крайнее название – кацапы. Вот их «оканье» и высмеиваемый здесь говор, как что-то презрительно-унизительное и их даже сравнивали с колонистами-немцами, которые старались говорить на чистом русском языке, так как у них были хорошие учителя и в их школах обучали по особым учебным программам и не только потому, что они были не православные, как хохлы и кацапы, а потому, что у них ко всему был свой вымеренный и обоснованный подход и пунктуальность на грани с фанатизмом.

***

Отличившись боевыми успехами, войсковой старшина Войска Донского, Иван Матвеевич Платов, с получением первого боевого ордена по Указу Екатерины Великой и чина генерала, а затем став наказным атаманом Войска Донского, получил также разрешение на постройку двух хуторов Птато-Ивановки и Большая Крепкая. И уже к концу 18 века имеются упоминания об этих населённых пунктах, увековечивших память будущего Героя Великой Отечественной войны 1812 года, наряду с другими населёнными пунктами на территории Таганрогского округа и не только.

Слобода Большая Крепкая или, как она затем стала называться, слиянием слов, расположилась в живописных местах, на слиянии рек Тузлов и Крепкая. Эти две реки стали естественными границами поселению с запада и с юга, а с северо-востока от долины Тузлова стремительно поднимались вверх массивы Донецкого кряжа. На подъёме строились чаще всего административно-управленческие здания, помещичья усадьба, церковь, а позже и школа. Земельные наделы давались в пойме реки, но эти наделы часто заливались во время разливов, хоть и небольшой, но своенравной реки. И, так как долина была неширокой, из-за того, что с юго-западной стороны русло реки ограничивалось второй ветвью, ещё более высокого кряжа.

Из-за этого этот райский уголок, казалось, был забыт и спрятан от посторонних глаз недобрых гостей. Этот край и правда был затерян, так как не стоял напрямую на торговом пути, как и другие населённые пункты вдоль реки Тузлов. Но эта самая дорога проходила по вершине юго-западного хребта, на расстоянии трёх-четырёх верст от слободы. И только очень решительные купцы, рисковали спуститься гружёнными арбами или конными повозками по склону, где можно было, из-за большой крутизны и шею свернуть, и не только волам, с разницей уровней более 200 метров на подъёме не более 400 метров по наклонной внизу и затяжным ещё на полторы версты выше.

Часто, животные, запряжённые в повозки и арбы, оступаясь на каменистой дороге, ломали ноги при спуске и часто не могли вытянуть перегруженные товаром или продуктами в гору. Сообщение с центром Войска Донского и Ростовом-на-Дону осуществлялось через посёлок Родионов, основанный подполковником Марком Родионовым на реке Большой Несветай. Это произошло по причине организации Миусского округа и массовым заселением территории казаками. Когда поселение разрослось на обеих берегах реки, его переименовали в слободу Родионо-Несветаевскую. До Новочеркасска большекрепинцам стало добираться даже удобнее через переправу в Родионовке, как слободу по привычке продолжали называть, а в Ростов, хоть и чуть дальше, но спуск с кряжа у той слободы был в разы проще, кроме распутицы.

Россия давно жила в переломное время введения реформ, начало которым положил Манифест, подписанный Александром II «О Всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей» от 19 февраля 1861 года.

Главное в крестьянской реформе было то, что: «…крестьяне получали личную свободу и право свободно распоряжаться своим имуществом; помещики сохраняли собственность на все принадлежавшие им земли, однако обязаны были предоставить в пользование крестьянам „усадеб оседлость“ и полевой надел. За пользование надельной землёй крестьяне должны были отбывать барщину или платить оброк и не имели права отказа от неё в течение 9 лет. Крестьянам предоставлялось право выкупа усадьбы и по соглашению с помещиком – полевого надела, до осуществления этого они именовались „временнообязанными“ крестьянами…».

В результате реформы средний размер помещичьего надела пореформенного периода составлял 3,3 десятины на душу, что было меньше, чем до реформы. За душевой надел устанавливался оброк, так называемая барщина, в размере от 8 до 12 рублей, в зависимости от территории проживания. Барщину должны были отдавать все мужчины в возрасте от 18 до 55 лет и женщины от 17 до 50 лет. За полный надел крестьянину полагалось отработать на барщине до 40 мужских и 30 женских дней.

Крестьяне могли выкупить землю наделов в собственную собственность, заплатив изначально 20% её стоимости и затем в течении 49 лет в рассрочку выполняя платежи, что в итоге составляло, без малого 300% от стоимости земли.

В Области войска Донского, состоявшим на службе были сделанные существенные изменения и казачьи надели выгоднее отличались от крестьянских. Вся войсковая земля подразделялась на три основные категории: на юртовую, отводимая станицам, на частные наделы генералов, офицеров и чиновников Войска, на разные войсковые надобности и войсковой запас. Каждой станице отводился земельный участок (юрт), из которого давали казакам наделы по норме в 30 десятин на каждую взрослую мужскую душу войскового сословия. Все станичные земли не могли передаваться в чью-либо собственность. Из общего количества земли, также выделялись отдельные участки под общественные нужды, под сенокосы, выгоны для скота, дороги и прочее.

На самом деле наделы были меньше установленной нормы, но всё же больше крестьянских и особенно было выгодно тем семьям, в которых больше мужчин, состоявших в казачьем юрту.

Но не о том сейчас речь.

***

Неизвестно, чем руководствовались родители Лёвы, когда родившегося кроху назвали таким «грозным» именем, хотя парень в семье Михайла Домашенко, которого чаще прозывали Михась, родившийся с самый канун Рождества Христова, действительно был крепким малым и, как говорила заслуженный в слободе человек, принявшая не один десяток детишек, бабка-повитуха: «В рубашке родился, быть ему царём!». Как понял Михась, которого тоже прозывали не Михаилом, из-за, как поговаривали, схожестью с ликом Бога, которому молились прихожане сельской, а с вхождением территории поселения в Таганрогский округ Области войска Донского, стала волостной, неизвестно, но он уперто отклонил все предложения по поводу других имен, подходящих по церковному календарю.

– Хай, буде Лёва! И баста! – ударив кулаком по столу, зарычал крепкий, среднего роста, выпивший по случаю рождения первенца.

Закон хозяина – закон, женщина должна знать своё место в семейной олигархии. Да, Наталья, молодая и счастливая мама была вовсе не против, пусть решает муж с папашей и мамашей Михася, в чьей избе она проживала со дня венчания уже более двух лет, но счастье материнства Господь ей подарил не сразу, видимо Богу было виднее, когда её молодой и не отличающийся статностью организм окрепнет в тяжёлом крестьянском труде.

Наталка, как её звали свекор и свекровь, была стройной девушкой со смолистой длиной косой и смуглой кожей. На слободе её ещё прозывали Наталка-смуглянка и Наталка-цыганка. Она и правда была сильно схожа на цыганочку и, даже заезжие табором цыгане, принимая её за свою, начинали говорить с ней по-цыгански, а она только стояла и растерянно и недоумённо покачивала головой. Поговаривали, что покойная мать Натальи, имела грех во внебрачной любви с цыганским бароном, ежегодно проезжающим «транзитом» с Украины в сторону Кавказа и облюбовавший для стоянки табора этот живописный уголок. Ушла Глафира, оставшаяся в памяти людей, как Глаша-цветочек, в мир иной, когда дочке не исполнилось и восьми лет, при загадочных обстоятельствах её нашли бездыханной на круче правого берега Тузлова, с видом на слободу, с венком полевых цветов в руке.

Яшка, муж Глаши, которую он до безумия любил и даже в пылу ревности, однажды поднял на нею руку, за что себя казнил всю оставшуюся жизнь, супротив уговоров всех родных, велел похоронить любимую женщину на том же месте, где её нашли бездыханной. И её могилку можно было даже рассмотреть, при желании из расположенного на противоположном, восточном склоне кряжа, где располагалось их семейное подворье.