Охрана власти в уголовном праве России (de lege lata и de lege ferenda)

Сказанное обусловливает необходимость хотя бы коротко остановиться на проблеме способа совершения преступления[113 - В общетеоретическом плане проблема определения способа совершения преступления относится к числу дискуссионных (см.: Жордания И. Ш. Структура и правовое значение способа совершения преступления. Тбилиси, 1977; Зуйков Г. Г. Криминалистическое учение о способе совершения преступления: дис. … д-ра юрид. наук. М., 1970; Ковалев М. И. Проблемы учения об объективной стороне состава преступления. Красноярск, 1991; Кудрявцев В. Н. Способ совершения преступления и его уголовно-правовое значение // Сов. государство и право. 1957. № 8; Панов Н. И. Основные проблемы способа совершения преступления в советском уголовном праве: дис. … д-ра юрид. наук. Харьков, 1987; Пионтковский А. А. Учение о преступлении по советскому уголовному праву. М., 1961; Пономарева Н. П. Уголовно-правовое значение способа совершения преступления: дис. … канд. юрид. наук. М., 1970; Фомичева М. А. Угроза как способ совершения преступления: основания криминализации, виды и характеристика. Владимир, 2007; Шкеле М. В. Способ совершения преступления и его уголовно-правовое значение: дис. … канд. юрид. наук. СПб., 2001; Яцеленко Б. В. Уголовно-правовое значение способа совершения преступления: дис. … канд. юрид. наук. М., 1983; и др.]. По нашему мнению, под ним можно понимать признак объективной стороны преступления, характеризующий прием или комплекс приемов, обеспечивающих исполнение основного общественно опасного деяния[114 - В этом случае способом совершения преступления может выступать и так называемое дополнительное деяние, или деяние вспомогательного характера, которое является служебным по отношению к основному деянию и состоит в умышленном использовании виновным дополнительных факторов, облегчающих совершение преступления (см. об этом подробно: Кругликов Л. Л. Способ совершения преступления (вопросы теории): автореф. дис. … канд. юрид. наук. Свердловск, 1971. С. 6).]. Способ характеризует механизм причинения вреда объекту преступления, качественное своеобразие преступного действия, операциональные особенности[115 - Известный психолог А. Н. Леонтьев пишет, что «помимо своего интенциального аспекта (что должно быть достигнуто) действие имеет и свой операционный аспект (как, каким способом это может быть достигнуто), который определяется не самой по себе целью, а объективно-предметными условиями ее достижения» (Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1977. С. 107).]. Его содержание связано со всеми другими признаками состава преступления.

Характер деяния в первую очередь определяется объектом преступления. «… Подверженность тем или иным внешним воздействиям обусловлена внутренней природой того, на что оказывается воздействие, а также предметом преступления…»[116 - Бойцов А. И. Понятие насильственного преступления // Криминологические и уголовно-правовые проблемы борьбы с насильственной преступностью. С. 137.] Исходя из объекта рассматриваемого преступления и потерпевшего[117 - Государственный и общественный деятели являются носителями соответствующих статусов. Но потерпевший как живой организм остается природным существом, подчиняющимся биологическим закономерностям, на уровне же созидательной психики он обращен к социальному бытию. Известный генетик Н. П. Дубинин, подчеркивая неразрывное единство физического и духовного, биологического и социального, пишет: «Человек является единством двух взаимодействующих, но качественно различных подструктур – надбиологической, обеспечивающей его социальную сущность, и биологической, составляющей предпосылку его социального существования» (Дубинин Н. П. Что такое человек. М., 1988. С. 18).], можно говорить только об одном способе воздействия на последнего – физическом. Признание посягательства нападением исключает из его содержания психическое воздействие вообще, в том числе и при лишении жизни государственного или общественного деятеля.

В теории уголовного права физическое воздействие понимается по-разному. Одни ученые воспринимают его как процесс, другие – как результат этого процесса[118 - В. И. Ткаченко отождествлял процесс воздействия с его результатом. Он считал, что «внешней формой убийства может быть только действие, притом действие, непосредственно связанное с нарушением анатомической целостности человеческого тела, с физическим воздействием на его органы, т. е. с физическим вредом». Исходя из этого, автор пришел к выводу, что, во-первых, убийство может быть совершено только путем действия, во-вторых, его невозможно осуществить путем психического воздействия (Ткаченко В. И. Квалификация преступлений против жизни и здоровья по советскому уголовному праву. М., 1977. С. 8).В дальнейших своих рассуждениях В. И. Ткаченко допускал известное противоречие. Так, он писал: «Действие при убийстве может состоять только в насилии как болезнетворном воздействии на ткани человеческого организма»; «в хрестоматийном примере об отказе матери кормить своего новорожденного ребенка ее действия подпадают под признаки ст. 125 УК – оставление в опасности»; «судебная практика не знает дел об убийстве путем психического воздействия, которое в литературе именуется психическим насилием». В то же время он признавал, что «теоретически слово может убить человека, но только того, кто страдает тяжелым сердечно-сосудистым недугом» (Ткаченко В. И. Понятие и виды убийства // Труды филиала Московской государственной юридической академии в г. Кирове. Киров, 2001. С. 5–6).]. Кроме того, воздействие наделяется различным содержанием. Например, В. И. Симонов, с одной стороны, утверждал, что «с внешней стороны физическое насилие – это применение мускульной силы к телу (корпусу) другого человека»[119 - Симонов В. И. Уголовно-правовая характеристика физического насилия: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Свердловск, 1972. С. 4–5; Он же. Характеристика насилия как уголовно-правового понятия // Гарантии конституционных прав личности при осуществлении правосудия. Пермь, 1980. С. 23.], с другой стороны, допускал возможность воздействия на организм не только путем физического насилия, но и путем обмана (последнее он иллюстрировал примером об угощении потерпевшего ядовитыми грибами)[120 - Симонов В. И. К вопросу о понятии физического насилия // Сборник аспирантских работ Свердловского юридического института. Вып. 13. Свердловск, 1971. С. 236.]. Н. И. Панов также полагает, что рассматриваемый способ совершения насильственного преступления выражается в физическом воздействии на телесную сферу (биологическую подструктуру) человека, причиняющем физическую боль, вред здоровью либо даже жизни[121 - См.: Панов Н. И. Квалификация насильственных преступлений. Харьков, 1986. С. 13.]. Как уже указывалось, неправомерно таким образом ограничивать содержание насилия. Т. И. Нагаева пишет, что «насильственный характер является хотя и существенным, но недостаточным признаком для отграничения нападения от других насильственных преступлений. В арсенале способов описания объективных признаков насильственных деяний у законодателя имеется множество приемов. Он использует следующие термины и словосочетания: “причинение смерти” (ст. 105–109 УК); “причинение вреда здоровью” (ст. 111, 112, 115 УК); “посягательство на жизнь” (ст. 317 УК); “насильственные действия” (ст. 132 УК); “ применение насилия” (ст. 318, 321 УК) и др.»[122 - Нагаева Т. И. Формы и виды преступного деяния. М., 2012. С. 161.].

С операциональной точки зрения, посягательство как нападение представляет собой сложный поведенческий акт[123 - См. об этом подробно: Гравина А., Яни С. Правовая характеристика нападения как элемента объективной стороны разбоя // Сов. юстиция. 1981. № 7. С. 19; Ивахненко А. М. Квалификация бандитизма, разбоя, вымогательства: проблемы соотношения составов: дис. … канд. юрид. наук. М., 1996. С. 89; Севрюков А. П. Криминологическая и уголовно-правовая характеристика грабежей и разбоев, совершаемых с незаконным проникновением в жилище, и их предупреждение: дис. … канд. юрид. наук. М., 2000. С. 151; и др.]. В п. 6 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 17 января 1997 г. № 1 «О практике применения судами законодательства об ответственности за бандитизм» нападение трактуется именно как действия, направленные на достижение преступного результата[124 - БВС РФ. 1997. № 3.].

Как правило, при анализе насилия в литературе указывается, что оно совершается против воли потерпевшего. Однако оно налицо и в том случае, когда воздействие осуществляется помимо воли государственного или общественного деятеля. Другими словами, посягательство может быть как открытым, так и тайным.

М. М. Курбанов делает обоснованный вывод: «Использование термина “посягательство” в описании преступления… с одной стороны, позволило расширить стадиальную характеристику преступления, с другой же стороны, наоборот, сузить содержание деяния, ограничить способы его совершения… В таком законодательном решении достоинств практически нет. На данное обстоятельство обращали внимание многие специалисты, однако… Уголовный кодекс породил еще одну проблему, связанную как с квалификацией некоторых преступных случаев, так и назначением наказания»[125 - Курбанов М. М. Уголовно-правовая охрана субъектов уголовного процесса. С. 100.].

Посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля следует признавать оконченным преступлением с момента совершения действий, направленных на лишение жизни и объективно создавших непосредственную угрозу наступления смерти потерпевшего.

Обстоятельства времени и места совершения преступления, предусмотренного ст. 277 УК РФ, на квалификацию не влияют. Посягательство на жизнь может быть совершено во время исполнения потерпевшим функций государственного или общественного деятеля, до или после этого. В двух последних случаях промежуток времени между осуществлением потерпевшим указанных функций и посягательством на его жизнь уголовно-правового значения не имеет.

Субъективная сторона посягательства на жизнь государственного или общественного деятеля характеризуется прямым умыслом, специальным мотивом или специальной целью. Содержанием интеллектуального элемента умысла охватываются, во-первых, свойства совершаемого действия, т. е. его способность причинить смерть, во-вторых, направленность действия на лишение жизни именно указанного в законе потерпевшего, а волевого элемента – желание причинить смерть именно этому лицу.

Ошибочным представляется мнение А. Н. Игнатова о том, что рассматриваемое преступление «может быть совершено как с прямым, так и с косвенным умыслом, покушение на убийство совершается только с прямым умыслом»[126 - Игнатов А. Н., Красиков Ю. А. Курс российского уголовного права. Т. 2. С. 770.]. Во-первых, как уже указывалось, специфика описания в законе объективной стороны преступления, предусмотренного ст. 277 УК РФ, не позволяет выделить покушение на жизнь государственного или общественного деятеля; во-вторых, наличие специальной цели исключает косвенный умысел. В-третьих, «в формальных составах волевое содержание умысла исчерпывается волевым отношением к самим общественно опасным действиям (бездействию)… Следовательно, при совершении преступлений с формальным составом волевой элемент умысла всегда заключается в желании совершить общественно опасные действия, запрещенные уголовным законом, он может быть только прямым»[127 - Рарог А. И. Квалификация преступлений по субъективным признакам. СПб., 2003. С. 86–87.].

Согласно закону посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля преследует цель прекращения его государственной или общественной деятельности, мотивом выступает месть за такую деятельность. Таким образом, данные признаки субъективной стороны являются альтернативно обязательными. Другими словами, для квалификации преступления по ст. 277 УК РФ не требуется одновременного наличия и цели, и мотива, а достаточно любого из двух указанных признаков. Убийство государственного или общественного деятеля с другой целью или по другим мотивам не подпадает под признаки рассматриваемого деяния, подлежит оценке как преступление против личности.

Согласно п. 12 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 9 февраля 2012 г. № 1 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности», «если лицо совершает посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля… путем совершения взрыва, поджога или иных действий подобного характера в целях воздействия на принятие решения органами власти или международными организациями, содеянное надлежит квалифицировать по статье 205 УК РФ.

Когда посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля хотя и совершается указанными способами, но в целях прекращения его государственной или политической деятельности либо из мести за такую деятельность, содеянное квалифицируется по статье 277 УК РФ»[128 - БВС РФ. 2012. № 4.].

В связи с анализом содержания и направленности умысла виновного возникает практически важный вопрос об уголовно-правовой оценке посягательства на жизнь при наличии субъективной ошибки в личности потерпевшего, когда, например, вместо государственного или общественного деятеля лишается жизни человек, который таковым не является. Согласно господствующей в науке уголовного права точке зрения, в этом случае имеет место покушение на совершение того преступления, которое отражалось сознанием виновного, следовательно, его действия надлежит квалифицировать по ч. 3 ст. 30 и той статьей Особенной части УК РФ, которая устанавливает ответственность за оконченное преступление в соответствии с направленностью умысла. Но это не согласуется с разъяснениями приведенных выше постановлений Пленума Верховного Суда СССР и Пленума Верховного Суда РСФСР относительно квалификации неудавшейся попытки убийства потерпевшего как оконченного преступления. В связи с этим среди ученых в данном вопросе нет единого мнения.

Применительно к посягательству на жизнь работника милиции или народного дружинника О. Ф. Шишов высказал следующее мнение: «Когда субъект, полагая, что посягает на жизнь работника милиции или народного дружинника, на самом деле причиняет вред жизни или здоровью других граждан, действия виновного следует квалифицировать по правилам об ошибке в объекте, когда объекты посягательства имеют различное юридическое значение. В этих случаях содеянное надлежит квалифицировать как покушение на жизнь работника милиции и народного дружинника (ст. 15 и ст. 191

УК РСФСР), а также как соответствующее оконченное преступление против личности»[129 - Курс советского уголовного права: в 6 т. Т. VI. С. 272.Несколько иначе предлагают решать этот вопрос Ю. М. Ткачевский и И. М. Тяжкова. Они пишут: «В случаях фактической ошибки, когда субъект убивает не государственного или общественного деятеля, а иное лицо (например, охранника, водителя), ответственность наступает по совокупности за посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля и умышленное убийство иного лица» (Курс уголовного права: В 5 т. Т. 5: Особенная часть / под ред. Г. Н. Борзенкова, В. С. Комиссарова. М., 2002. С. 29).]. Приведенное мнение интересно признанием возможности покушения на преступление с так называемым усеченным составом. Однако оно неприемлемо в другой части – в части квалификации такого деяния по совокупности преступлений, когда при одном потерпевшем юридически фиксируется наличие двух убийств, одно из которых или оба признаются неоконченными. Неприемлемость такого решения очевидна применительно к УК РФ, в соответствии с которым наказания, назначенные за каждое из посягательств на жизнь, должны обязательно складываться.

Более целесообразным с практической точки зрения является предложение квалифицировать лишение жизни лица, ошибочно принятого виновным за конкретного работника милиции или народного дружинника, как покушение на убийство указанного в законе потерпевшего. Правда, эта рекомендация ведет к появлению такой юридической конструкции, как «покушение на покушение», которая не известна российскому законодательству и отрицается подавляющим большинством ученых, исходящих из того, что покушение на преступление с усеченным составом в принципе невозможно. Между тем отдельными специалистами приводятся весьма веские аргументы в пользу возможности покушение на преступление, имеющего такой состав, при воображаемом наличии квалифицирующего признака либо при неудавшейся попытке причинить последствия, имеющие квалифицирующее значение (например, разбой, соединенный с неудачной попыткой причинить тяжкий вред здоровью)[130 - См., например: Гаухман Л. Д. Борьба с насильственными посягательствами. М., 1969. С. 92; Кригер Г. А. Квалификация хищений социалистического имущества. М., 1971. С. 154; и др.]. Возможность покушения на преступление, которое в законе определено как «посягательство на жизнь», обосновывается, например, А. И. Рарогом. Признание таких преступлений оконченными с момента совершения действий, непосредственно направленных на лишение жизни, и невозможность стадии покушения на эти преступления А. И. Рарог считает верным «во всех случаях, когда сознание виновного правильно отражает объективные свойства совершаемого деяния. Но ситуация меняется, если посягающий допускает ошибку в личности потерпевшего: желая лишить жизни, например, государственного деятеля в целях прекращения его государственной деятельности, он по ошибке принимает за него другого человека, стреляет в него и промахивается. Налицо неудавшаяся попытка посягнуть на жизнь государственного деятеля, но не реальное посягательство. Квалифицировать деяние по ст. 277 УК РФ невозможно, поскольку жизнь государственного деятеля не находилась в реальной опасности и основам конституционного строя Российской Федерации ничто не угрожало. Но с учетом субъективной направленности деяния на этот объект преступление следует квалифицировать как покушение на преступление, предусмотренное ст. 277 УК РФ, хотя с точки зрения формальной логики такая квалификация представляется не совсем обычной – покушение на покушение»[131 - Рарог А. И. Квалификация преступлений по субъективным признакам. С. 212.].

Рассматривая несколько иное деяние, когда виновный, намереваясь убить государственного деятеля, по ошибке убил другого человека, А. И. Рарог делает вывод, что «и в этом случае нет оснований квалифицировать его как оконченное преступление, поскольку основам конституционного строя Российской Федерации также ничто реально не угрожало. Для приведения направленности умысла в соответствие с фактическим содержанием преступления опять-таки следует применить юридическую фикцию – деяние, доведенное до логического завершения, квалифицировать как покушение на преступление, предусмотренное ст. 277 УК»[132 - Там же.].

Приведенные суждения и аргументы представляются достаточно убедительными и вполне приемлемыми для обоснования квалификации посягательства на жизнь государственного или общественного деятеля, когда виновный ошибочно принимает за такое лицо другого человека. Квалификация подобного рода посягательств в случае наступления смерти потерпевшего по ч. 3 ст. 30 и ст. 277 УК РФ особых сомнений не вызывает, поскольку это соответствует общепризнанным положениям теории уголовного права об ошибке в объекте преступления. Но и в случаях, когда действия, направленные на причинение смерти, не привели к такому исходу, посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля при ошибке в личности потерпевшего следует квалифицировать как «покушение на покушение», т. е. по ч. 3 ст. 30 и ст. 277 УК РФ.

В теории уголовного права высказывались предложения по совершенствованию законодательного регулирования ответственности за посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля[133 - См., например: Маркова Т. Ю. Убийство в связи с осуществлением лицом служебной деятельности или выполнением общественного долга: автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2003. С. 11.]. По нашему мнению, все они носят паллиативный характер. Например, А. В. Седых предлагает ст. 277 УК РФ сформулировать следующим образом: «Убийство государственного или общественного деятеля, совершенное в целях прекращения его государственной или иной политической деятельности либо из мести за такую деятельность…»[134 - Седых А. В. Указ. соч. С. 6.] Нетрудно заметить, что в этом случае ухудшается уголовно-правовая охрана неприкосновенности личности указанного в законе деятеля, в частности, за ее пределами остается причинение вреда здоровью потерпевшего, не охватываемого покушением на жизнь государственного или общественного деятеля.

Автор предлагает убийство Президента Российской Федерации, совершенное в целях прекращения его государственной деятельности либо из мести за такую деятельность, криминализировать самостоятельно, сформулировав соответствующую норму в ст. 277 УК РФ (действующую статью указать под номером 277

УК РФ)[135 - См.: Там же.]. Сама по себе идея заслуживает поддержки, однако она должна быть реализована в рамках более общего подхода к уголовно-правовой охране Президента РФ, который имеет место в зарубежном законодательстве[136 - См. об этом подробно: Агузаров Т. К. Уголовно-правовое обеспечение функционирования государственной власти: сравнительно-правовое исследование.], т. е. самостоятельной главы УК РФ.

На наш взгляд, ст. 277 УК РФ целесообразно представить в таком виде:

«Статья 277. Причинение вреда здоровью или убийство государственного или общественного деятеля

1. Умышленное причинение вреда здоровью государственного или общественного деятеля, совершенное в целях прекращения его государственной или иной политической деятельности либо из мести за такую деятельность, —

наказывается…

2. Убийство государственного или общественного деятеля, совершенное в тех целях или по тому же мотиву, —

наказывается…»

Часть 1 проекта статьи предполагает, что виновный желал причинить именно вред здоровью потерпевшего, не допуская при этом его смерти. Как известно, умысел в данном случае носит неконкретизированный характер, охватывает наступление вреда здоровью любой тяжести, а не какого-либо его конкретного вида. Кроме того, уголовный закон, как было установлено, в данном случае охраняет не здоровье потерпевшего (что несомненно потребовало бы соответствующей дифференциации), а власть. Именно ей таким образом причиняется вред, нарушается ее нормальное функционирование. Поэтому в проекте предусматривается равная наказуемость любой степени тяжести причинения вреда государственному или общественному деятелю. Фактическое же причинение вреда различной тяжести вполне может быть учтено в рамках судебной пенализации.

§ 3. Посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование

В ст. 295 УК РФ данное преступление характеризуется как «посягательство на жизнь судьи, присяжного заседателя или иного лица, участвующего в отправлении правосудия, прокурора, следователя, лица, производящего дознание, защитника, эксперта, специалиста, судебного пристава, судебного исполнителя, а равно их близких в связи с рассмотрением дел или материалов в суде, производством предварительного расследования либо исполнением приговора, решения суда или иного судебного акта, совершенное в целях воспрепятствования законной деятельности указанных лиц либо из мести за такую деятельность».

В период с 1997 по 2014 г. поставлено на учет 173 рассматриваемых преступления, причем наибольшее число таких деяний совершено в 2014 г., меньше всего – в 2002 и 2007 гг. (см. табл. 2).

Таблица 2

Видовой объект преступлений против правосудия в теории уголовного права трактуется по-разному. Справедливости ради следует заметить, что этому есть объективные основания. Если исходить из определения правосудия как деятельности суда по осуществлению судебной власти и из названия гл. 31 УК РФ, то логичен вывод: объектом выступает нормальное функционирование исключительно судебных органов. Однако подобный вывод не соответствует содержанию указанной главы, в которой установлена ответственность за посягательства на нормальную деятельность не только суда, но также следователя, лица, производящего дознание, прокурора, лиц, исполняющих судебные решения, защитника, эксперта, специалиста и даже близких всех перечисленных лиц. Значит, общественные отношения в сфере нормального функционирования судебных органов по отправлению правосудия полностью не исчерпывают всего содержания объекта преступлений, интегрированных в гл. 31 УК РФ. Исходя из этого несоответствия некоторые криминалисты даже предлагали исключить из данной главы нормы обо всех преступлениях, посягающих не на деятельность суда, а на деятельность иных органов государства и применительно к УК РСФСР 1960 г.[137 - См.: Кузнецов А. Совершенствование уголовно-правовых гарантий конституционных прав обвиняемых // Сов. юстиция. 1980. № 13. С. 4.], и в связи с опубликованием проекта УК РФ[138 - См.: Москвитина Т. А. Некоторые предложения по совершенствованию проекта Уголовного кодекса // Вопросы уголовной ответственности и ее дифференциации (в проекте Особенной части Уголовного кодекса Российской Федерации). Ярославль, 1994. С. 185.]. Данное предложение не было воспринято юридической общественностью.

Многие представители науки уголовного права нашли другой способ выйти из противоречия между общепринятым пониманием правосудия и трактовкой объекта преступлений, включенных в гл. 31 УК РФ. Так, И. М. Черных предложила концепцию двух значений правосудия – процессуального и уголовно-правового. В последнем значении правосудие наделялось более широким содержанием, чем в первом, в него включалась деятельность не только суда, но и органов, способствующих суду в отправлении правосудия. Поэтому «в уголовном законодательстве и относят к преступлениям против правосудия посягательства на правильное проведение предварительного следствия и на деятельность судов всех инстанций, а также деяния, направленные против надлежащего исполнения приговоров или решений, так как все перечисленные посягательства могут причинить ущерб правильному осуществлению… правосудия»[139 - Черных И. М. Преступления против социалистического правосудия: автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 1962. С. 8.].

Концепция двух значений понятия «правосудие» в дальнейшем была развита в монографии И. С. Власова и И. М. Тяжковой. В ней утверждалось, что уголовный закон вкладывает в указанное понятие более широкое содержание, чем процессуальный закон: «Под деятельностью, направленной на осуществление задач правосудия, как объектом преступлений против правосудия, надо понимать не только деятельность судов, но и предварительное расследование, исполнение приговоров и решений, то есть систему действий, составляющих уголовный или гражданский процесс»[140 - Власов И. С., Тяжкова И. М. Ответственность за преступления против правосудия. М., 1968. С. 31.]. Формулируя свое мнение, авторы оговорились, что объектом преступлений против правосудия может быть не любая деятельность органов, обеспечивающих надлежащее расследование уголовных дел или исполнение судебных решений, а только процессуально упорядоченная деятельность, направленная на осуществление задач правосудия[141 - См.: Там же. С. 34–41.]. Вслед за И. С. Власовым и И. М. Тяжковой практически все авторы последующих определений правосудия правильно подчеркивают, что оно представляет собой процессуально урегулированную правоприменительную деятельность суда по реализации судебной власти в установленных законом формах. Важно иметь в виду, что некоторые виды деятельности суда, будучи проявлением судебной власти, не имеют детальной процессуальной регламентации и не входят в понятие правосудия.

Концепция двух значений понятия правосудия нашла немало последователей. Так, Ш. С. Рашковская писала, что «правосудие как объект уголовно-правовой охраны – понятие более широкое, чем правосудие как специфический вид государственной деятельности»[142 - Рашковская Ш. С. Преступления против правосудия. М., 1978. С. 5.]. По мнению Е. Р. Абдрахмановой, «в уголовном праве правосудие понимается не только как специфическая деятельность суда, но и деятельность органов, способствующих ему в этом, – органов прокуратуры, предварительного расследования, органов, исполняющих вступившие в законную силу приговоры и решения. Такая позиция законодателя обусловлена тем, что без деятельности указанных органов осуществление правосудия судом было бы практически невозможно»[143 - Абдрахманова Е. Р. Уголовно-правовая охрана деятельности исправительно-трудовых учреждений. Ульяновск, 1996. С. 33.По этому вопросу также см.: Дворянсков И. В. Уголовно-правовая охрана процессуального порядка получения доказательств. Ульяновск, 2001; Друзин А. И. Воспрепятствование исполнению судебного акта. Ульяновск, 2001; Емеева Н. Р. Уголовная ответственность за преступления против правосудия, совершаемые судьями и должностными лицами правоохранительных органов: дис. … канд. юрид. наук. Казань, 2005; Иванов В. Д. Преступления против правосудия. Ростов н/Д, 1997; Кудрявцева А. В. Уголовная ответственность как гарантия осуществления правосудия // Пять лет действия УК: итоги и перспективы. М., 2003. С. 207; и др.Аналогичное мнение ранее было высказано одним из авторов настоящей работы (см.: Чучаев А. И. Преступления против правосудия. Ульяновск, 1997. С. 4), однако, начиная с 2000-х гг., автор изменил позицию, считая рассматриваемую концепцию методологически ошибочной (см., например: Российское уголовное право. Особенная часть / под ред. А. И. Чучаева. М., 2012. С. 413).].

Если некоторые ученые считают возможным видеть два значения в понятии правосудия, то отдельные сторонники этой концепции, как нам кажется, пошли дальше: они прибегли к расширительному толкованию еще одного понятия – «органы правосудия». Так, определив объект рассматриваемой группы преступлений как общественные отношения, обеспечивающие нормальное функционирование органов правосудия, М. Н. Голоднюк высказала мнение, что «под органами правосудия здесь понимаются не только суд, но и те органы, которые способствуют суду реализовать задачи и цели правосудия (органы следствия, дознания, прокуратуры, органы, исполняющие вступившие в законную силу приговоры, решения и постановления суда)»[144 - Голоднюк М. Н. Вопросы развития законодательства о преступлениях против правосудия // Вест. Московск. ун-та. Серия 11. Право. 1996. С. 17.Аналогичное утверждение содержится в работе В. И. Субботиной (см.: Субботина В. И. Уголовная ответственность за заведомо незаконное заключение под стражу или содержание под стражей: дис. … канд. юрид. наук. М., 2002. С. 50).]. Сходную позицию занял С. Ф. Милюков, характеризуя объект одного из преступлений против правосудия как нормальный ход правосудия на судебных и на досудебных его стадиях, т. е. автор в этом случае, по сути, отождествляет правосудие и судопроизводство[145 - См.: Милюков С. Ф. Преступления против правосудия. СПб., 1999. С. 44.].

Нужно признать, что концепция двух значений понятия правосудия в одно время практически стала чуть ли не единственной в учении о рассматриваемых преступлениях[146 - Исключение составляет, пожалуй, лишь позиция Т. Н. Добровольской, критиковавшей такой подход к определению правосудия в уголовном праве (см.: Добровольская Т. Н. Понятие советского социалистического правосудия // Ученые записки ВИЮН. 1963. № 16. С. 18).]. Например, Л. В. Иногамова-Хегай пишет: «Правосудие понимается в узком и широком значении слова.

Правосудие как специфический вид государственной деятельности состоит в рассмотрении и разрешении судами дел. Это понятие правосудия в узком смысле слова в соответствии с… конституционным принципом (ст. 118).

При осуществлении правосудия помощь и содействие судам оказывают другие государственные органы: прокуратура, органы дознания и предварительного следствия, учреждения, исполняющие вступившие в законную силу приговоры, решения и иные судебные акты. Нормами главы о преступлениях против правосудия охраняется деятельность не только судов, но и перечисленных органов, без деятельности которых выполнение судом функции правосудия было бы затруднительно или даже невозможно. В этом случае речь идет о понятии правосудия в широком смысле слова»[147 - Уголовная ответственность за преступления против правосудия. М., 2003. С. 14.].

С. А. Денисов, утверждая, что правосудие нужно понимать только в широком смысле слова, пошел еще дальше основоположников рассматриваемой концепции. По его мнению, «бытовавшая и бытующая еще правовая норма и теоретическое положение о том, что правосудие осуществляется только судом, не соответствует сущности этого понятия и явления…»[148 - Денисов С. А. Актуальные проблемы уголовной ответственности за преступления против правосудия: дис. … д-ра юрид. наук. СПб., 2002. С. 32.]. При этом автор замечает: «Да, суд занимает особое и решающее место в единой иерархии субъектов правосудия. Только суд вправе и обязан признать лицо виновным или невиновным в совершении преступления и вынести соответствующий приговор или иной судебный акт. Но такой акт – лишь один из системы решений и правовых актов, форм и элементов правосудия. Приговор (решение) суда – одна из гарантий правосудия»[149 - Там же. С. 53–54.]. В обоснование своей позиции С. А. Денисов пишет: «Конституционный принцип осуществления правосудия только судом не означает буквального формально-юридического смысла соответствующей конституционной нормы. Во-первых, любой принцип есть лишь наиболее общее требование к познанию и практической деятельности. Во-вторых, эта норма Конституции не устанавливает и не ограничивает существенную характеристику этого принципа – круг субъектов судебной власти и правосудия. В-третьих, она лишь выделяет место и функциональную роль как органа власти и как субъекта правосудия…»[150 - Там же.] В итоге автор приходит к выводу: «Правосудие… не ограничивает своих субъектов судом. Суд, безусловно, – основополагающий субъект правосудия в силу своего правового статуса, особой компетенции и особых полномочий. Но функции суда не ограничивают правосудие как сложного системного института. Помимо суда субъектами правосудия являются государственные органы, в той или иной мере реализующие функции правосудия, а именно: органы расследования (дознания и предварительного следствия); органы прокурорского надзора и контроля за осуществлением правосудия; органы, реализующие исполнение решений и приговоров судов»[151 - Там же. С. 56.].

Подобного рода утверждения ничего общего не имеют ни с конституционным определением места и роли суда в системе государственной власти, ни с его функциями, ни с теоретическими воззрениями о правосудии как деятельности исключительно суда и не какого-либо другого органа[152 - И. Н. Кабашный обоснованно подчеркивает, что «не могут никакие, кроме судов, государственные органы, должностные и тем более иные, обладающие определенными обязанностями лица (эксперты, понятые, переводчики и т. д.) участвовать в осуществлении правосудия. Признавая у них наличие такой возможности, мы в корне подрываем устоявшийся веками во всем цивилизованном мире принцип осуществления правосудия только судом, поэтому никакого широкого значения у понятия “правосудие”… быть не может» (Кабашный И. Н. Преступления против правосудия, совершаемые должностными лицами органов, осуществляющих уголовное преследование: дис. … канд. юрид. наук. Саратов, 2005. С. 101).По этому вопросу также см.: Лебедев А. Г. Привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности по уголовному праву России: дис. … канд. юрид. наук. Саратов, 2004. С. 64; Радченко А. А. Понятие и уголовно-правовая характеристика преступлений в сфере производства предварительного расследования, отправления правосудия и исполнения судебных актов. Иркутск, 2008, С. 33–35; и др.].

Примечательно, что некоторые авторы, понимающие под правосудием деятельность только судов, тем не менее не могут отойти от концепции узкой и широкой трактовки понятия правосудия[153 - См.: Харисов К. Н. Ответственность за преступное вмешательство в деятельность лиц, осуществляющих правосудие и уголовное преследование: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Казань, 2004. С. 20.].

Законодатель, выделив в УК РСФСР 1960 г. преступления против правосудия в самостоятельную главу, признал, что к этой группе относятся преступления, прямо или косвенно препятствующие осуществлению правосудия, все они нарушают один и тот же объект. В теории уголовного права также утвердилось мнение, согласно которому «все преступления против правосудия по признаку родового объекта были объединены в одну главу»[154 - Гаранина М. А. Системы преступлений против правосудия (формирование и развитие): автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 1995. С. 14.].

Глава о преступлениях против правосудия включена в раздел X «Преступления против государственной власти» УК РФ. Судебная власть наряду с законодательной и исполнительной властью является одной из ветвей государственной власти. Следовательно, родовым объектом всех преступлений этого раздела, по всеобщему признанию, являются общественные отношения, характеризующие нормальное функционирование государственной власти, ее отдельных институтов и органов. Однако в определении видового объекта преступлений против правосудия в теории уголовного права существует широкий разброс мнений. Одними криминалистами он характеризуется как деятельность только суда по отправлению правосудия[155 - См., например: Хлопцева Е. Ю. Уголовно-правовая охрана правосудия: дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 1995. С. 7.], другими – как нормальная деятельность органов суда, дознания, следствия, прокуратуры, а также органов, исполняющих наказание[156 - См., например: Иванов В. Д. Вопросы борьбы с посягательствами против правосудия в деятельности органов суда и следствия Казахской ССР. Караганда, 1975. С. 6.], третьими – как общественные отношения по осуществлению правосудия[157 - См., например: Дворянсков И. В. Уголовно-правовая охрана процессуального порядка получения доказательств. С. 55–56.].

Наиболее приемлемым является определение видового объекта преступлений против правосудия как «общественных отношений, обеспечивающих нормальное, процессуально регламентированное функционирование суда, органов следствия и дознания, прокуратуры, а также органов, исполняющих судебные акты, по реализации целей и задач правосудия. Но и в этом случае нет ответа на вопрос, можно ли относить к правосудию деятельность органов прокуратуры, следствия, дознания и органов, исполняющих судебные решения, или деятельность названных органов входит в видовой объект преступлений против правосудия наряду с правосудием.

Между тем в последних фундаментальных исследованиях преступлений против правосудия высказывается аргументированное мнение о том, что «концепция двух значений понятия “правосудие”, воспринятая в теории уголовного права, является методологически ошибочной. Деятельность правоохранительных органов по содействию суду в осуществлении правосудия не является правосудием, она носит служебный характер: создает предпосылки для отправления судом правосудия как в части надлежащей подготовки дел и материалов для судебного разбирательства, так и в части исполнения судебных решений»[158 - Асликян С. Э. Уголовно-правовое обеспечение реализации конституционных принципов осуществления правосудия: автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2003. С. 7.].

Не задерживаясь на аргументации положения о необоснованности выделения двух значений термина «правосудие», можно утверждать, что видовой объект преступлений, включенных в гл. 31 УК РФ, охватывает деятельность не только судов по реализации судебной власти в предусмотренной законодательством форме судопроизводства, но и общественные отношения, непосредственно связанные с отношениями по отправлению правосудия. Представляет интерес определение объекта анализируемых преступлений, сформулированное Л. В. Лобановой: «Правосудие в качестве объекта уголовно-правовой охраны следует рассматривать как систему общественных отношений, призванных обеспечить предпосылки, нормальное осуществление, а также претворение в жизнь результатов… деятельности суда и содействующих ему органов и лиц»[159 - Лобанова Л. В. Преступления против правосудия: теоретические проблемы классификации и законодательной регламентации. Волгоград, 1999. С. 27.]. Автор рассматривает данный объект как сложную систему общественных отношений: во-первых, в сфере деятельности суда по реализации судебной власти; во-вторых, в сфере деятельности органов, содействующих суду в отправлении правосудия. Для объединения этих двух групп общественных отношений в единый объект преступлений связующим звеном может служить категория «интересы правосудия»[160 - Проблема интереса в уголовном праве относится к числу дискуссионных (см. об этом подробно: Брайнин Я. М. Уголовная ответственность и ее основание в советском уголовном праве. М., 1963; Глистин В. К. Проблемы уголовно-правовой охраны общественных отношений. Л., 1979; Гонтарь И. Я. Преступление и состав преступления как явления и понятия в уголовном праве. Владивосток, 1997; Каиржанов Е. К. Интересы трудящихся и уголовный закон. Алма-Ата, 1973; Таций В. Я. Объект и предмет преступления в советском уголовном праве. Харьков, 1988; Уголовный закон и преступление. Иваново, 1997; и др.). Нами в целом разделяется мнение, согласно которому интерес представляет собой самостоятельное социальное явление; его появление обусловлено функционированием общественных отношений.].

В юридической литературе правильно отмечается, что деятельность суда по осуществлению правосудия во многих случаях невозможна без вспомогательной деятельности других государственных органов: дознания, следствия, прокуратуры, органов и должностных лиц, исполняющих судебные решения, т. е. деятельности, в конечном счете обеспечивающей интересы правосудия. Еще в начале второй половины прошлого века И. М. Черных заметила, что деяния, препятствующие объективному и всестороннему предварительному расследованию, препятствуют тем самым и правильному осуществлению правосудия[161 - Черных И. М. Указ. соч. С. 8.]. Другими словами, они не прямо посягают на правосудие как на деятельность суда, а косвенно, именно препятствуя созданию необходимых условий для осуществления правосудия судом.