Тайна палаты №6

– Ну вот! Всё же – знакомых! – прицепилась Алёна.

– Не придирайся к словам. Мне и без того говорить с тобой об этом трудно. Я постоянно боюсь, что ты вот-вот засомневаешься во мне. А та Валентина, возможно, из-за зависти это сделала. Или более дальние планы на меня имела. Кто же знает, кроме нее? Только сработала она с точностью, прямо-таки ювелирной! Ведь добилась своего, нас рассорила! Однако, что очень странно, результатами своей интриги не воспользовалась. Может, ее совесть замучила! Разве вас, коварных и целеустремленных женщин, мне понять под силу?

– И ты ее потом не встречал, не говорил с ней?

– Конечно, нет! Только в детстве. Где-то там, в песочнице она возилась, как и прочая мелюзга. Разве парни моего возраста смотрели на эту мелочь? Одно лишь повторять буду под любой присягой, даже на смертном одре – «не виноватая я, он сам пришел! Или, она сама пришла!»

– Ну а потом? Потом ты пробовал жениться?

– Было дело… Только не мог я… и со мной никто не мог ужиться, поскольку видели, что тебя не забываю, в них тебя ищу. Стало быть, не соответствовали они моему идеалу! Не могли сравниться с тобой, мой славный Аленёнок! Я к этому сам пришел и после второй попытки жениться поставил на себе крест. Да и зачем тешить несчастных, в общем-то, женщин напрасными надеждами. Зачем им жизнь из-за меня опять портить? У них – своя, у меня – своя! И только у нас с тобой она может быть общей! Так, может, тормознём на этом разговоре? Заодно и позавтракаем! Согласна? Тогда, подъем! Лежебока!

Глава 6

После умывания и короткого завтрака, разложенного Алёной на траве поверх заготовленной клеенки, они помчались дальше. Алёна с интересом поглядывала по сторонам, но чаще ворошила свои беспорядочные мысли и случайные воспоминания. Потом отогнула солнцезащитный козырёк, за которым располагалось зеркальце, и принялась без видимой нужды причесывать свои роскошные волнистые волосы.

– Как же мне нравятся твои волосы, и как я люблю смотреть, когда ты ими встряхиваешь! Во мне при этом что-то переворачивается!

– Так мы же, блондинки, все дурочки! Скажи мне только, откуда такая глупость пошла? И все, не глядя на ее абсурдность, с радостью подхватили. Видно, приятно им считать кого-то глупее себя.

– А у них самим-то волосы нужного цвета, да с мозгами всё равно проблемы! Они, Аленький, блондинкам просто завидуют! – Дмитрий красиво ухмыльнулся, покосившись на Алёну. – Вроде, пустячок, но он служит диагнозом не отдельному, так сказать, индивидууму, а всему нашему больному-пребольному отечеству! Что у людей в голове, то и на языке! Дурь высокой концентрации у них и тут, и там! И чего же от них, убогих, нам ждать? Уж не того, конечно, что сами осознают, наконец, все опасности и начнут страну спасать!

– Какая милая песенка… «Попробуй не краснеть, когда тебе шестнадцать…» – промурлыкала Алёна вслед за поющими поочередно двумя исполнителями. – Что-то плакать захотелось… Даже реветь! – Сказала Алёна и действительно отвернулась, пряча накатившиеся слёзы.

– И мне хочется. Когда оглядываюсь на наши шестнадцать, двадцать, тридцать… – Искренне поддержал ее Дмитрий.

– Почему ты не сразу вернулся? В тот же день! Ну как ты мог меня оставить! Да еще одну! С девочками! Без средств. Как ты мог! – упрекала она его, уже глотая ненужные теперь, когда он вернулся, слезы.

Дмитрий долго молчал, а она с ответом и не торопила, поскольку после своих слов испугалась за него. Даже плакать перестала. Нельзя же человека всё время за былое долбить!

– Если бы я сам это знал! Может, вожжа под хвост попала? Бывает, захочется, да не заможется! Случается и наоборот! Иной раз ерунда представляется важностью, а сама важность – ерундой! Глупость почему-то кажется гордостью, гордость – глупостью! Я просто боялся, что ты меня выгонишь… А я и без того уже был размазанным… Вроде мелочь, через себя переступить, но чем больше времени проходит, тем труднее это сделать! Но всегда тянулся я к тебе, как к северу магнитная стрелка. Тянулся, да не приближался. Трудно, знаешь ли, собственную глупость объяснять, – с досадой усмехнулся Дмитрий. – Только теперь меня с пути не свернуть! Теперь я мудёр, как никогда! И это ты меня в меня вернула! И даже не знаешь, как мне ты дорога! Уверен, что до сих пор не знаешь… И не узнаешь, наверное, потому как я и сам до конца этого не знаю. Знаю лишь одно, что ты – мой Аленёночек, родной и ненаглядный.

Последние слова Дмитрий почти прошептал, скорее для себя, нежели для Алёны. Для себя, потому что и впрямь не сознавал на всю глубину души, что его мечта, его Алёнка, опять рядом. Вот она, можно протянуть правую руку…

Алёна улыбалась, прикрыв от смущения и безмерного счастья мокрые глаза. Улыбалась в ответ его красивой любви, выраженной в столь несуразной форме.

– У тебя не любовь ко мне, а будто какая-то пирамида! Египетская! Огромная и неразрушаемая! – придумала она, наконец, чтобы как-то преодолеть сильное смущение от нахлынувшей нежности к нему, когда-то брошенному ею на произвол столь безучастной к ним обоим судьбы. – Так зачем мы впустую потратили самые ценные годы? Мы что с тобой – совсем чокнутые? – Алёна опять засмеялась звонким колокольчиком и прильнула к Дмитрию, стараясь не мешать.

– Чокнутые мы или нет, видно лишь со стороны. Однако почему мы торопимся на Юг, словно, нигде, кроме моря, и отдохнуть нельзя! Давай-ка остановимся в той гостинице, которую нам обещают километров через пять! А там – уже очень-очень спокойно, никуда не торопясь, поужинаем с легким виноградным винцом, погуляем с тобой ножками, если вокруг будет красиво, особенно, если есть хвойный лес, потом до отвращения выспимся в хорошей кровати… Ну а уж потом, если очень захотим, не спеша покатим дальше. Сейчас, реагируя на твой единодушный аплодисмент, я уже понял, что мой план утвержден, как говорится, в целом! Потому предупреждаю, будь начеку, начинаю торможение, входим в плотные слои атмосферы…

Алёна одобрительно засмеялась.

– Ты такой остроумный стал. Моё длительное отсутствие на тебе, как оказалось, плохо не отразилось!

– Ну, что ты говоришь, Аленький? Что ты об этом знаешь? Когда трое суток по бездорожью, да по незнакомой безлюдной тайге порулишь туда, а потом еще трое суток обратно – и это ведь только по плану, а на деле, уж как придется! – то лишь разговоры с самим собой и спасают. Иначе ведь одичаешь без людей через поездку-другую. Еще и свихнешься! А мне этих рейсов пришлось сотни накрутить. Едешь так, то днем, то ночью, и никому ты не нужен! И ждут тебя лишь где-то там, далеко-далеко. Да и совсем не тебя, а лишь твой груз! Вот и рассуждаешь сам с собой. С собой и споришь! Там и отточил, так сказать, ораторское мастерство.

– Да, уж! Видимо, ты без меня не скучал! – весело подвела итоги Алёна, но он почувствовал, как ей стало жаль его, жаль даже теперь, когда все те трудности, о которых он легко вспоминает, навсегда остались в прошлом.

– А знаешь, Димка, меня уже много дней не оставляет какая-то неосознанная до конца, но глупая мысль, будто всё, что с нами случилось, кем-то было предопределено. Будто всё это случилось не потому, что мы сами с тобой накрутили, а потому, что нами кто-то крутил, зная заранее, что он с нами сделает. Ерунда ведь, да? Будто муравья соломинкой погоняют…

Дмитрий долго молчал, а Алёна не знала, о чём еще поговорить. Но он, видимо, что-то переваривал и неожиданно ответил:

– Знаешь, ничего странного в этом нет – так всё в действительности и есть! Всё в этом мире кем-то или чем-то предопределено!

– Удивил… Неужели ты религиозным в своей тайге сделался?

– Нет, конечно! Ты же знаешь, я всегда считал, что религия это удел глупых. Или чересчур напуганных! А я с точки зрения науки…

– Опять разыгрываешь! – засмеялась Алёна. – Какая еще у тебя наука?

– Квантовой механикой сия наука зовется, между прочим! Исходя из нее всё, что ещё только собирается произойти, где-то и кому-то уже известно. Кстати, этой наукой давно установлена возможность телепатии и возможность предсказаний будущего. И это не чьи-то пожелания, догадки или прогнозы, сделанные в трудный понедельник – это настоящая, очень сложная для нашего понимания наука! Никто пока не может понять этого, но сами фаты зарегистрированы самой серьезной наукой.

– Пусть так! Но ты-то, откуда всё это знаешь? Ты ведь не физик! Ты сто последних лет баранку в тайге крутил да медведей, говоришь, попугивал!

– Вот! Опять необоснованное и обидное недоверие! – стал смешливо обижаться Дмитрий. – Именно там, в тайге, среди медведей, я и слушал популярные лекции и по квантовой механике, и по астрономии, и по истории искусств, и истории религии. Образовывался, как мог! Переслушал всю, наверное, русскую классическую литературу… Там время было… Читать-то за рулем не получалось, зато наушники нацепил – и в путь! А мои университеты со мной поехали! Идеальный учебный процесс!

– Димка, знаешь, я тебя не только люблю, но и уважаю! Очень-очень! Ты прямо многогранный такой, словно бриллиант! Всё время раскрываешься с какой-то новой стороны. Постоянно, чем-то удивляешь, как никто другой! – наговорила Алёна, любя.

– Вот об этом, пожалуйста, поподробнее… Кто этот другой? Впрочем, не надо! Мы с тобой в этом вопросе уже так наказаны, что даже воспоминания на эту тему нам не нужны. Верно я говорю? А, жена? Да вот и она, гостиница! По внешнему виду, вполне нормальная. Так что, заходим?

Глава 7

Как же чудесно, что мы догадались остановиться именно здесь, думала сейчас Алёна. И какая же я счастливая, улыбалась она, наблюдая, как ее Димка красиво спит. Ровно, спокойно, даже уверенно спит. И не храпит!

А Алёне давно не спалось – всякие мысли веером сменяли одна другую, однако не порождали в душе даже тени тревоги, не вызывали бестолковую суету и стремление что-то ускользающее догнать, срочно и обязательно исполнить нечто важное, как было с ней многие-многие годы. На душе было безмятежно. Даже за девочек, формально оставленных на попечение бабушки, – они и сами с любыми делами управляются, – она не тревожилась. Дочери у нее давно самостоятельные и понимающие. Она заволновалась только на второй день после встречи с Дмитрием. Как девочки встретят отца? Не возникнет ли конфликтов, затаенных обид или демаршей. Думала, вряд ли. Ведь дочкам об отце она плохого слова никогда не сказала. И всё же…

Но Настенька и Дашутка чутко уловили счастливые перемены в настроении матери и поддержали ее открытой доброжелательностью, интересом и почтением к Дмитрию. Конечно, первое время некоторая настороженность в отношениях себя проявляла, потому Димка даже не решился ни одну их дочек при встрече обнять и поцеловать. Понимал, что, пусть и непроизвольно, могут от него отшатнуться, чужой ведь, как сразу им покажется. А если отшатнутся, то потом станет еще труднее притираться. Лишь время эту настороженность ликвидирует само собой, если ничего не поломать случайно. В любом случае, обе дочки, каждая по-своему, проявили к отцу безусловный интерес, он им явно понравился, как человек, как мужчина, но признать его родным и близким они пока не смогли.

Милые мои девочки, тепло думала Алёна. Ни Настя, ни Дашутка даже глазом не повели, не задали ни единого вопроса, когда Алёна вручила каждой – на личные расходы, – по сто тысяч. Для них это было абсолютно невероятным подарком. И они, конечно, сами догадались, откуда у нее, всегда нуждающейся, столь огромные деньги. Но дочки лишь нежно зацеловали любимую мать. Они искренне радовались так давно заслуженному ею счастью. Дашутка от радости даже повисла у Алёны на шее. Настенька, как всегда, оказалась более сдержанной в проявлении чувств, но ее слова и глаза не вызывали сомнения в огромной радости за установившееся благополучие матери.

Глава 8

Второй день после встречи оказался пересыщен событиями. Алёна, воспользовавшись телефоном, даже с работы отпросилась. Там за нее искренне порадовались, пообещав, что день-другой сами как-то продержатся. Поздравили от души и велели целовать за них Дмитрия.

Первая ночь, о которой каждый из них мечтал многие годы, растворилась в разговорах, воспоминаниях, сожалениях, слезах радости и признаниях в любви. Временами они засыпали, чутко ощущая один другого, но что-то страшное преследовало каждого во сне, и они вдруг вскакивали, успокаивали один другого, опять вспоминали, радовались, грустили… Это были часы заслуженного и выстраданного счастья.

Алена рассказала, как жила эти годы, как мучительно перебивалась. Трудно было тогда всем, потому ее страдания с маленькими дочками, при безденежье, этих постоянных инфляциях, взлетах цен, массовых обманах, мало кого трогали. А если и трогали, то даже хорошие люди не могли помочь, поскольку сами нуждались в такой же помощи. Всем было тяжело, как в войну… Войной, по сути, та жизнь и являлась! Войной против нашего народа. Что не смог сделать проклятый Гитлер, завершили местные предатели, которые поначалу назвали себя «демократами», а потом люди сами стали звать их еще менее благозвучно.

Первым не выдержал того, что сделали со страной и семьей, отец. Хоронили его в то страшное время, когда в стране уже и на гробы денег для порядочных людей не находилось. В полиэтиленовые мешки людей оборачивали…

Мама всегда держалась очень стойко, не жалуясь и помогая дочери во всём. Как-то и теперь мама держится, хотя самой помощь часто необходима. Очень она меня беспокоит, а я и не позвонила-то ей до сих пор, раскаялась Алёна. Уж кто-кто, а она-то от души за нас с тобой порадуется… Мамочка моя!

Алёне казалось, будто расскажет Дмитрию столь важное и в таком объеме, что и остановиться не сможет, но как-то быстро исчерпала себя. Оказалось, что поведать обо всех ее бесчисленных бедах и печалях можно за каких-то пять минут, настолько они однообразны. А потом – ничего нового уже и не добавишь! Одно и то же! И сегодня, и завтра, и через месяц, и через год… Те же заботы, та же нищета, ухищрения, выживание. Ну, окончила как-то свой институт, который к выпуску в университет превратился. Разве это ее подвиг? Ну, дочурок своих одна вырастила. Тоже не подвиг, как будто! Ну, работала лаборантом, потом инженером на химзаводе. Потом даже старшим инженером назначили, когда директор во время переналадки производства заметил, как спокойно она решает трудные для других коллег задачи. До сих пор справлялась, да что о том говорить! Всё это уже пережито, и вспоминать ни к чему!

Интереснее ей казалось слушать Дмитрия. Он вплетал в своё повествование множество наблюдений, выводов, предложений. Говорил он интересно, с шутками, но рассказы о собственной жизни не растягивал, собой не любовался, больше насмехался над своей же незадачливостью. Однако же, несмотря на нее, незадачливость, лихо везде выкручивался, и про дело, которое требовало полного напряжения сил, не забывал. И никогда, как сам неоднократно повторил, не забывал о своём Аленьком. Не было бы со мной тебя, говорил Димка, не выжить бы мне там. Много раз только мысль о том, что надо осилить путь к тебе, – ждешь ведь, мучаешься из-за моей глупости, – и помогла сделать невозможное. Иначе бы непременно где-то замерз, утонул, погиб в других непростых и частых передрягах, которых на таежных дорогах Восточной Сибири – хоть пруд пруди. Но ты всегда меня спасала, потому я считал себя обязанным вернуться к тебе. И не побитым жизнью неудачником, а непременно, чтобы на коне!

Алёна узнала, как поначалу Димка, решив вопрос с командиром, вообще жил в своём дивизионе, с солдатами. Очень удобно кстати, смеялся он над собой, – сразу столько времени для службы появилось! Даже «в гору пошёл», но скоро в стране, да и в армии началось такое, что «служить бы рад, но прислуживаться тошно!» Воруют, предают, совершают служебные подлоги. Подал рапорт и ушел, как говорят, в никуда, оставшись надолго без зарплаты и без гражданской специальности.

Но точно сказано – кто ищет, тот найдет! Рано или поздно, но обязательно! Подвернулась и ему вахтовая работёнка. Хотя далеко, почти на краю света. Водителем ставшего ему за годы военной службы почти родным большегрузного «Маза». Только теперь он назывался «Ураганом». К этой работе по формальным признакам он оказался готов. Ухватился, втянулся. Потом даже на «материк», как прочие семейные вахтовики, возвращаться перестал. Опять же хорошо! И ему, да и нанимателям: всегда свободный водитель под рукой, удобно! Безотказный, опытный, надежный, никогда в дороге не подведет!