Что изволите?

– А ты не думаешь, что нас так любят, что и звонить никому не хочется? – среагировал другой.

– Так там не мы, а опера… – стал отбиваться первый.

– Какое людям дело? Форма! Все мы уже не милиция, а полиция! А это ведь что-то значит! Или, ты думаешь, они все дурачки?

Фёдор не выдержал перепалки:

– Эй! Петухи! Вы еще выясните, кого сильнее любят и за что! Кто, наконец, способен мне объяснить, что там стряслось?

– Да всё просто! В конце концов, появились на площадке как тени два крепких молодца и, видимо, предложили закончить шабаш. На это четверо куда-то их послали, опираясь на явное численное превосходство. Понятно, что двое пришли на площадку не для того, чтобы их посылали. Потому через несколько минут всё стихло, кроме стонов пострадавших. Машина осталась лежать перевернутой на крыше и без единого стекла! А на ее днище, которое, как понимаете, оказалось наверху, лежали четыре побитых любителя ночных забав. С разнообразными, но тяжелыми травмами. Опера рассказывают, руки им всем мастерски поломали, а одному и ноги! Наверное, и их неосмотрительно пустил в ход! И никаких бит или монтировок! Как говорится, ловкость рук! Видать, большие спецы по этой части! Вот мы и думаем, Фёдор, что именно тебе придется разбираться с этим двойным перевёртышем!

– Почему же мне?

– Так ведь Туз с утра именно тебя дожидается!

– А почему перевёртыши? – уточнил Фёдор.

– Первый – это перевернутая «девятка»! А со вторым интереснее получается. Все пострадавшие – явные выродки! Кто-то возражает? Нет! Ну и правильно! Я бы и сам их добил! Но в глазах нашего правосудия именно они стали несчастными жертвами злостного хулиганства, а не те ребята, которых следовало бы даже наградить! Но теперь, Федор Александрович, вам поручат найти доказательства вины героев, чтобы наш справедливый и неподкупный суд их надолго изолировал от общества! Но особо мы хотим вас поздравить, Федор Александрович, с тем, что наш Туз уже придал этому делу особое политическое звучание. Вон, Лёнька – он сегодня внизу дежурит – рассказывал о реакции Туза во время доклада ему. Туз настолько возмутился и испугался, что кричал на Лёньку, будто тот во всём и виноват! «Самосуд учинили! Расправу затеяли! – шумел Туз. – Так у нас, не дай бог, всё население само себя защищать начнет! Тогда мы здесь зачем, я вас спрашиваю? Бед с прозревшим населением не оберешься! Эту инициативу самоспасения следует немедленно задушить на корню!» И далее в том же контрреволюционном духе! В общем, наш Тузик настолько озаботился самоуправством на своей территории, что стал свою лысину от пота утирать! Главной задачей он, как мне кажется, видит кару наших ночных героев. Потому-то теперь вам, Федор Александрович, ту пагубную народную инициативу и придется душить на том самом корню! И, чтобы во всём угодить шефу, делать это придётся с особым рвением!

– Было бы замечательно, если этих ребят ты, Фёдор, вообще не нашел, – высказался, наконец, и Глеб. – Искал бы, искал – и не нашел! Конечно, аккуратненько не нашёл, чтобы на себя подозрений не навлечь! Ведь установить этих бойцов особого труда не составит! Но мне бы этого не хотелось. Хорошие ребята пострадают из-за странностей нашего законодательства! Не люблю, когда правый левого везёт! – Глеб засмеялся, как всегда делал это после собственной шутки.

По пути к начальнику Федор думал о том, что довольно-таки трудно не найти тех хлопцев, постоявших за честь и покой многих жителей. Уж слишком узкое поле поиска – вышли-то они из ближайших домов. И легко установить, откуда, ведь кто-то из жителей наверняка всё видел. К тому же, они – либо родственники, например, братья или отец с сыном, либо знакомые. В последнем случае, либо живут рядом, либо легко договорились между собой по телефону, чтобы объединиться. Запись ночного разговора можно быстро найти и к делу приобщить. Судя по бойцовским навыкам, либо спортсмены, либо бывшие десантники или спецназ какой-нибудь. Что-то в этом роде. А они все на учете! Можно быстро всех сквозь сито просеять. А как только личности обозначатся, останется лишь осмотреть их руки. Ушибы и прочие травмы укажут на недавнюю драку. И дело почти в шляпе – не отопрутся! Но мне-то нужно их, как раз, не найти! Да так не найти, чтобы комар носу не подточил! Это сложнее, чем отыскать!

– Товарищ полковник! Разрешите войти?

– Заходите, Федор Александрович! Присаживайтесь… Я сейчас освобожусь.

Спустя минуту Владлен Васильевич (Туз) действительно перевернул какие-то бумаги на столе и обратил всё внимание на Федора.

– Как дела идут, Федор Александрович?

– Как будто неплохо, товарищ полковник.

– Брось ты своё – полковник, полковник! Мы с тобой старые и хорошие знакомые. Называй меня по имени-отчеству. Мне доложили, будто ты вчера обнаружил главное звено той цепочки мошенников, которые лихорадят наших граждан уже две недели. Спасибо тебе за достойную работу! А что сам думаешь по этому поводу?

– В общем-то, ничего не думаю, Владлен Васильевич. Я на них случайно вышел, потому и среагировал. В подробности не погружался. Ни времени, ни желания для этого пока нет! Думаю, коллеги и без моего участия дело доведут до логического конца.

– Это правильно! Это хорошо, что ты своим коллегам во всём доверяешь. Я тоже надеюсь, что они достойно завершат и это дело, и прочие твои дела. Поверь, Федор Александрович, очень жалко бывает, буквально, до слёз, расставаться с лучшими работниками, но такова наша служба! Приходится подчиняться! С сегодняшнего дня ты выведен за штат! Сдай оружие, секретные документы, все дела и изволь дожидаться нового назначения. Надеюсь, скоро всё устроится! Желаю всего доброго! Ко мне есть вопросы, Федор Александрович? Тогда, до свидания! – начальник поднялся из-за стола и на прощание протянул Федору руку.

Ошарашенный происходящим Федор пожал руку, которая некоторое время назад подписала приказ, не просто отстранивший старшего лейтенанта от должности, но и поломавший его карьеру и судьбу.

Задавать вопросы полковнику, коль не среагировал сразу, он не стал. Дорога ложка к обеду! И, видя, как Туз демонстративно переключился на свои бумаги, повернулся и молча вышел. Вполне уместно заметить, вышел вон! Иначе говоря, был вежливо изгнан со службы!

За что? В этом надлежало разобраться, а для начала – проанализировать. Скорее всего, в приказе, который ему скоро подсунут для ознакомления и последней росписи, формулировка цели и причин отстранения от должности окажется обтекаемой. Настолько неопределенной, что не будет заключать в себе ни малейшей доли того, что позволит что-либо понять. Канцелярские крысы – большие мастера писать приказы нечеловеческим языком!

Федор машинально спускался по лестнице, направляясь к себе, и вдруг его обожгло понимание того, что сейчас он категорически не желает видеть кого-либо из коллег. Никого не хотелось пускать в свою раненую душу. Он собрал волю в кулак, чтобы сгоряча не наделать того, о чём потом пожалеет, с независимым видом вышел из здания, в котором проработал последние четыре года, и, оторвавшись от заинтересованных взглядов, в странном тумане травмированного сознания подчеркнуто деловитым шагом направился в притягательную безмятежность ближайшего сквера.

7.

Для начала Федор попытался нарисовать для себя полную картину событий:

«В общем-то, произошедшее со мной, весьма интересно, но теперь оно принадлежит прошлому. Потому – бог с ним! Но почему, почему оно случилось? Это действительно важно понять!»

Теперь, слегка успокоившись, можно сделать предварительные выводы.

Во-первых, Глеб действительно мне не лгал, отрицая свою причастность к делу «мастера». Это хорошо. Для него хорошо! Не запачкался!

Во-вторых, кто-то меня целенаправленно, корысти ради, заложил, а, может, и предал. Кто это сделал и зачем? Конечно, Тузу вполне мог доложить дежурный; ему положено! Мог настучать и Глеб, а мог и сам Туз поинтересоваться, уходя домой, кто там остался в КПЗ? Это плохо, если заложили! Конечно, для меня плохо!

В-третьих, факт, что вчерашнее задержание «мастера» настолько напугало Туза, что он решил немедленно меня обезвредить! Судя по поспешности, он прикрывает кого-то над собой. Потому и перестраховался. Боится, чтобы наверху его не укоряли за провал криминальной схемы! В противном случае, если это дело только самого Туза, он мог в отношении меня сработать кнутом или пряником. А тут – целая операция по ликвидации свидетеля! Это плохо! Значит, возвращение в ряды МВД мне не светит. Такие решительные подвижки случаются лишь в одном направлении. Зарыть меня где-то, для полной уверенности, они ещё смогут, но реанимировать не станут ни за что!

В-четвертых, если Туз не предпринял ни одной попытки поговорить со мной напрямую, то был уверен в бесполезности этого разговора. Знал, что всё произошло совсем не случайно. Но откуда, скажите мне, такое глубокое знание намерений какого-то там лейтенанта? Пусть даже старшего! Скорее всего, Туза кто-то и проинформировал, и мне обеспечил самую скверную характеристику. Кто это мог быть? В общем-то, многие! Завистники, обиженные, случайно задетые, мои активные противники, несхожие по мировоззрению… Но кто же конкретно?

Азбука криминологии учит: ищи того, кому это выгодно! Но даже этого пока не знаю наверняка!

Понятно, что на столь подлую роль более всего годится Глеб. Но ведь он мне друг, как-никак, уже лет пятнадцать. Разве с друзьями так поступают?

8.

Федор долго просидел в сквере в изнурительных раздумьях, не замечая хода времени. И кто знает, сколько бы он так сидел, копошась в себе, если бы не Анна – Анна Сергеевна.

Эта милая молодая женщина издавна работает у них в секретном отделе. И давно привлекает Федора прямо-таки волшебной улыбкой, почему-то всегда казалось, адресованной только ему. От этой улыбки в груди Федора каждый раз разливается непонятное волнение, радость и уверенность в том, что он способен свернуть любые горы. Аня давно ему кажется эталоном женственности самой высокой пробы. Какая-то теплая она, мягкая и, вместе с тем, надежная. Такой можно смело доверять, даже не сомневаясь…

Случалось, что Федору, дабы окончательно не сойти с ума от опостылевшей ментовской рутины, требовалась положительная нервная встряска или, он и сам не знал, как это назвать, нечто, вроде непостижимого здоровым мозгом божественного оздоровляющего чуда! И тогда Федору представлялось, будто он склоняет свою больную голову к Анне на грудь и покойно замирает. Точно так же, но давным-давно, получалось на груди у матери. Погладит она ласково намаявшегося сына по голове, потеребит его жесткие волосы, и любые печали отступают. И он опять – боец!

Конечно, подобное лечение с участием Анны Федору лишь рисовалось в воображении, но и оно спасало. В действительности же он никогда не позволил себе с этой милой, но замужней женщиной ничего, кроме улыбок, шуток или дежурных комплиментов. Да и то – лишь в особые дни, вроде праздников. И даже планов на этот счет не строил – Анна представлялась Федору святой и недоступной, будто яркая звездочка в беспросветной черноте его напряженной жизни. Разве можно думать о звездочке иначе, кроме как о самой прекрасной и недостижимой?

Анне Федор тоже тайно нравился. Она по-женски безошибочно определила в нём тот стержень обстоятельности, который отличает достойного мужчину от фигляра или беспутного ловеласа. Федор, по ее представлению, выделялся не то чтобы выдающейся физической силой или эталонной красивостью киноактера, но, скорее всего, выдающейся человеческой надёжностью, которая издавна была на Земле основой всего великого. Разумеется, сама Анна своё отношение к Федору не облекала в красивые слова, но ее настроение взлетало до небес, если он по неотложным делам забегал в секретный отдел и, совсем неформально улыбаясь только ей, как-то особенно приветствовал коротким взмахом ладони.

Но можно не сомневаться, что Анна по-настоящему любила и своего мужа. Пусть он совсем не такой, как этот чужой герой ее неосуществленного романа, но мужу она была верна безупречно. Тем не менее, тайно полагала Анна, никто не запрещал ей любоваться посторонним красивым человеком, хотя делать это украдкой от мужа казалось не совсем правильно. Потому глубоко внутри в ней иногда возникало что-то светлое, непонятное, но, казалось ей самой, чуть-чуть непозволительное, отчего Анна даже наедине с собой вся вспыхивала и заметно краснела.

Вот и теперь, неожиданно встретив Федора на скамейке сквера, Анна обрадовалась этому и одновременно зарделась.

– Ой, Фёдор Александрович! – простодушно раскрылась Анна, даже не скрывая своих эмоций. – А вы здесь почему? – и сразу принялась сама объяснять, будто извиняясь перед Федором. – А меня в садик к дочурке вызвали… Обеспокоены, не заболела ли? Она у них сегодня кушать отказалась! Не дай бог, какая-то гадость прицепилась! – извинилась она милой улыбкой.

От присутствия Анны, от откровенной ее радости, от дорогой ему улыбки, Федору полегчало. Даже показалось, будто не так всё случившееся с ним ужасно и безнадёжно. Ведь и раньше набегали густые черные полосы, но он их всегда как-то разруливал!

«Прорвусь и теперь!» – решил Федор более уверенно.

А Анна, не получив ответа на свой вопрос, повторила его в другой форме, сама не зная, зачем:

– Пока вы тут сидите, Фёдор Александрович, ваши у себя вовсю гуляют… Ведь вчера начальник подписал Глебу Сергеевичу представление на капитана, а сегодня утром мы эту бумагу уже в адрес отправили. Вот! Скоро у вас в отделе будет одним капитаном больше! – засмеялась Анна, надеясь обрадовать этой новостью Федора.

– Вот как? – сначала растерялся Федор, но взяв себя в руки, мрачно сыронизировал. – Зато двумя старшими лейтенантами станет меньше!

– Почему двумя? – искренне удивилась Анна.

– Это я так! О своём подумал, Анна Сергеевна! А за дочурку вы не переживайте так сильно! Даже самые обоснованные опасения очень часто оказываются ложными! Я уверен, что и теперь всё обойдется!