Кирпичик на кирпичик

– Стажера моего! Ко мне вчера стажера прикрепили. Он после рейса так заспешил к своей невесте, что телефон забыл. Это я запретил ему в пути отвлекаться, велел телефон убрать. А он передо мной оправдывается, мол, невеста по десять эсэмэсок в час присылает, нельзя пропускать. Иначе, говорит, она не может – сразу паникует и ужасно ревнует. А нам, сама знаешь, даже на невест отвлекаться нельзя. А он телефон в руках непрерывно вертит! Ну, я с ним и поговорил чуть строже, чем, наверное, следовало. Обиделся. Такая вот история!

– Сереженька! И ты ей, невесте-то, ни разу не ответил?

– Зачем? Да и что я ей скажу? – Сергей ладонью ударил себя в лоб. – Ой, Танюшка, недотепа же я, форменный! Знаешь, ведь и в голову не пришло, чтобы предупредить. Он же свой телефон в электровозе оставил… Я всё звонка ждал с чужого, тогда бы и сообщил. А он не позвонил… Рейс у нас, знаешь ли, запоминающимся вышел… Погоди, я позвоню ей. Заодно узнаю, где ее возлюбленный задержался? Уж не случилось ли что? Мы ведь давно расстались. Он даже сдачи электровоза не дождался… Сразу отпросился.

Пока Сергей связывался с девушкой, невольной причиной мучительных переживаний Татьяны, она, что есть силы, корила себя за необоснованное недоверие мужу.

– Так что у вас случилось, Сереженька?

– Да опять на регулируемом переезде… машину протаранили… Я диспетчеру сообщил, как положено, и покатили дальше. Иначе нельзя! А там… Лучше не смотреть!

– Ой, Сереженька, беда-то, какая у людей! А если экстренно тормозить?

– Танюш, ты хоть мне душу не рви. Он ведь был в пределах видимости, словно умышленное самоубийство замышлял. Только пассажиры в машине зачем? Ну, не мог я ничего сделать! Только сигнал и врубил. А чтобы состав остановить, мне тормозить два километра нужно, а там – метров сто. У меня только сейчас, под душем, немного отлегло, но не забылось же. А впереди ещё ночь, все эти кошмары… Если медконтроль не пройду… Придется отпуск брать… Намекали уже. Потому-то стажер мой и сбежал. Мальчишка о романтике дорог мечтал, а тут такое! Впрочем, нам ещё повезло, что на обратном пути, а то ведь и я спасовал бы, пожалуй. Руки трясутся, внимание рассеивается. Нервишки всё больше барахлят. Непросто, знаешь ли, чувствовать себя убийцей и иметь для этого все основания! Прямо как палач, волею судьбы!

– Ну и хорошо, – неуместно подвела итоги Татьяна и тут же уточнила со скрываемой, но, всё же заметной мольбой в голосе. – А ты меня любишь, Сереженька?

Сергей взглянул на нее мутными от слезы глазами, не понимая причин столь неуместной радости у супруги, и ответил с почти шуточным вызовом.

– А если я не отвечу?

– Тогда я не стану больше кормить такого подлого предателя. Итак, твоё последнее слово! – с пафосом воскликнула Татьяна.

– Ну, вот! Пять лет живем, душа в душу, а ты до сих пор не уяснила ответ на сей вопрос!

– А тебе трудно ответить? Жалко губами пошевелить, да? Силы бережешь? Значит, так любишь! – Татьяна действительно обиделась, хотя Сергей никогда не понимал, как можно обычным словам придавать столь большое значение. Не лучше ли выводы делать на основе более весомых аргументов?

– Танюшка, родная, милая моя! Ну, не терплю я этого слова. Очень уж оно универсальное и затасканное! Можно любить тебя, а можно жареную картошку. Или, к примеру, футбол. С таким подходом любая глупость становится возможной! Представляешь, я спутаю тебя с жареным футболистом!

– Ты можешь… Я знаю! – всхлипнула Татьяна.

– Танюшка, милая моя, хорошая моя! Я же тебе значительно больше сказал: ты для меня, самая-самая! Мне без тебя никак не быть! Никогда! Что это, как ты полагаешь? Любовь? Нет, конечно! Любовь для нас – это слишком мелко! Она у всех проходит, если не через месяц, то год спустя…

– А твоей насколько хватило? – съехидничала супруга, при этом несколько успокоилась и даже осветилась своей обворожительной улыбкой, с едва обозначенной кокетливой хитрецой, которую Сергей неоднократно пытался воспроизвести в своей памяти, находясь вдалеке, но, к стыду своему, никогда не добивался успеха.

Улыбка жены, конечно же, как догадался Сергей, явилась признаком его прощения, без вины виноватого, но игра в недоверие со стороны Татьяны не могла прерваться столь быстро, и потому он подыграл:

– У меня к тебе не какая-то там, пресловутая любовь, а более глубокое чувство, более высокое, более широкое, более крепкое, более самоотверженное, более…

– Опять заболтался. Сколько слов потратил, вместо того чтобы произнести для меня одно-единственное, но самое заветное! Впрочем, все мужики – да и ты не лучше – когда им надо, соловьями заливаются, а всё равно налево поглядывают!

– Приплыли! Помнишь, я же клялся тебе в вечной верности, преклонив колено? А своих клятв я не нарушаю – не обижай раба своего верного! Что с тобой случилось?

– Все до свадьбы клянутся, а потом мечтают сменить мужскую клятву на штампик о разводе. Разве не так?

– Танюша! Как я понимаю, тебе нужен повод, чтобы меня оставить? Предупреждаю, ничего не получится – придется терпеть до последнего дыхания!

– Ладно, уж! Не такое терпела! – счастливо засмеялась Татьяна. – Лучше послушай про Андрюшку – он сегодня отличился. Потом даже меня стали воспитывать! – Татьяна успокоилась, видя, как Сергей отдалился от тяжелых мыслей, связанных с аварией. – Я даже засомневалась, не перевести ли нашего сына в другой садик?

– И как ты это представляешь? Опять ждать три года? Да и тысяча долларов, которая гавкнет, для нас что-то значит! Даже две тысячи, потому как в другом садике, думаешь, из нас опять не вытянут? И что же Андрюшка такого натворил на две тысячи долларов?

– Ты всё шутишь… Вот сам бы с ним и сходил! А я там натерпелась… Ведь сын твой представление артистов сорвал. Впрочем, если говорить честно, дети к тому времени уже настолько устали, что многие родители нашего Андрюшку за его решительность даже восхваляли. Правда, по ходу он этим клоунам несколько таких словечек выдал, что нас срочно к психологу отправили. Ужас! Я уж тебе не стану повторять те слова, а то и ты научишься! Так вот, психолог, ее зовут Эльвира Петровна, запомни, мне мозги всё прочищала, прочищала. Я никак не могла понять, к чему она клонит. Даже назвала себя американским шпионом. А я, между прочим, так о ней поначалу и подумала. Говорит, что нам симпатизирует и потому якобы советует воспитывать нашего Андрюшку наглецом и эгоистом, то есть, как я понимаю, полным негодяем. А в противном случае, только представь себе, не видеть ему в современной жизни успеха – заклюют, затопчут, обдерут. Жаль ей, видите ли, что парень такой талантливый, но без индивидуального подхода ничего существенного в жизни не достигнет, не сможет нигде пробиться. Как тебе нравится такая воспитательная концепция?

– Что ж! Нам на беду, она не лишена здравого смысла. Хорошему человеку всегда живется тяжело, а уж сегодня, когда нагло торжествует культ силы – физической, финансовой, чиновничьей – и кумовство на всех уровнях власти процветает, честному человеку и подавно место только на погосте, кем бы он ни был, хоть Ломоносовым, хоть Эйнштейном. Им-то, кстати, в свое время тоже несладко жилось! Только ты, Танюш, зачем всю эту лобуду в голову берешь? Продуй мозги – обычно помогает! Мы с тобой вырастим сына человеком с большой буквы – честного, умного, принципиального, глубоко порядочного – но который, тем не менее, сумеет распознавать существо своего окружения. Но, даже понимая его, не станет яростно обличать, вешать ярлыки, которых оно, конечно же, вполне заслуживает, то есть, не будет бороться с ветряными мельницами, а наладит взаимодействие с теми убогими героями нашего времени, при этом, не пачкаясь. Не будет отказываться от благородных целей, но и бдительность не потеряет, не допустит, чтобы его самого ненароком проглотили, даже не разжевывая. Вот так, жена, я понимаю нашу с тобой воспитательную стратегию на ближайшие годы.

– Умеешь ты, Сережка, сформулировать! И успокоить меня умеешь! А я уже думала, что Андрюшку туда водить не следует. Ведь Эльвире Петровне, пожалуй, все воспитательницы подчиняются. Не накрутит ли она их против Андрюшки? Может, мы с тобой потом и изменить ничего не сможем? К тому же, воспитание не только от родителей зависит. Это лишь в раннем детстве, а потом всё больше влияет садик, улица, школа, телевидение, компьютерные игры, всякая иная гадость… Одним словом, среда! От всего не оградишь, не убережешь!

– Более того! Тем не менее, если всю грязь от ребенка скрывать, то он в неё непременно и попадет, словно кур во щи. Надо заранее сформировать негативное отношение ко всякой, как ты говоришь, гадости. Вот и подумай об этом, пока время есть, пока второго не родили.

– Ты, Сережка, совесть имеешь? Я из молодого специалиста скоро стану старым, не проработав по специальности ни дня! Столько лет мотаюсь, как на бешеной карусели! Голова кругом идёт! И надо же, оказалось, это и есть моя судьба! Хоть и тошнит, а с карусели не соскочишь! Гипертрофированная личная ответственность подталкивает к самопожертвованию! Нет уж, больше я не же-ла-ю! Твоя очередь рожать, тебе и думать о воспитании, пока не родил!

– Между прочим, единственный ребенок в семье почти всегда вырастает эгоистом, чего ты и боишься больше всего, – выложил последний аргумент Сергей.

Татьяна развернулась к мужу, поглядела на него как-то особенно, излишне серьезно, как-то оценивающе, но свои позиции не сдала:

– А ты, Сереженька, разве знаешь, чего я больше всего боюсь? Тебе только померещилось, будто знаешь… Я же у тебя безропотная, всегда молчу, терплю, соглашаюсь, стараюсь везде успеть, стараюсь сама выкрутиться из любой ситуации, стараюсь тебе всегда улыбаться, словно у меня и впрямь всё прекрасно… Возможно, тебя это и обидит, но с нашим бюджетом я себе даже белье купить не могу. Что же ты морщишься, дорогой? Разве не видишь, что… И платья у меня осеннего нет, и плащика какого-нибудь. А у Андрюшки… А у тебя самого… Ладно уж, больше не буду! Ты ведь, Сережка, и сам понимаешь, что второй ребенок нам не только счастья добавит – он же нас нищими сделает. Я ведь у тебя не колье прошу и не машину – у меня трусов одна пара. Разве я не права, Сереж? И не смотри на меня так! Да-да! Я тоже мечтаю о дочурке! Ты и не представляешь, как я ее уже сейчас люблю – но… Не знаю я… Я с Андрюшкой в магазин игрушек с опаской захожу, вдруг опять попросит что-то дорогое. Ну, разве так можно жить? А тебя в любой миг нет рядом! Ты же занят – вывозишь составами то, что другие украли! Сел в свой паровоз, и одна забота – гляди вперед! Даже руль крутить не надо! А я тут как челнок в колесе… Мозги наполовину усохли! В них и сегодня ни одной идеи… А что дальше? Пойми же, не по нутру мне вечное домохозяйство. И как те одноклеточные девочки, у которых вся жизнь проходит в магазинах, соляриях, курортах, барах с богатенькими дядечками, я тоже не могу. Я хочу что-то полезное делать, сама решать, сама добиваться, прошибать, творить, в конце концов!

Сергей слушал жену молча, не поднимая головы. Да и что он мог ответить любимому человеку на крик его души, если сам, работая по специальности изо всех сил, имея высокую квалификацию… А сидит теперь, без вины виноватый. И перед Татьяной стыдно, и, более того, сам себе противен до одурения. Нынешнее положение не сулит приемлемой перспективы, а что-то иное в голову не приходит. Не в торгаши же подаваться? Что осталось? Оправдываться? Уговаривать жену чего-то подождать? Так она давно оптимист, а потому твердо уверена, что завтра будет ещё хуже! Объяснять сейчас Татьяне, что не он создал столь странные условия работы и ее оплаты, да и всю совокупность условий, в которых барахтаются теперь честные люди? Не надо всё на него списывать! Только какие, к черту, помогут объяснения! Назрело давно, но теперь прорвало!

Пожалуй, Сергей надолго окунулся в свои размышления, поскольку Татьяна уже развивала другую тему:

– Вчера днем хозяйка квартиры заходила. Умоляла наперед ей заплатить, если деньги имеются. Как же ей откажешь – отдала! (А что у нас осталось?) Хорошая ведь женщина, только горемычная – старший сын по лагерям скитается, а младший, балбес великовозрастный, нигде не работает который год, но не просыхает. Она же его и поит на свою пенсию, а иначе он обещает мать с балкона уронить. Представляешь? Вырастила детишек на свою погибель! Тоже ведь не досыпала, во всём себе отказывала, мечтала, что людьми станут достойными… Ещё и ей когда-нибудь помогут. Горе-то какое у людей, куда ни глянь! Сколько горя…

Сергей не удивился тому, что жена всей душой восприняла ещё одну неупорядоченную судьбу. Всё произошло бы не иначе, даже при условии, что они вовсе не снимали бы у этой женщины квартиру, а лишь случайно где-то с ней пересеклись. Чужая боль всегда находила Татьяну и она, искренне сочувствуя людям, в какой-то мере брала их беды на себя, а потом не могла заснуть или во сне металась, вскрикивала, стонала.

– Танюш! Как считаешь, нам лет через двадцать, или даже пятьдесят, поверят? – прерывая супругу, задумчиво спросил Сергей.

Она уставилась на мужа в недоумении:

– Ты о чем?

– Знаешь, я сейчас представил, что пройдут годы, и мы перед кем-нибудь станем хвалиться, будто за всю жизнь ни разу не поссорились…

– Вот ещё! Я распинаюсь о сокровенном, а он, видите ли, про ссоры думает! Он весь в будущее устремлен… Дурачина-простофиля! Впрочем, нам с тобой, без сомнения, все поверят, кто хоть немного с тобой знаком! Потому что ссориться с тобой я не умею… и не научусь, наверное! Потому что мы – одно целое. Ты и я – это мы! И Андрюшка наш, конечно, тоже одно целое! За это я тебя и поцелую! Ты же – хитрющий – умеешь сердцем бедной девушки овладеть!

Но лишь Татьяна намерилась пересесть к мужу на колени, чтобы обвить его шею руками и рассказать о сегодняшних подозрениях, как ураганом влетел Андрюшка в обнимку с медвежонком. Выспавшись, он сам соскочил с постели и, наконец-то обнаружив дома отца, бросился к нему:

– Папа! Вот! Ты никогда не обижай Мишутку! Он такой несчастный. Он свою маму в лесу потерял, а у нас пока не освоился. Я его сам научу! Загляни ему в глазки! Видишь, какой он умный? А ведь совсем-совсем маленький. Он вырастет и станет большим и страшным зверем. И будет меня защищать. Давай ему берлогу построим?

– Да где же нам ее разместить? – воскликнула Татьяна. – У нас папины штиблеты полквартиры занимают!

– Мама! А кто же ему поможет, если не мы? Он же такой незащитный, такой косоногий!

На лицо Татьяны пролилось восхищение сыном:

– Раз он такой незащитный, то придется нам потесниться. Так что, Солнышки мои ненаглядные – большое и маленькое – у вас появилась ещё одна общая задача. Думайте же, где берлогу строить, а меня стирка ждет. Ведь жизнь продолжается! Не правда ли, мужики мои, дорогие?

– Конечно, продолжается! – поддержал супругу Сергей. – И только она, жизнь, нам всё расскажет – кого возвысит, кого накажет!