Метаморфозы смутного времени

Самооценка Андрея Алексеевича росла по мере заключения им новых и всё более дорогих контрактов и, как следствие, интенсивного пополнения зарубежного банковского счета. На фоне нищеты, усиливающейся для большей части населения, он ощущал себя всё увереннее и значительнее. Более того, чем хуже становилось положение воспитавшего его народа, чем больше трудностей и унижений испытывали соотечественники, тем больше возвышался Андрей Алексеевич в своих глазах, так как все превратности тех странных и неполноценных людей его никак не касались. Ему давно казалось, будто он поднялся выше постыдной мирской суеты и борьбы за хлеб насущный. Поднялся, поскольку оказался достоин того!

С некоторых пор он стал заметно переоценивать себя и свои достоинства, опираясь в этом вопросе лишь на количество своей валюты. Одновременно его отношение к другим людям, незнакомым, и даже давним и новым товарищам, стало слегка покровительственным, как бы подчеркивающим особую значительность Андрея Алексеевича и его превосходство над остальными смертными.

Тем не менее, никто не решался сказать ему об этом в глаза. Возможно, кто-то даже всерьез полагал, будто у столь высокооплачиваемого торгового представителя иностранной фирмы для подобного отношения к людям действительно имеются веские основания. Ведь очень часто население, доведенное внезапно поглотившей его нищетой до абсолютной униженности, как это ни ужасно сознавать, считает будто количество денег у того или иного человека и есть мерило человеческого достоинства.

Хотя в давно прошедшие годы, когда эти люди сами пользовались заслуженным уважением как мастера своего дела, они считали иначе, но, шаг за шагом, получая от судьбы лишь пинки, постепенно уверились, будто их образование, знания, навыки и опыт ничего не стоят в сравнении с большими деньгами. «Следовательно, – окончательно сдавали они свои позиции, – Именно эти проклятые деньги и являются мерилом достижений любого человека».

И доведенные до отчаяния эти бедные люди совсем не понимали, насколько они ошибаются! Ибо лишь отсутствие потребности в хороших специалистах, отсутствие соответствующих их квалификации рабочих мест во всей стране, в которой в течение многих лет вредительски разрушается созидательная сфера экономики, разрушает или видоизменяет представление людей о человеческом достоинстве.

Но именно такая потребность является нормой для здорового общества, для страны, устремленной в будущее, нацеленной на процветание всех, кто создает этому обществу реальные блага!

Жаль, что сегодня подобные устремления населению нашей страны кажутся утопическими. Стало быть, окончательно приехали! Или – докатились!

*

Андрей Алексеевич ни о чём подобном не думал. Теперь он не вспоминал и о том, что лишь его мать, да некоторые удачные совпадения, опять же связанные с матерью, позволили ему подняться на нынешнюю высоту потребления.

А сама Антонина Петровна полгода назад скоропостижно скончалась от инсульта, и никакие деньги и связи в медицинских кругах, – ни ее собственные, ни ее сына, – ей не помогли. И в этом естественном событии отразилась вся загадочность философии человеческого бытия.

Андрей Алексеевич очень тяжело воспринял смерть матери. Она оставила его настолько внезапно, так рано, что до самой трагедии у него даже мысли не возникало, будто с матерью может получиться именно так – раз, и уже ничего не исправить, даже не извиниться, не пожаловаться, в случае чего. И не пожалеть ее саму по сыновьи, столько лет тягостно, но без жалоб прожившую без любимого мужа – рано умершего отца Андрея Алексеевича. Почему же родители умерли так рано, теперь терзался Андрей Алексеевич?

Давно он избегал размышлений о том, что его материальное благополучие на фоне всеобщей нищеты людей, усилиями которых эта страна и существовала, не есть результат его особо разумной деятельности, его собственного интеллекта, его личного обаяния, его умения налаживать нужные связи, и прочих достоинств.

Впрочем, если не особо скромничать, он и сам мог бы составить немалый перечень своих достоинств. И во многом оказался бы справедлив! Но признаться даже себе в том, что без матери и ее руководящего положения в медицине он с полным перечнем своих достоинств влачил бы жалкое существование и ни на йоту не выделялся из массы самых униженных и безнадежных неудачников, он явно не желал. Потому-то скоро и позабыл о том времени, когда был вынужден устроиться инструктором в тир городского парка, и что поступил так лишь ввиду полного отсутствия перспективы выкарабкаться на поверхность.

И никакие распрекрасные достоинства ему тогда не помогли бы, как не помогают они теперь очень многим соотечественникам. Ибо проблема заключается не в их профессиональной непригодности, а умышленно создана теми, кто, разворовывая страну, жирует на ее пепелищах. Кто умышленно и активно обесценивает в нашей стране самый достойный труд, не доплачивая зарплату, приглашая готовых на всё голодных мигрантов, бесконечно продлевая рабочий день, девальвируя рубль…

Андрей Алексеевич давно не задумывался и о том, что без помощи матери и нескольких удачных обстоятельств его нынешнее место мог вполне занять другой человек, которого теперь, скорее всего, судьба продолжает испытывать на прочность.

И он не хотел даже думать о том, что останься он в своем прежнем положении, уже не имел бы права считать, как считает теперь, будто судьба поступила вполне логично, выдав счастливый билет именно ему, нежели кому-то другому.

Он был абсолютно убежден, что в нужный момент оказался достойнее иных претендентов на свою нынешнюю работу, и произошло это в силу именно его выдающихся личных качеств. И только они определяют его сегодняшний уровень жизни.

Признать, что всё совсем не так, было бы для психики Андрея Алексеевича чрезвычайно неприятным и разрушительным. Вот он и не признавал! И не очень-то по этому поводу сетовал!

Глава 18

– Андре-е-й! – из соседней комнаты раздался певучий призыв Татьяны, прервавший своей настойчивостью воспоминания Андрея Алексеевича.

Он из кабинета лениво появился в проёме двери с поднятыми бровями, выражающими немой вопрос: «И что?»

– Андрей, ты Говорова знаешь?

– Маршала Советского Союза?

– Не дурачься! У тебя же товарищ в училище был… – допытывалась Татьяна, замечая, как супруг, наконец, стал выплывать из своих размышлений. – Так это он, пожалуй, заходил ко мне вчера в «Одноклассники» и оставил сообщение.

– Интересно! Что же хорошего он тебе сообщил?

– Вот что! Слушай! «Татьяна, судя по вашей фамилии, возрасту и месту жительства, вы можете быть замужем за Андреем Смеркиным. Тогда отзовитесь или свяжите меня с ним. Скоро юбилей нашего выпуска, хорошо бы собраться!» И всё! Ты рад? Ты ему ответишь?

– Конечно! Нам с тобой прятаться ни к чему! Только я переведу его на свой адрес. Да вот… Я его имя уже не помню… Летят годы! Вроде бы, Димка! Или Пашка? А, может, Виктор? Всё переплелось! Сорок лет – почти вся жизнь за спиной!

– Давай, давай! Разверни это дело. Заодно в Казань съездим! Тебе же она, как я понимаю, интереснее Рима? – съехидничала жена.

*

В тот же день через скайп состоялась встреча однокашников, ни разу не видевшихся после выпуска. Потому интересным казалось всё. Для начала стали выяснять «боевой путь» каждого после училища.

Начал рассказ Анатолий Говоров. Поведал он немного, поскольку не виделись столь долго, что жизненный опыт подсказывал обоим соблюдать некоторую осторожность, дабы не попасть впросак самому и товарищу не надавить на больную мозоль. За внешними и бурно проявляемыми восторгами скрывалась заметная настороженность и контролируемая немногословность.

– Я же помню! – подтвердил Анатолий Андрею Алексеевичу. – Ты после училища удачно распределился в ПрибВО, а я в составе большой группы ребят из нашего взвода оказался в Нерчинске, будь он неладен! Думаю, это райское местечко известно тебе хотя бы понаслышке. Понятно, что ракетная служба по своей сути везде одинакова. Те же должности и обязанности, та же техника, морока с нею и с личным составом, а вот условия нашей жизни часто отличались как небо и земля. Не напрасно в Нерчинск ссылали декабристов! А потом и нас! Хотя это шутка! Понятно, мы там сдерживали лучшие намерения наших без меры активных друзей-китайцев. С должности начальника штаба дивизиона я вырвался в академию, но большинство наших ребят так там и остались, в бессрочной ссылке. Два года в Ленинграде пролетели в тумане напряженной учебы. Ты сам знаешь, как это давалось взрослым мужикам, но по выходным с семьёй мы воодушевленно изучали всю тамошнюю красоту пригородных царских дворцов. Спасибо надо сказать тем, кто создавал офицерам подобные отдушины именно в больших и красивых городах. Ленинград запомнился на всю жизнь. Но мы воспринимали его тогда, лишь как крохотный этап своей жизни, или, точнее, как выигравший лотерейный билет, а сами были настолько устремлены в будущее, что всё происходящее с нами считали чем-то промежуточным, не столь уж значимым в своей военной судьбе. Мол, всё самое важное у нас еще впереди! А вышло-то иначе! Только мы это потом поняли!

Анатолий усмехнулся, опустив лицо к стопке бумаг, сложенных у него на столе, затем махнул рукой, словно отбросил часть прошедшей жизни, и продолжил:

– После академии меня направили в Дальневосточный. Еще дальше на Восток! Тогда-то Ленинград мне боком и вышел! Жена, вкусив цивильную жизнь в большом городе, решила в посёлок Раздольное со мной не ехать, а «пожить у мамы». Мол, нашим детям во вред пойдет скитание по гарнизонам… Потом для них пришло время поступать в вузы. Потом она сообщила, будто я ее никогда не понимал, и она, наконец, встретила мужчину своей мечты. Я написал ей, что «горд собой, поскольку когда-то выбрал жену, которую подобрали даже после двадцати пяти лет непосильной эксплуатации! Жаль, что теперь она досталась, видимо, полному болвану! Поскольку я-то выбирал себе ни прислугу, ни хозяйку, ни даже няньку своим детям, а жену, а нынешний не разглядел, что ты для этой роли никак не годишься! Так что, передай ему от меня совет поскорее в тебе разобраться и бежать без оглядки, не дожидаясь от тебя очередного предательства!»

– Ты так это рассказываешь, словно анекдот, а не свою семейную трагедию!

– А так и есть! Анекдот! Поскольку давно всё перегорело! Дети, правда, тоже засранцами выросли, в мать пошли! Видимо, мало я с ними занимался, ведь всегда был на службе. Зато чужих детей в зеленой военной робе, говорят, хорошо воспитывал! Ну, а своей неверной благоверной я даже благодарен. Куда хуже до конца своих дней змею на груди греть… Впрочем, когда мои ноги по колени от строевой подготовки сточились, то выкатили меня по ненадобности за ворота части, сам знаешь на чём! Но повезло! Нашлась порядочная женщина, которая меня, с выработанным полностью ресурсом, подобрала… Сам видишь, даже морду, наконец, отъел! Впервые с самого детства заботу о себе почувствовал! Так что, я благодарен своей б/у, что хоть на пенсии выпустила меня из своих пут! То ей денег было мало, то внимания, то нарядов, то развлечений…

– А потом ты как? Уже на гражданке! – поинтересовался Андрей Алексеевич.

– Да, всё нормально! – весело заключил Анатолий. И в этом ему трудно было не поверить, ибо хорошее настроение он излучал во все стороны. – За три года до увольнения перевелся на военную кафедру свердловского университета. Там и квартиру получил, хотя пришлось помыкаться. Но к чему теперь о плохом вспоминать? После увольнения из армии продолжал работать преподавателем, но уже на кафедре «Внедорожные машины горнодобывающей промышленности». Работать со студентами было интересно, но в преподавательской среде обстановочка, я тебе скажу… В общем, давно прогнила эта интеллигентская шушера! Насквозь! И на военной кафедре, где все, казалось бы, офицеры, мёда также не осталось! Всю гниль от своих штатских коллег-негодяев переняли. И какие из них там, к черту, офицеры! Перерожденцы, алкаши, рыбаки и бабники! Но я среди них вес имел достаточный, чтобы задавить всякие пакости хотя бы вокруг себя. Всё-таки подполковник, не со стороны явился, а министром обороны туда и назначен. А на внедорожных машинах – кто я для них, для тех штатских приспособленцев? Так, новичок залетный и бесправный, по их представлениям! Жить не умеет – взяток не берет! Вот и пришлось поработать замполитом, научить кое-кого родину любить! В общем, пытался я из этих гадов ползучих советских людей опять сделать! – Анатолий весело засмеялся. – Да где уж там! Они насквозь все взяточники, десятилетиями притирались друг к другу, методы коррупционной конспирации отрабатывали. Круговая порука! Вот если бы мне пулемет да гранат бы кучку… Но случилось всё наоборот! Это они изловчились и меня однажды, пока я в отпуске находился, сократили! – он опять захохотал, будто в его словах содержался юмор. – Теперь я старший инженер городской службы лифтового хозяйства. Но и здесь, я тебе скажу, порядочки! И лифты падают, и люди скатываются! И всем это по фигу! Вот и сражаюсь почти со всем якобы еще советским народом за нашу советскую власть! – Анатолий опять заразительно захохотал.

– Интересно у тебя всё сложилось! – без эмоций согласился Андрей Алексеевич, нисколько не завидующий товарищу, но чтобы поддержать разговор.

– Теперь-то я думаю, Андрей, не туда нас после училища распределяли! Ох, не туда! – опять засмеялся Анатолий, энергично потирая руки. – Нас готовили страну от внешних врагов защищать, только внутренние враги после смерти Сталина быстрее внешних жирок накопили! Нас бы следовало распределять в штатские главки, министерства, в ЦК всякие… Да всем по маузеру вручать! Да с самыми чрезвычайными полномочиями! Тогда мы и без армии сумели бы страну сохранить! – и он опять захохотал. – А так ведь, пока мы врагу свою грудь подставляли, нас эта штатская шелупонь со спины подгрызла! Всяких политработников, кэгэбэшников, идеологов да лживых историков в стране было выше крыши, только все они по своей сути негодяями оказались! Либо изменники, либо матерые приспособленцы, которым ни народ, ни страна не дороги! Жаль, что Сталина никак не вернуть! Таких людей до него в истории не бывало, не бывает и теперь уже ясно, и не будет! Умный, решительный, совестливый, справедливый и еще аскет к тому же!

– Ты шутишь? Какой, к черту, Сталин? Мы до сих пор пожинаем его кровавую мудрость!

Впервые с начала разговора Анатолий осёкся и пристально всмотрелся в лицо товарища, насколько это возможно через скайп. Потом с удивленным сочувствием и затаённой надеждой, будто не верил своим глазам, мало ли чего бывает, протянул:

– Ты что, Андрюха? Головой бился?

– С чего ты взял? – по инерции удивился Андрей Алексеевич. – Будто сам не знаешь, что творилось в гражданскую… да в тридцать седьмом?

– Точно, спятил! Наслушался или начитался всякой нелепой дряни! Сейчас пишущих тварей расплодилось, будь здоров! Потому и заразился! – уже уверенно заключил Анатолий. – Я и диагноз твой знаю: банальный троцкизм и исторически-политическое невежество! Отсюда и все метаморфозы твоего детского сознания! – и снова захохотал, что свидетельствовало о не очень опасном, с его точки зрения, течении болезни у товарища. – Ладно! Вылечим мы тебя, дай только срок, а то буржуйский жирок тебе душу толстым слоем обволок! Ладно уж, расскажи о годах своего существования, которые превратили тебя в матерого троцкиста! – захохотал Анатолий, видимо, прощая заблуждения товарища.

– Очень смешно! Ты всегда у нас считался выдающимся! И о себе всё рассказал, и меня заодно по полочкам разложил! Молодец!

– Да не обижайся, Андрюха! Из-за мощного инсульта у меня голова давно не в порядке! Одноканальная! Да и тормоза не держат! Могу ляпнуть такое, о чем потом жалею! Смутное нынче время! Оно меня на борьбу за праведное дело зовёт! И хватит обо мне… У тебя-то жизнь военная как прошла? – смеясь от переполнявшей его радости, вызванной встречей со старым товарищем, всё выспрашивал Анатолий.

– Да что там… Всё стандартно получилось… Только в академию, в отличие от тебя, я вырвался командиром стартовой батареи. Правда, с аттестацией на выдвижение, конечно… Ну, ты сам знаешь эти проблемы поступления! Потом была Белоруссия, после нее три годика в ГДР служил. На пенсион ушел командиром дивизиона. Как понимаешь, подполковником, но никому больше не нужным. Жена, двое детей… Ни квартиры, ни перспективы… Страна рухнула. Молодой мужик, вполне здоровый, а с дороги сброшен! Моя мать нас всех и приютила, да и кормила она же! Хоть в петлю от беспомощности… Долго я маялся, но неожиданно повезло – взяли в небольшую шведскую компанию… Теперь медицинское оборудование в нашей стране продаю. Деньги появились, жизнь наладилась, квартиру купил, в Европе часто бываю, полмира с женой объездили. Больше всего Великобритания нравится, но лишь внешне, а вглубь-то ее так просто не изучишь! В последнее время вроде и у нас порядки стали человеческий вид принимать! Теперь, конечно, не социализм, трижды воспетый, будь он неладен! Его в последние годы народ проклинал, на чем свет! Сколько жизней запорол! Ведь как было? Что ни делай, а ничего не добьешься, никуда не пробьешься! Даже если деньги есть, всё равно купить нечего! Одна пропаганда! Мол, всё у нас самое лучшее, даже слоны! А где они? Одни съезды КПСС в памяти и остались! Лишь их-то и не разворовали, потому, видимо, что пронумерованными да никому ненужными оказались!

– Это никак ты, Андрюшенька, нашу советскую власть, за которую я кровь проливал, поносить при мне вздумал? Да еще на сочувствие моё рассчитываешь? – уже без усмешки возмутился Анатолий, полагавший, очевидно, что товарища занесло ненароком. Не может же он, немало в жизни познав, такую чушь всерьез молоть? Должен же понимать, где истина, а где вражеская пропаганда! Но тот неожиданно упёрся:

– Будто для тебя это новость! Ведь ни честным людям, ни ворам жизни в СССР не было! Одни танки и производили, но даже танк никто купить себе не мог! Быстро ты всё забыл!