Баттонскиллъ – 4. Стрёмная башня

Лекарь зарделся, расправил грудь:

– Мои, – и тут же скромно повёл головой, – Ну, конечно, я пытался подражать великому Владлену Суровому, его неповторимому стилю… Но кто я, в сравнении с ним, жемчужиной говлитовой эпохи?

Бобр как раз убрал руки и услышал это слово. «Говлит» был для него теперь, как красная тряпка для быка.

Здоровяк засопел, покосился на Лану, пробежался по её фигуре глазами. Блонди усмехнулась:

– И не мечтай! Андестенд?

Боря вздохнул и снова прикрыл уши.

Мы уже второй день маялись так от скуки, в наглую даже решив не посещать некоторые занятия. Особенно Селену Лор с её «историей».

И ничего нам за это не было. Да, раньше я порадовался бы такому, но теперь я и вправду лучше бы получил штраф за проступок. А не вот так, будто мы – пустое место.

До урока Тёмной Ботаники было ещё далеко, но и туда без семечек дриады можно не соваться, если мы хотим использовать шанс слинять в подземелье гномов.

Ничего не делать целыми днями оказалось даже для меня невыносимой мукой. Особенно, когда Лекарь проявляет вот такие вот таланты.

Тегрий так и не появлялся, и мне даже показалось, что я перехитрил самого себя в своём зловещем плане. Надо было напрямую сказать бывшему куратору, чтобы он нас к гномам провёл, а не давать «клиенту созреть» и всё такое.

Я вздохнул. Земледелец, блин – даже в интригах те же подходы.

А Тегрий, наверное, после вчерашней фляжки где-нибудь посапывает, видит сны с гномьими жёнами, и думать не думает о закинутой удочке хитрющего Гончара.

Лекарь оторвал меня от тяжких дум:

– Вы что, даже не почувствовали всей мощи заклинания?

– А как эти стихи влияют на мобов, Толенька? – спросила Биби.

Тот призадумался.

– Ну, я думаю, они должны напугаться Гончара и броситься в бегство.

– Ну, неплохо… А с целительством у тебя как? – спросил я, – Ты вроде всё мечтал объединить?

Тут бард встрепенулся, полез в кошель и достал том со стихами, зашуршал страничками.

– Признаюсь, я думал об этом, – Лекарь ткнул пальцем между листами, словно закладку поставил, – Был один поэт, известный как Гиппос Облегчающий…

– Какой?! – Боря как раз опять убрал ладони от ушей.

– Облегчающий. Он мог избавить от боли при любых ранениях, даже… А хотя, что я говорю? – он развернул книгу пошире, – Вы только послушайте.

– Ух, ядрён батон, Герыч, я лучше пойду и убью Дворфича, чтоб выпустил нас из Батона, – Боря захныкал, – Или рвану к этой Сульмуль…

– И убьёшься об неё? – улыбнулся я.

Но тут Лекарь снова начал говорить, и Боря поспешно закрыл уши.

– Ты не чуешь рук и ног… Оторвали, нет руки. И в кишках твоих клинок! Он торчит, твои кишки…

– Всё! – я вскочил, отмахиваясь.

– Вот зе фак, – лицо у Блонди вытянулось.

Даже её, наконец, проняло – друидка вконец-то догадалась, в какой глубокой заднице находится наша группа с таким бардом.

– Что? – спросил Лекарь удивлённо, – Там дальше на резком контрасте с тщетностью бытия появляются исцеляющие строки.

Я тыкнул пальцем в сторону:

– Вон, Дафна идёт.

И быстро слетел со ступенек беседки, побежал за мелькнувшей между яблонь фигуркой. Хоть что угодно, но не поэзия.

Пронёсся под кронами деревьев, завертел головой. Никого не видно, только одинокие целующиеся парочки студентов. Ну же, где Дубыня?

Зашелестела надо мной листва, словно неведомый ветер пронёсся по саду. Уже зная, что дриады так могут, я побежал следом.

– Дафна!

Молчит, не отвечает.

Я ещё быстрее зачесал.

«Герыч, чего там?»

«Сейчас, Боря, дриада нужна».

«О, ты давай, семки не забудь. Братан, очень дриада нужна, согласен».

«Ю а вэри, вэри озабоченный!» – вклинился ревнивый голос Блонди.

«Да я чего?» – как-то замялся Боря, – «Я же для дела!»

***

Мне пришлось пронестись через весь сад, и я опять упёрся в клетку с мангольерами. Только большого дерева уже не было, на его месте за прутьями рос совсем юный кустик. Видимо, дав урожай, мангольеровое древо погибало.

Дафна стояла перед клеткой, ко мне спиной. Как и положено дриадам, без одежды, но она и так была вся покрыта мшистой корой и листочками в самых интересных местах.

– Ну что, Гончар, сын Чекана, ты использовал зёрна граната?

Она повернулась, тряхнув травяной шевелюрой, почему-то расцвётшей на чёлке десятками мелких фиолетовых цветков.

– А… – я остановился, – Да, Кент помог.