Полное собрание впечатлений

Дело в том, что я очень рассеян, ещё с детства. Когда мама просила принести из кухни чайник, я притаскивал ей табуретку. О моей рассеянности среди моих друзей ходили легенды, которые произрастали из жизненных ситуаций. К примеру, об одной из них поведаю.

Как-то, приехав отдыхать в Пярну с женой и с дочкой, и сняв там квартиру, я пошёл на междугороднюю станцию, чтобы позвонить маме (Увы, тогда ещё не было мобильников, а квартира была без телефона). Пока дожидался разговора, стемнело. Прохожих было мало. Спросил у одного, у второго, как пройти на улицу Кингисеппа – оба неприветливо буркнули «Не знаю» (Там не очень любили приезжих из России). Я разозлился и решил: не буду унижаться, возьму такси, назову адрес, и меня привезут. Полчаса бродил по городу, искал стоянку такси, ещё полчаса простоял в очереди.

Когда я сел в машину и назвал адрес, пожилой водитель обернулся и спросил «Вы это серьёзно?» Я ответил утвердительно. Тогда он проехал метров пятьдесят, свернул за угол, остановился и сообщил: «Вы прибыли» – оказалось, всё это время я простоял рядом со своим домом… Комментарии излишни, правда?.. Поэтому, отправляя меня в заграничную командировку на машине, заместитель редактора газеты «Советская Культура» Дмитрий Мамлеев настаивал, чтобы я ехал с моей женой Майей. Объяснял так: «Мне репортаж о Берлине нужен к двадцатому числу а без Майи ты вместо Германии попадёшь в Австралию!»…

И, поверьте, он был не так уж неправ.

Должен ли мужчина стряпать?

В Германию нельзя приезжать с женой – она сразу начинает требовать особо внимательного отношения к себе, потому что здесь муж ежедневно приносит домой цветы, ни с того ни с сего (на мой взгляд) говорит жене комплименты, бережно поддерживает её на улице, нежно целует даже в общественных местах (где прославленная немецкая сдержанность?!).

Семья – это главное. В субботу и воскресенье мужчина отключает дома телефон и целиком посвящает себя семье. Воскресные развлечения и отдых коллективно обсуждаются и планируются заранее: театры, музеи, зоопарк, выставки, прогулки…

Пишу, а самого мучает совесть: вспоминаю, как мало времени я посвящаю своей маленькой дочери («И жене, и жене!» – добавила жена, прочитав эти строки). Я или в отъезде, или заканчиваю срочную работу, или теряю время на одном из бесконечных худсоветов.

– Подари мне свою фотографию, – в прошлом году попросила дочь, – чтоб я знала, что у меня есть папа.

Смеясь, я достал большое фото, надписал: «Это папа» и поставил под стекло в книжном шкафу у неё в комнате. Фотография до сих пор стоит вместо живого папы… Но это – лирическое отступление. Продолжаю свой репортаж дальше.

…Вместе готовят воскресный праздничный обед, и муж помогает жене варить, печь, жарить. На мой взгляд, это уже просто вредный обычай, потому что мужчина постепенно привыкает возиться на кухне. Например, Йорг полюбил стряпать, он просто священнодействовал с кастрюлями. У него есть десятки кулинарных книг и сотни всевозможных приправ и специй. Бесконечно добрый человек, он, не задумываясь, может подарить самую дорогую вещь, отдать свою самую любимую одежду, но вот этими приправами он безумно дорожит и трясется над ними, как скупой рыцарь над сокровищами. Когда на прощание он сунул мне в руку какую-то адскую присыпку, от которой глаза немедленно выскакивают из орбит, Людмила была потрясена этой высшей формой проявления его любви к нам.

Воскресный обед – это ритуал, это священнодействие: лучшая посуда, красивые салфетки, горящие свечи, музыка… Йорг тщеславен, он любит, чтобы блюда, приготовленные им, все хором хвалили и говорили ему комплименты. Этим пользуется его дочка Ирэна, когда не хочет есть (а есть она никогда не хочет). Девятилетняя хитрюга выдаёт целый монолог о том, какое потрясающее жаркое приготовил папа, как оно ей нравится, в каком она восторге от его вкуса и запаха, и как ей безумно обидно, что именно сегодня она сыта и не может получить удовольствие от этой восхитительной пищи, которую только её папочка умеет так великолепно готовить!.. Растроганный Йорг после этого уже не настаивает, чтобы она ела.

Ещё одно лирическое отступление, которым я и закончу эту главу.

Йорг разбил, опрокинул моё представление о «типичном» немецком характере, которое я составил по книгам и кинофильмам. В нём полностью отсутствуют рационализм и сдержанность. Он – эмоциональный, озорной, увлекающийся человек. Утончённое чувство юмора, безукоризненный вкус, обаятельная непосредственность. О его патологической доброте я восторженно всем рассказываю.

Есть пословица: «Бог парует». Наверное, это правда. Людмила тоже безгранично добра. Круглый год у них гостят по неделям, а то и по месяцам родственники, друзья, приятели, друзья приятелей и приятели друзей. Они принимают всех душевно и искренне, угощают, развлекают, одаривают. Оба безалаберно-непрактичны, без «житейской хватки». Много работают, хорошо зарабатывают (Йорг – режиссер Берлинского телевидения, автор и постановщик киносериалов, Людмила – референт Центрального Дома работников искусств, диктор телевидения, актриса кино и эстрады), но сбережений не имеют – всё уходит на гостей, на приёмы, на «образ жизни»…

Удивительно нежны друг с другом – вечные молодожёны, ведущие себя, как влюблённые подростки.

Моя подруга Ирэна…

В Берлине нашу комнату украшали два маленьких флага – СССР и ГДР. Между ними стоял глобус, увенчанный золотой короной, под ним сидел Олимпийский Мишка – это Ирэна подготовила нам встречу. Когда мы вошли, она сыграла марш на флейте.

Ирэна – удивительное существо, которым я не перестаю восхищаться. В ней одновременно уживаются озорная обезьянка и умудрённый жизнью философ. В свои девять лет она совершенно самостоятельна. Сама с вечера готовит себе платье, бельё, носочки. Сама ездит и в школу, которая находится довольно далеко от дома, и на тренировки. Ходит в магазин, покупает продукты, сдаёт посуду. В школу прибегает на полчаса раньше положенного, для чего Людмиле приходится вставать, чтобы проводить её, не в шесть утра, а в половине шестого. Людмила ворчит, а Ирэна оправдывается:

– Понимаешь, мутти, целых полчаса я одна во всей школе, я и техничка. Мы открываем все двери, кормим рыбок. Это лучшие минуты моей жизни!

Я был там. Это прекрасная школа. Группа продлённого дня имеет целый блок из нескольких комнат, в которых дети – полновластные хозяева: сами убирают везде, вплоть до туалетов. Развесили коврики собственного изготовления, картинки, керамику. Сами делают кукол-марионеток и ставят спектакли по собственным сценариям. Выращивают растения, разводят рыб в аквариумах, играют на флейтах. Кто хочет, занимается приготовлением уроков, кто устал, спит. Воспитательница – сама как девчонка, не поучает, не заставляет, а играет с ними, причём, очень искренне, заразительно, как старшая подруга, а может, даже и как младшая.

Ирэна – великая трагедийная «актриса». Если на Йорга не действуют её лесть и комплименты, то перед каждым обедом разыгрываются спектакли, которым бы позавидовали Эсхил, Софокл и Эврипид, вместе взятые. То у неё начинаются страшные рези в животе – она заламывает руки, корчится, катается по полу… То у неё вдруг, за секунду до еды, появляется на руке синяк, от которого она вот сейчас, сию минуту, немедленно умрёт… То у неё «защёлкивается» челюсть, и она не может жевать – так и сидит весь обед с раскрытым ртом, проявляя удивительную силу воли. (Я попробовал тоже так посидеть, но больше минуты не выдержал.)

В школе она учит французский язык, дома изучает вьетнамский – сама, по собственной инициативе. В её комнате висит карта Вьетнама. У неё есть соломенная вьетнамская шляпа, которой она очень дорожит.

Любимый её персонаж – грустный клоун, его изображения висят на всех стенах. Помадой и белилами она рисует на своём лице гримасу и разыгрывает перед нами целые пантомимы. Когда она узнала, что я тоже люблю грустных клоунов, я стал её другом на всю жизнь.

Однажды я заболел и три дня валялся в постели. Каждый день она приносила мне цветы, купленные на деньги из своей копилки. Потом нарисовала меня в клоунском колпаке и подарила с надписью: «Саша, пожалюста, виздорови». Согласитесь, что после такой просьбы продолжать болеть было бы просто свинством, и я немедленно выздоровел.

…И остальные дети

В Германии любят детей и заботятся о них, но не сюсюкают, назойливо не опекают, а относятся с уважением и доверием. Дети самостоятельно, без надзора гуляют по улицам, даже малыши. Я видел однажды мальчугана, который прогуливался с соской в зубах, но один, без взрослых. Детей не кутают, а закаляют: летом, даже в прохладную погоду, они ходят в трусиках и майках, купаются в фонтанах (это разрешено), бегают под дождём без зонтиков. Кушать не заставляют – что хочет, то и ест. Поэтому многие дети настолько (по нашим представлениям) худы, что это привело бы в ужас большинство наших мам. Встают очень рано, в шесть утра, но рано и ложатся. Немцы считают, что ранний сон – здоровье. Вечером, без пяти минут семь, на экранах телевизоров появляется симпатичный гном, рассказывает короткую сказку и «посыпает» детям глазки песком, чтобы скорей уснули.

Разумная, продуманная забота о детях видна во всём. Для яслей выпускают специальные шестиместные коляски, в которых малышей удобно вывозить на прогулку. Игрушки приучают детей к трудовым процессам: игрушечная швейная машинка строчит, стиральная – стирает, а на маленькой сковородке можно пожарить маленькую яичницу.

Одежда у детей яркая, веселая и, главное, модная, что воспитывает вкус. Тридцатилетняя мама и пятилетняя дочка гуляют в одинаково длинных и узких юбках… У немцев есть обычай: когда ребёнок вырастает, его вещи дарят другому ребёнку, которому они подходят; продать нельзя, выбросить – тоже: хочешь, чтобы твой сын или дочь росли здоровыми, их вещи и игрушки надо дарить.

В больших детских магазинах, да и в любых центральных универмагах, внизу есть гардероб, где вы можете оставить коляску с ребёнком, а чтобы не перепутали, гардеробщица выдаёт вам номерок, как на пальто. Она же и покачивает малышей, пока мамы делают покупки.

Ну, а теперь отдельный рассказ о Берлинском дворце пионеров. Это действительно Дворец – огромное современное здание посреди леса. Во дворе – большой открытый бассейн, внутри – ещё два. Спортивный зал, театральный зал, мастерские. Зал Космонавтики, где ребята играют в макетах «Союза» и «Востока». Настоящие тренажёры, на которых мальчишки проверяют себя. Настоящий пульт управления, с телеустановками, тоже настоящими. На каждом этаже бары, с низкими стойками, столиками, стульчиками – здесь можно пообедать, выпить соку или поесть мороженого…

В субботу и воскресенье кружки не работают, занятий нет. Дворец принадлежит детям: плавай, рисуй, лепи, репетируй – сам, без педагогов. В эти дни взрослых не видно, только у бассейна прогуливается тренер, но не вмешивается ни во что, не делает никаких замечаний – за пловцами наблюдают дежурные мальчишки лет по двенадцать-тринадцать. Два раза в месяц – родительский день. Вместе с папами и мамами дети плавают, прыгают, играют в баскетбол, рисуют картины, катаются по детской железной дороге, которая окольцовывает дворец, вместе обедают.

В день, когда мы там были, команды юных акробаток, гимнастов и каратистов в огромном фойе демонстрировали свое искусство. Маленькие зрители им аплодировали, маленькие поклонницы вручали букеты цветов будущим чемпионам.

Со смешанным чувством покидал я этот дворец: было радостно, что сказочная Страна Детства существует, и было грустно, что меня туда уже никогда не примут.

Воскресная прогулка

В Берлине много дроздов. Город заполнен птицами, с четырёх утра они поют и звенят, как маленькие будильники. Поэтому мы проснулись рано, не дали Йоргу превращать завтрак в ритуальное пиршество (такие завтраки обычно заканчиваются к обеду), быстро собрались и поехали колесить по городу.

На Клостерштрассе стоит здание Верховного суда. Рядом с ним маленькое кафе, называется «Последняя инстанция». Мы вошли попить кофе. Йорг указал на большую толстую книгу с металлической обложкой, висящую на цепи над стойкой.

– Что это?

– Летопись. О завсегдатае этого кафе, самом большом пьянице и гуляке.

– О, я хочу посмотреть!

Йорг стал просить, чтобы мне разрешили раскрыть эту книгу. Бармен милостиво кивнул. Я бросился к стойке, с нетерпением откинул тяжелую обложку и… увидел своё изображение – книга состояла из зеркала, и каждый любопытный становился героем летописи…

Потом мы пили пиво в пивной «Петух Густав». Полюбовавшись рисунками на стенах, которые изображали важных петухов, кумушек-наседок и всякие куриные страсти, направились в Музей марки Бранденбурга.

Музей построен в начале двадцатого столетия по образцу средневекового замка и посвящён истории и культуре Берлина. Это очень большой музей – в нём сорок два выставочных помещения, огромное собрание художественных сокровищ, от готики до современности.

В зале механических музыкальных инструментов нам демонстрировали полифон с металлической пластинкой диаметром в один метр, шарманку-карусель, играющие часы. Музыка трогательная, наивная, сентиментальная… Я все ждал, что в танце появится Гретхен. Но вошел Йорг и увёл нас в зал фарфоровых и фаянсовых изделий. Здесь собрана уникальная коллекция поразительной красоты: вазы, фигурки, тарелки. Есть королевский фаянсовый умывальник с таким количеством вензелей и узоров, что просто святотатством было смывать в него грязь, даже королевскую.

В этом музее у нас вызвала особый интерес небольшая скульптура женщины, несущей на плечах здоровенного детину. Йорг объяснил, что здесь отражена история: когда-то жены спасли своих раненых мужей, унеся их от врагов. Но Людмила заявила, что скульптура очень современна, это про сегодняшних мужчин, которые сидят на шеях у своих жён. Её поддержали моя жена, моя дочь и даже Ирэна. Видя, что мы остались в меньшинстве, Йорг пообещал показать другую скульптуру – где женщина стоит на пьедестале из поверженных мужчин. Наши дамы притихли, мы мирно закончили осмотр и направились к главной цели своего путешествия – Дому-музею Брехта.

Вообще-то по воскресеньям он закрыт, но нам любезно разрешили его осмотреть. Мы были одни, не торопились, не бегали за экскурсоводом, а медленно ходили по комнатам, как будто пришли в гости к Брехту.

Дом расположен недалеко от театра, рядом с кладбищем, из окна рабочего кабинета видны памятники и густая тихая зелень – Брехта это успокаивало. Говорят, что дом хранит облик своего хозяина – мы в этом ещё раз убедились. Здесь жил человек огромного трудолюбия, поэт и мыслитель, причём, очень скромный. Простая обстановка, удобная для работы: книжные шкафы, несколько бюро, письменный стол. Белые стены, крашеные полы, на окнах нет штор, чтобы было больше света. Книги, книги, книги – три тысячи пятьсот экземпляров. На стенах – страшные африканские маски, Брехт увлекался ими. Об одной из них даже написал стихотворение «Как трудно быть злым». Я стоял у этой маски Злого и думал, насколько она неестественна здесь, в этом доме, где все пропитано доброй простотой и где жил удивительно щедрый человек.

Подвал в доме Брехта – это малюсенький ресторан на пять-шесть столиков. Он очень популярен: чтобы попасть сюда, надо записываться за несколько дней. Освещают подвал лампы-софиты, на стенах – эскизы декораций, фотографии Брехта, его семьи, соратников. Меню, в виде театральных программок, предлагает вам блюда, которые Елена Вайгель готовила своему мужу. Она была не только известной актрисой, но и великим кулинаром, поэтому блюд очень много, каждое имеет варианты приготовления, они идут под номерами: например, «Бульон № 4», «Бульон № 8» и так далее. Мы съели несколько «цифр» и убедились, что они очень вкусные, а «Паштет № 12» так понравился нашему прославленному кулинару Йоргу, что он пошёл на кухню и переписал рецепт…

Художник Рольф Хэндлер

Ступив во двор его дома, сразу понимаешь, что здесь живёт художник: каменные скульптуры, неочищенные от глины, словно только добытые из кургана; металлическая решётка забора начинается почему-то в середине двора и через пять метров обрывается; телега, въехавшая во двор, из которой навсегда выпрягли лошадь, зато на оглобле поселилась деревянная птичка; мини-пруд, заросший камышом, в нём плавают лилии и квакают лягушки… На окнах греются несколько кошек из глины, из дерева. Кошки прогуливаются по дому. Их изображения на картинах, на тарелках, на гобеленах… Когда-то здесь жил и сибирский кот Васька, подарок из России, но недолго: его убил какой-то охотник, никогда не видавший таких пушистых котов, – он решил, что это какой-то диковинный зверь.