Два шага до аншлага

РОГОВ: Так это же всё она, Люка. (Из коридора доносятся громкие, возбуждённые голоса Люки и Яны. Входит Борис). Что там?

БОРИС: Территориальный конфликт.

Коридор. У мольберта Люка и Яна.

ЛЮКА (заслоняет картину собой): Не смей притрагиваться!

ЯНА: Передняя не только ваша! Эта мазня заслоняет свет. Убери её!

ЛЮКА: Портрет не закончен. Он хочет еще над ним поработать.

ЯНА: Эти портреты его доконали!

ЛЮКА: Какое твоё дело?.. Чего ты присосалась к нашей жизни?.. Господи, когда ты переедешь?..

ЯНА: Никогда! Останусь здесь до смерти! Чтобы тебя мучить!

ЛЮКА: Ты – злая завистница!

ЯНА: А ты ведьма – тебя за это выгнали из Аэрофлота! Тебе не на самолете летать, а на метле!

ЛЮКА: А ты… Ты – большевичка! Была ею и осталась!

ЯНА: Молчи, демократка! Чубайсовка!

Из комнаты Бориса вырывается громкая мелодия «Неудачного свидания».

ГОЛОС: РОГОВА: Громче… Ещё громче…

ГОЛОС: ДУДКО: Яна!.. Яна!.. Укол!

ГОЛОС: РОГОВА: Громче!..

Музыка гремит на полную мощность и вдруг обрывается. Тишина. Свет гаснет. В темноте звучит та же мелодия, только медленно и печально, как траурный марш.

Картина третья

Освещается комната Бориса. Та же обстановка, только над тахтой висит большой фотопортрет Рогова, обрамлённый траурной лентой. На стенах вместо фотографий Бориса – фотографии Рогова. Слышно, как в коридоре Люка разговаривает по телефону.

ГОЛОС ЛЮКИ: Её нет… Не знаю… Хорошо, звоните.

После небольшой паузы Люка входит в комнату, ставит на полочку под портретом вазочку с цветами. Она как будто не изменилась, только все её движения чуть заторможены, и речь тоже. В комнату заглядывает Яна.

ЯНА: Меня не спрашивали?

ЛЮКА: Много раз.

ЯНА: Это покупатели. Я повесила объявления. Ты была права, предлагают хорошую цену.

ЛЮКА: Ты решила продать?

ЯНА: Да. (Выжидательно смотрит на Люку, та доливает в вазочку воду). Почему не спросишь причину? Тридцать лет не хотела, а теперь вдруг решила. Тебе неинтересно знать, почему? (Люка продолжает возиться с цветами). Не хочешь спрашивать? Ты – гордая, ты – деликатная. Да? А я всё равно скажу. Я его любила! Всю жизнь! Увидела и полюбила. Он служил на Урале. Загорелся лес. Их часть помогала эвакуировать детдом, в котором я работала. Мы плыли на плоту, он показывал детям фокусы, и дети смеялись. Потом причалили к какой-то брошенной хатёнке. Там было сыро и мрачно. Он попросил у меня помаду и нарисовал на стене петуха. Стало веселей. Я, как только он ступил на плот, поняла: мой, родной. Сама спорила, что так не бывает. А вот попалась. И ведь не школьница – замужем была… Он возвращался в часть, я ему свидание назначила – обрадовался, обещал быть. Да не пришёл. У них авария была, машина перевернулась – в госпиталь его увезли, в область, а потом в Москву. Я его, не переставая, разыскивала. От мужа ушла. Маринку родила и ушла. Вернее, он сам ушёл после нашего разговора. И нашла всё-таки, через год. Господи, как я его уговаривала! И клялась, и молила, и плакала… А он всё-про тебя рассказывал, про свою воздушную красавицу. Я ведь, чтобы к вам в квартиру въехать, отдельную двухкомнатную отдала, с мебелью. Но здесь ещё тяжелей стало – глядеть, как он над тобой трясётся… Как я его ревновала! Особенно по ночам. Хотелось ворваться к вам в комнату и выбросить тебя из окна.

ЛЮКА: Ты меня ненавидишь?

ЯНА: Уже нет. А раньше было: ты его у меня украла. Если бы не ранение… С годами это прошло, страсть перешла в преданность. Не переезжала, чтобы ему быть полезной, укол сделать, банки поставить…

ЛЮКА: А почему ты его картины ругала – он же из-за этого страдал?

ЯНА: Не могла удержаться: ведь он только тебя и штамповал…

ЛЮКА: Я знала, что тебе тяжело, но не думала, что так больно.

ЯНА: Ты знала?

ЛЮКА: Да. Он мне всё рассказал. Чтобы я была к тебе добрее. Но я не всегда умела сдержаться, особенно в последние годы. Прости.

ЯНА: Ты сейчас чем-то похожа на него.

ЛЮКА: Спасибо. (Подходит к ней). Не надо переезжать. Оставайся. Нам уже делить некого.

ЯНА: Почему ты ушла из Аэрофлота?

ЛЮКА: Боялась вас одних оставлять. Стюардессы по двое суток не бывают дома. Ты, как дамоклов меч, висела над моим счастьем.

ЯНА: Из-за меня и на диете сидела, и йогой занималась, и плаванием?

ЛЮКА: Да. Ведь ты на целых пять лет меня моложе.

В комнату входит Дудко. Целует Люку в лоб.

ДУДКО: Поздравляю с днём рождения. Вот. (Вынимает литровую бутылку с этикеткой «Красный мак»). В Москве не нашёл – звонил в Новосибирск, знакомого летчика упросил – он привёз десять флаконов. Я их все сюда влил, чтоб уже наперёд было. (Яне, оправдываясь). Этот же дурак её приучил. (Отворачивается, плачет).

ЛЮКА: Спасибо, Артурчик, мне теперь надолго хватит.

ЯНА: Ты заполнил анкету?

ДУДКО: Нет. Решил вернуться домой, к детям. (Люке). Хотел жениться на ней, не так, как раньше, по-серьёзному. Она мне очень нравится, но… (Грустно смолкает).

ЛЮКА: Что но?

ДУДКО: После Лёшиной смерти я понял, что устал. Устал врать и себе и другим. Какой из меня жених? Думаете, я от жен уходил? Это они меня бросали, все подряд. И правильно делали: здесь болит, там хрустит, тут колет – хороший подарок. Живу по инерции, делаю вид, что супер-МЕН, а на самом деле – суперСТАР!..

ЛЮКА: Зря ты так: стройный, красивый, весёлый.

ДУДКО: Ребята, давайте жить честно!

ЯНА: Давайте!.. Вы оба знаете, как я любила Лёку, жизнь ему посвятила. А вот умер он – и мне легче стало. (Люке). Не смотри на меня страшными глазами – я тоже хочу быть честной. Не радостно я несла свой крест, а с упорством маньяка, с завистью и злобой. Теперь это кончилось – больно, горько, пусто, но легче… Может другой жизни суждено отведать, хотя бы частичку. (Подходит к Дудко). Мы ведь с тобой не для страсти встретились, а чтоб опереться друг на друга. Не уезжай, не надо.