Идущие на смех

Через неделю снова позвонил Кустанай.

– Спасибо, друг!.. Железо получили… Тебе премия от дирекции – 15 рублей. Высылаем почтой – диктуй адрес.

Это было смешно, но меня невольно распирало чувство гордости. И тут снова позвонили. Я снял трубку.

– Здравствуйте, это Завалишина.

– Какая Завалишина?

– Елена Ивановна, я вернулась из отпуска. Пал Палыч мне всё рассказал… Вы уж простите, ради Бога;… Представляю, как вы, бедненький, измучились… – Услышав голос легендарной Елены Ивановны, я растерялся и молчал. – Я сейчас заказала все наши филиалы, лично сообщу всем и заставлю исправить ошибку в справочнике. Я у них ни отчёты не приму, ни заявки, пока этого не сделают… Больше вас тревожить не будут… Уж извините…

Слово она сдержала. Телефон замолчал. Наступила оглушительная тишина, как на войне после длительной канонады. Весь день я купался в ней, нежился, как в тёплом июльском море.

Назавтра раздались первые робкие звонки моих друзей, которые все эти месяцы не могли ко мне прорваться. Я поделился с ними своей радостью. Друзья поздравили меня, пожелали успешной работы.

Жизнь входила в нормальную колею.

По утрам, сделав зарядку и позавтракав, я бодро садился к столу, вынимал ручку, клал перед собой стопку бумаги, но… Но работа не клеилась. Я вдруг обнаружил, что мне чего-то не хватает. И с ужасом понял, что не хватает звонков к заведующей отделом координации. Ведь за это время я незаметно привык к ним, сроднился, зажил жизнью неизвестного мне треста и его многочисленных филиалов. Это было дико, нелепо, но это было. Как они там теперь без меня? А что, если позвонить Елене Ивановне как бы случайно, по ошибке… А потом извиниться. И сказать, что я не сержусь, а даже наоборот…

Два дня я боролся с искушением, а на третий день все же набрал номер 293-66-90.

– Елена Ивановна?

– Ради бога! – взмолился чей-то усталый голос. – Перестаньте звонить Елене Ивановне.

– Но… но ведь это её номер.

– Был. До вчерашнего дня. Сейчас ввели новую подстанцию, и все номера поменялись. Мне уже сутки покоя не дают, все требуют эту прекрасную Елену. Уж вы, голубчик, пожалейте старуху.

Я положил трубку. Вот и всё. Ушла из моей жизни незнакомая Елена Ивановна. Ушла навсегда – ведь я даже не знал названия треста, в котором она работает.

Прошло время. Я стал на месяц старше, трезвее, солиднее… В доме моём по-прежнему покой, тишина, порядок.

Однажды у меня обедали приятели. Я рассказал историю о Елене Ивановне. Приятели смеялись. Я тоже. Вдруг раздался междугородный звонок. В трубке прозвучал знакомый хриплый голос:

– Говорит Кустанай. Слушай, друг, помоги получить цемент, всего двести тонн. Дворец культуры заканчиваем – не хватает. На тебя вся надежда. Протолкни, как ты умеешь…

– Протолкну! – радостно пообещал я. И, забыв о гостях, поспешно набрал номер замминистра.

Банкет в кафе «Белочка»

Отдел гудел. Идея взбудоражила всех: отметить в праздники день рождения счетовода Косиковой. Идея принадлежала старшему бухгалтеру Шурлику, бессменному тамаде на всех банкетах. Это он разнюхал в отделе кадров дату её рождения.

Косикова работала в отделе уже давно, но никто не знал её возраста, ни разу не бывал у неё дома. Не потому что её игнорировали. Вовсе нет. Просто она была очень застенчивой и нелюдимой, не ездила с коллективом по грибы, не участвовала в культпоходах. Знали только, что мужа у неё нет, детей тоже. Нескладная, неконтактная, в какой-то нелепой причёске, где волосы были собраны надо лбом в жидкий узелок, она изо дня в день являлась на работу в одном в том же тёмно-сером платье и молча сидела в своем углу, кутаясь в такой же тёмно-серый вязаный платок. Из-за пугливого нрава и пристрастия к серому её прозвали «Мышка».

Когда Косиковой сообщили об этом решении, лицо её вспыхнуло красными пятнами, она испуганно замахала руками и забормотала: – Зачем?.. Нет, нет… Не надо…

– Если коллектив решает, то никто не возражает, – тут же парировал Шурлик и захохотал, радуясь своей импровизации.

Прошло несколько дней и Косикова смирилась со своей участью. Она слышала, как за её спиной шушукались сослуживцы, сбрасываясь по рублю на подарок; как докладывал о переговорах с заведующим кафе заместитель главбуха Нерубай; как ревизор Рыбина и главная модница отдела Зиночка Словесная обсуждали туалеты, в которых они придут на праздник.

– Надеюсь, хоть по такому случаю именинница сошьёт себе новое платье, – вслух произнесла Словесная и тут же, чтобы сгладить бестактность, добавила. – Могу подсказать модный фасон.

– Спасибо, я сама, – не отрываясь от бумаг, тихо ответила Косикова, но лицо её опять покрылось красными пятнами.

– Представляете, что это будет за шикардос! – шепнула Зиночка своей соседке.

За прекрасную фигуру и постоянный флирт по телефону сразу с тремя поклонниками Зину Словесную называли «Ложь на длинных ногах». В отделе все имели прозвища. Их придумывал Шурлик и сам же распространял. Он был толстый, круглощёкий, с пухлыми губами-помидорами. Хотя сквозь них словам прорываться было трудно – говорил он много. Каждой фразе давал под зад языком, и она выскакивала на метр вперёд. Очень любил поесть, поэтому являлся инициатором всяческих застолий. Его называли «Колобок».

Единственным, кто не имел прозвища, был плановик Дидиани, старый холостяк, красавец и сердцеед. Несмотря на свои пятьдесят ещё очень моложавый, с чёрной шевелюрой, седыми висками, чёрными усиками и тонкой джигитской талией. По нему вздыхали все незамужние женщины всего треста, а Зиночка Словесная специально для него ежедневно меняла причёску. Несколько старомодный Дидиани каждое утро целовал ей ручку, говорил «Вы прелестны», но ни разу не проводил до дому, хотя Словесная неоднократно намекала, что им по дороге. Вообще, Дидиани со всеми был одинаково галантен, но никого не выделял и не провожал. Именно за эту осторожность, боязнь ошибиться, Шурлик попытался прозвать его «минёром», но женщины единодушно это прозвище отвергли, и оно не прижилось.

Наконец, долгожданный день наступил. В конце рабочего дня, после торжественного собрания в актовом зале, все сотрудники планово-финансового отдела спустились вниз, в кафе «Белочка». Кафе было детским, поэтому общий стол состоял из сдвинутых разноцветных столиков. Тарелки с цветочками, вместо рюмок – маленькие чашки с изображением зверюшек, маленькие белые стульчики – всё это создавало весёлое настроение и молодило души. Женщины вышли в фойе переодеться в праздничные туалеты, принесенные из дому, а мужчины коллективно рассматривали царевну-лягушку, изображенную на стене.

Дамы вошли нарядные, похорошевшие, готовые принимать комплименты. Стали рассаживаться. И вдруг обнаружили, что нет виновницы торжества. Она задержалась и вошла с опозданием, после всех. Её туалет вызвал некоторое замешательство среди присутствующих. На ней было ярко-красное платье с зелёным шарфом и зелёная лента на голове, стягивающая всё ту же нелепую причёску.

– Бездна вкуса: красный с зелёным! – шепнула Словесная Рыбиной. – Интересно, где она откопала этот кримпленчик!..

Шурлик усадил Косикову рядом с Нерубаем, которому было поручено ухаживать за ней.

– Дорогие друзья! Мы собралась здесь, чтобы приветствовать прекрасную женщину нашего прекрасного отдела! – произнёс тамада и поцеловал Косикову в щёчку.

– Ура! – закричали все и потянулись чокаться с именинницей. Медведи, волки и лисички, нарисованные на их чашечках, поцеловались с зайчиком на её чашке.

Потом ей преподнесли подарок – хрустальную вазу с букетом красных гвоздик. Затем была объявлена благодарность за хорошую работу и зачитали приказ о премировании. Снова выпили за её здоровье, потом ещё и ещё… Банкет покатился по привычным рельсам.

Косикова была в центре внимания, за ней ухаживали, говорили приятное, подливали шампанское. Каждый поступал так по разным мотивам: Шурлик – по обязанностям тамады; Нерубай, как бывший кадровый офицер, чётко выполнял порученное задание; кто-то – забавляясь, кто-то – с любопытством, Словесная – с нескрываемой иронией и насмешкой. Но каков бы не был подтекст, шквал комплиментов, похвал и ласковых слов обрушился на Косикову, она отогрелась оттаяла, осветилась изнутри, и произошло чудо – сослуживцы впервые услышали её смех, звонкий, раскатистый, заразительный… И вдруг оказалось, что зелёный шарф очень ей к лицу, потому что глаза-то у неё зелёные. А когда Дидиани пригласил её на шейк, она выделывала такие па, что потрясённый партнёр едва поспевал за ней. Когда музыка смолкла, он поцеловал ей руку и, запыхавшись, произнёс своё традиционное «Вы прелестны», но Зиночка Словесная уловила в нём какую-то неожиданную интонацию.

– Интересно, а сколько лет имениннице! – выкрикнула она.

– Это не важно! – вмешался Шурлик. – Женщина до тех пор женщина, пока у неё снег во рту тает! – и громко захохотал, радуясь сказанному.

– А зачем скрывать? – Косикова встала. – Мне тридцать шесть лет, но мне никогда ещё не было так хорошо. Хотите, я вам спою? – И запела:

Жил на свете жадный слон,
Жадный слон, жадный слон
Съел мороженного он
Сразу десять тонн…
Холодно! Холодно!
В середине холодно!..

Косикова так ярко изображала обжорство слона и так смешно показывала, как он мёрзнет, что все оживились и заулыбалась. А она продолжала:

Он сипит, и хрипит,
Посинел от хрипа,
У него один бронхит
И четыре гриппа…

– Холодно! холодно!