Прощаться не будем!

Прощаться не будем!
Александр Каренин

Приоритетный замысел военно-исторической драмы «Прощаться не будем!» основан на сильных чувствах и глубоком переживании, происходящих в нем событий. Данное повествование охватывает период с начала 1940-х до конца 1980-х годов. Историческое повествование ведется от первого лица (главного героя) под видом эпизодических воспоминаний. Главный герой обыкновенный, заурядный студент Саратовского медицинского института, который впоследствии будет принимать участие на фронтах Великой Отечественной войны в качестве санитарного инструктора, а чуть позже командиром героического танкового экипажа. Погружаясь в повествование, мы можем отследить, то как меняется главный герой под воздействием внешних жизненных факторов: его характер, его поступки, его смысл жизни. Очень напряжённый и непредсказуемый сюжет, описание боёв, любовная интрига, мистика и детективное расследование, ждут вас в остросюжетной военно-исторической драме: «Прощаться не будем!»Никто не забыт, и ничто не забыто!!!

Александр Каренин

Прощаться не будем!

Пролог

Разве для смерти рождаются дети,

Родина?

Разве хотела ты нашей смерти,

Родина?

Пламя ударило в небо!—

ты помнишь,

Родина?

Тихо сказала: «Вставайте на помощь…»

Родина.

Славы никто у тебя не выпрашивал,

Родина.

Просто был выбор у каждого:

Я или Родина.

«Роберт Рождественский – Реквием(1962г.)»

Приоритетный замысел военно-исторической драмы «Прощаться не будем!» основан на сильных чувствах и глубоком переживании, происходящих в нем событий, что каждый, соприкасающийся становится частью этого мира. Данное повествование охватывает период с начала 1940-х до конца 1980-х годов. Места событий настолько детально и красочно описаны, что у читающего невольно возникает эффект присутствия. Историческое повествование ведется от первого лица (главного героя) под видом эпизодических воспоминаний. Автор постепенно развивает сюжет, что в свою очередь увлекает читателя не позволяя скучать. Главный герой обыкновенный, заурядный студент Саратовского медицинского института, который впоследствии будет принимать участие на фронтах Великой Отечественной войны в качестве санитарного инструктора, а чуть позже командиром героического танкового экипажа. Погружаясь в повествование, мы можем отследить, то как меняется главный герой под воздействием внешних жизненных факторов: его характер, его поступки, его смысл жизни. Он радуется и огорчается, веселится и грустит, загорается и остывает. При помощи ускользающих намеков, предположений, неоконченных фраз, чувствуется стремление подвести читателя к финалу, чтобы он был естественным, желанным. На протяжении всей драмы «Прощаться не будем!» нет ни одного лишнего образа, ни одной лишней детали, ни одной лишней мелочи. Что ни говори, а все-таки есть некая изюминка, которая выделяет данное произведение среди множества подобного рода и жанра. Примечательно то, что параллельно с сюжетом встречаются ноты сатиры, которые сгущают изображение порой даже до нелепости, и доводят образ до крайности. С первых строк понимаешь, что ответ на загадку кроется в деталях, но лишь на последних страницах завеса поднимается и все становится на свои места. Действие начинается с июля 1953 года, в лагере под Свердловском. Очень напряжённый и непредсказуемый сюжет, описание боёв, любовная интрига, мистика и детективное расследование, ждут вас в остросюжетной военно-исторической драме: «Прощаться не будем!»

Никто не забыт, и ничто не забыто!!!

Вступление

Давно я не припомню такого дождливого лета в наших краях. Вот уже несколько недель неукротимо льёт как из ведра, оставляя за собой огромные-огромные лужи, имевшие сходство с миниатюрным морем. Непроглядной стеной этот крупный, по-летнему теплый, он занавешивал весь уральский пейзаж. Проснулся рано. Развалившись на верхнем ярусе своей шконки, я наблюдал в окно за всей этой природной картиной. Иногда поглядываю на рядом воткнутый, крохотный осколок зеркала, пытаясь разглядеть в нем человека. Отображающимся в нем человеком был Алексей Александрович Петровский. Когда-то обычный студент. Четверокурсник. Отличник медицинского факультета Саратовского мединститута. К моему великому сожалению, доучиться в нем мне не удалось, так как началась война и нас всех призвали на фронт в качестве санитарных инструкторов. На протяжении четырех лет войны, я проделал стремительный путь от сержанта медицинской службы до командира танкового взвода, завершив её в капитанском звании. Смешно сказать, даже был представлен к званию Героя Советского союза, но… не срослось. Война забрала у меня многое, можно сказать всё! Это и любимую учёбу, и друзей, и родителей, но самое главное мою единственную супругу, с которой мы в тайне ото всех расписались в июне 1941-го. Сейчас мне тридцать два года, и по своей собственной и необъяснимой дурости попал в эти не столь отдаленные места. Здесь в лагере иная жизнь. Рутина. Подъем, зарядка, завтрак и на работы. Окружение конечно такое себе. Всякий сброд в лице бывших власовцев, убийц, полицаев, пособников, вредителей и политических. Что удивительно, даже среди этого сброда были и интеллигентные тихие люди, которые на вид и мухи не обидят, но «в тихом омуте» как говориться. Про одного из них я расскажу позже. А пока упираюсь подбородком в подушку и продолжаю вглядываться в своё лицо. Оно зияло мелкими морщинками и грубыми затянувшимися шрамами ото лба до подбородка. Зубы изрядно пожелтели, доброй половины уже не досчитаться. Сегодняшнее утро мне почему-то на миг показалось особенным. В душе было какое-то приятное и в тоже время волнительное предчувствие, которого за все восемь лет своего пребывания в исправительно-трудовом лагере я не испытывал. После команды «Подъём!» дежурный отправляет на зарядку. В этот воскресный день она прошла довольно быстро. Далее по распорядку: туалет, завтрак, получение рабочего инвентаря и на свои закрепленные участки. Наш девятый отряд, после проведенного ритуала стал вылезать из своего барака на работы. Вооружившись пилами и топорами, под конвойной охраной, мы следовали за пределы лагеря. Было нас человек двадцать. Все укутаны в легкие телогрейки, которые тотчас же были объяты теплым июльским дождём. Следуя общим строем не вольно наблюдаешь за красотами края Свердловской области. Она во многом уникальна и многообразна. Тут простираются и равнина, и бегущая извилистая река, и помесь лесов, которые представляют собой пихты и ели, растущие в большом смешении с широколиственными дубами, кленом, липой. К великому сожалению, леса страдают от деятельности человека. Происходит вырубка необходимая для заготовки стройматериалов, а на месте вырубки земля облагораживается под пахотные угодья, ибо почва в этих краях плодородная. «Севураллаг» основывался на лесозаготовительных работах. Поэтому каждый божий день пилами, топорами и кирками, мы губили эту прекрасную природу, отправляя спиленные деревья на дальнейшую переработку. На этом все прелести заканчиваются и начинаются «другие». Некоторые заключенные не выносили такой адской нагрузки и смертность в лагере была достаточной. Всему виной естественные причины. Это и запущенные болезни, и осложнения ранений полученные в годы войны. Что и говорить, даже имели место здесь и суициды. Помнится, как-то зимой минувшего года, один немолодой мужчина из бывших власовцев, (соседствующий со мной по шконке) на очередной работе, имитируя силовое истощение свалился в снег. На просьбу надзирателя встать и продолжить работу, он ответил грубым отказом, парируя тем, что больше не может выносить таких тягот и лишений. Надзиратель делал всё (в рамках дозволенного конечно) чтобы вернуть в строй заключенного, но тот вдруг схватил топор и стал набрасываться на него. Недолго думая охранник взвел затвор автомата и выпустил очередь по разъярённому заключенному. Хоронили не мало. Занимая должность помощника бригадира, назначенного из числа заключенных, я параллельно с этим участвовал в выносе тел, закапывая их в обезличенных могилах на окраине лагеря. За все эти восемь лет, за все эти две тысячи девятьсот двадцать дней и ночей, я потерял и смысл жизни, и человеческий облик, о котором мне когда-то в далеком 1944-ом ведал полковник Иванцов, расстрелянный тогда же за измену Родине. Каждый день этой лагерной жизни выжимал нас до нитки. Прибываем на место. Бригадир распределяет по своим закреплённым территориям. Мой напарник-интеллигент Володька Акимов, хлопая меня по плечу берет длинную зубастую пилу, и мы втроем убываем на участок. Володька был самый молодой в нашем отряде. Он попал к нам три года назад за убийство жены и её любовника, невольно застукав их вернувшись с очередной смены. С одной стороны, его можно было понять, когда он рассказывал в слезах о своем горе, что он дескать любил её до безумия, но она не могла иметь от него детей. Его Марфуша, как он её называл, не желала уже мириться с бездетным браком и пошла на этот грех со своим соседом по лестничной клетке. Это случилось в одном из ростовских сел, где Володька работал трактористом. И вот по злому року судьбы его рано отпускают со смены. Придя домой он услышал неистовые стоны со стороны их спальной комнаты. Проследовав на эти развратные охи-ахи, он увидел непередаваемую картину, о которой стыдно рассказывать даже мне. В порыве ярости, Володька забил их до смерти молотком, после чего самостоятельно пошел в отделение милиции. С другой стороны, это его не оправдывает. Я понимаю, насколько невыносимо видеть, предательство любимого человека на твоих глазах, но это не повод убивать же? Он вполне мог избежать заключения, просто набив морду этому соседу, а с ней попытаться поговорить и отпустить на все четыре стороны. В такие ситуации я к счастью не попадал. А если они и были, то уже без меня, так как женат я был перед самой войной, и война эта забрала у меня абсолютно всё. Прошло двенадцать лет с тех пор, а я доселе не знаю, где моя жена сейчас и с кем. Видимо давно уже похоронила и забыла, начав новую счастливую жизнь. Итак, о работе. Несколько ослабевшие и навзничь промокшие от проливного дождя, мы с Володькой принялись подпиливать высокую сосну. Только я вошел в раж, как меня вдруг вызывают к начальнику лагеря. Под конвоированием старшего сержанта внутренних войск, меня доставляют в барак к начальнику лагеря – подполковнику Васильеву. В кабинете находился его заместитель майор Колесников, сам Васильев и некий капитан, моложавый парнишка, с карими и дружелюбными глазами. Лицо его было по-мужски красивым, губы тонкие в нитку, волосы темные, аккуратно пострижены и зачесаны назад. Сам коренастый, похоже спортсмен. Форма сидела превосходно и подчеркивала его мускулатуру. Он разглядывал меня без какого-либо призрения, даже с каким-то пиететом, как будто я его давний хороший знакомый.

– Гражданин начальник лагеря, заключенный Петровский, статья 58-1а и 58-6, срок тринадцать лет, прибыл по вашему распоряжению! – доложился я и тотчас же упёрся спиной о рядом стоящий шкаф с документацией. Капитан осмотрел меня с ног до головы и приказал надзирателю усадить меня на стул. Майор Колесников тут же с негодованием возразил, мол «нечего этой гниде пачкать мебель». Капитану это не понравилось, и он снова повторил свой приказ уже в грубой форме, после чего выставил Колесникова за дверь. Я был удивлен, почему этот человек, добродушной внешности, да к тому же младше по званию, так хозяйничает в этих кругах. Как выяснилось, этот человек прибыл из Москвы, из центрального аппарата управления МГБ СССР и его прибытие на первый взгляд мне показалось странным.

Представился капитаном Москвитиным и для меня было вполне достаточно. Он молча рассматривал моё личное дело прерываясь лишь на перекур. Пройдет еще минут десять, и он начнет свой допрос.

– Бывший капитан советской армии Петровский?

– Он самый, гражданин начальник! Бывший капитан красной армии Петровский! А если еще вернее, то лагерная пыль. – неторопливо ответил я.

– Ну зачем же так? Мое руководство так не считает! – с улыбкой ответил Москвитин, и глядя на меня как я схватился за живот, добавил:

– Вы голодны?

– Гражданин начальник, вы меня позвали перекусить с вами? Ни ради этого же вы ехали из Москвы? – усмехнулся я.

– Не совсем, капитан, не совсем! Я приехал к вам по распоряжению моего руководства. Мне надлежит разобраться в вашем деле. Выявить ошибки, несоответствия, подлоги.

– Хм, почему именно я? Со мной вон сколько достойных людей. Среди сброда есть и бывшие командиры, и бывшие коммунисты. Вон сидят на параше гниют! От чего же вам с ними не пообедать?

– Ну видимо у них нет такого права как у вас!

– Хех! Не смешите гражданин начальник!

– И все же к делу!

Следователь вытащил из своего портфеля бумагу, приготовил авторучку и аккуратно разложил всё на ломберном столе.

– Мне поручено разобраться в вашем деле. Я должен знать о вас абсолютно всё, и посему вы расскажите подробнее о своей жизни с самого начала.

– Что конкретно вас интересует?

После заданного вопроса меня стал мучать удушающий кашель, который постоянно настигал меня после тяжелого ранения еще на фронте.

– Вы простужены? – спросил Москвитин, и тут же переключившись на подполковника Васильева приказал:

– Немедленно сюда горячий обед, чай с медом и грамм сто коньячку!

Начальник лагеря лихо опешил от таких дерзких закидонов капитана.

– А бабу ему сюда не подать? Слишком много хотите вы для него, товарищ капитан госбезопасности! – воскликнул он, разводя руками. Москвитин даже не поднимая на него взгляда громко покашлял в кулак, чем дал понять ему о немедленном выполнении его распоряжения. Подполковник плюнул на пол и с благим матом все же повинуясь приказу послал надзирателя за обедом.

– Так я думаю будет лучше! – улыбнулся он. – А интересует меня ваша жизнь с далекого 41-го года. Ваша учеба в медицинском институте, ваши планы, семья, как попали на фронт. Ах да! (Москвитин вдруг полез в свой портфель и достал пачку папирос «Герцеговина»)

– Вот, чуть не забыл! Гостинчик скромный. Курите на здоровье!

Тянусь за пачкой. Достаю длинную, ароматную папиросу. Москвитин даёт прикурить.

Через несколько минут в дверях появился надзиратель с огромным сверкающим подносом. Капитан привстал с места, оправился и подойдя к окошку добродушно произнес:

– Пожалуйста, Алексей Александрович! Кушайте, набирайтесь сил, они вам еще пригодятся. Разговор у нас долгий будет. Да, только не накидывайтесь на еду сразу, а то заворот схватит!

Передо мной стоял большой алюминиевый поднос, который был украшен гороховым пюре с дымком, двумя большими аппетитными сардельками, алюминиевой кружкой с чаем, миской местного меда и коньячной бутылочкой с глиняной пробкой. Повернувшись лицом к местному начальству, Москвитин грациозным движением руки, указал всем присутствующим в кабинете на выход.

Васильев с надзирателем, продолжая недоумевать, дерзко хлопнули дверью испарившись в соседние комнаты.