Обнимает чужой?…»
И вдруг глаза его загорелись мрачным огнем.
– Обнимает чужой?! – воскликнул он и вскочил.
Щеки его пылали, спокойное лицо стало грозным, метало молнии.
– Нет, богом клянусь, Маквала! Если не мне, так и другим ты не достанешься!.. Я люблю тебя, и ты моя навеки!..
«Лучше слов, что я придумал,
Не придумал человек!
Лучше умереть однажды,
Чем терзаться целый век!..»
– Да, лучше, лучше умереть однажды, так лучше! – воскликнул он и стал спускаться с горы.
Онисе шел твердой, стремительной поступью, пот катился градом по его лицу.
Огибая выступ скалы, он вдруг столкнулся с быстро шедшим человеком.
– Здорово, Онисе! – воскликнул встречный. Онисе смешался.
– Бежиа, ты? – остановился он, в душе проклиная эту встречу.
– Куда путь держишь? – спросил с любопытством Бежиа.
– Никуда. Соскучился, решил на охоту пойти.
– О-о! – удивился Бежиа. – Турья голова тебе, турья голова! – приветствовал он Онисе обычным приветствием охотников. – Дай бог тебе удачи!
Онисе смущал его испытующий, недоверчивый взгляд.
– А зачем ты вниз идешь? – не выдержав, спросил пастух.
– Хочу поохотиться по ту сторону гор.
– А почему? Разве здесь не лучше?
– Нет, здесь пастухов много и зверь напуган.
– Ну, дай тебе… Задержал я тебя!..
– Нет, что ты?… Ты парень удачливый, у тебя счастливый глаз, ты не сглазишь.
– Дай тебе бог удачи! А скажи, пожалуйста, талисман – железное кольцо, выкованное в безмолвии, – у тебя есть?
– А зачем мне оно?
– Как зачем? Ты, значит, не знаешь ничего? Вот я тебе сейчас расскажу, как это бывает… Встанет кузнец в страстную пятницу, не вымолвит ни слова, ни куска в рот не возьмет, ни глотка не выпьет, и так, натощак, не произнеся ни звука, раздует горн и скует кольцо железное и всякого, кто будет носить то кольцо, оградит оно от зла и от глаза дурного.
Онисе нетерпеливо ждал окончания рассказа, слышанного им тысячи раз.
– До свидания, Бежиа! – стал он торопливо прощаться.
– Ты что, друг, разве спешишь? Посидим, отдохнем немного.
– Некогда, опаздываю.
– Ну, давай отдохнем!
– Где ты был, что так устал?
– А вот присядем, тогда расскажу. Они сели на камень у края дороги.
– Еще до рассвета пришлось мне гонять коз проклятых, разбрелись они… Как только вернулся, меня послали в деревню за хлебом, мы без куска хлеба остались; когда спустился вниз, оказалось, что лошадь отправили пастись в горы. Теперь иду за лошадью.
Онисе насторожился. Ведь Бежиа работает пастухом у Гелы, значит, он был у Маквалы, видел ее. О, теперь Онисе готов был до полуночи не расставаться с ним! Бежиа видел Маквалу, стоял рядом с нею, теперь эта нежданная беседа с пастухом показалась ему бесценным подарком.
«Только, что за проклятье! – думал Онисе. – Ни разу не упомянет о ней!»
Бежиа, как нарочно, ни словом не обмолвился о Маквале. Он тарахтел без умолку, как неисправный мельничный жернов, вертел языком безостановочно, но ни одного зернышка для жадного слуха Онисе!
– Бедняга, как намучили тебя! – сказал наконец Онисе.
– Да уж, где нам, крестьянам, отдыхать, да еще батракам! Пришел я домой уставший, хотел отдохнуть, а тут Маквала за конем послала, не смог я ей отказать, сразу же и пошел.
– Маквала? – наконец-то губы Онисе произнесли вслух священное имя. Кровь прилила к его лицу, он принялся кашлять, чтобы скрыть свое волнение.
– Да, Маквала… Что ни говори, а такой женщины нет в наших горах. Богом клянусь, ей отказать невозможно ни в чем.
– Ишь, как ты о ней говоришь! – неловко попытался пошутить Онисе, изо всех сил стараясь, чтобы голос его не дрожал.
– А отчего не говорить? Добрая она… Не спросит человека, почему он брови насупил, развеселит его, утешит… А сердце какое? А нрав? Нет, не иначе, как сам владыка был ее восприемником!..
– А сердце у нее доброе? – спросил мохевец.
– Доброе, да еще какое! Слов не найдешь, чтоб ее восхвалить достойно!.. Только жаль ее, одна дома, много забот у нее по дому.
– Разве так уж много? – участливо спросил Онисе.
– А как же? Большое хозяйство, двор, скота много… Все надо в исправности держать… Ты что дрожишь-то весь? – прервал свои разглагольствования Бежиа, пристально вглядываясь в Онисе.
Онисе насторожился. Как бы не опорочить недоброй молвой дорогое имя!
– Это ничего… Просто зябну.
– Уж не лихорадит ли тебя?
– Нет, откуда в горах лихорадка? Просто холодно стало.