Пастырь

Он понимал, что отягощенная грехом душа найдет облегчение в исповеди, но знал он и то, что сперва ей нужно созреть для покаяния.

Признание, исповедь без покаяния не дадут душе той возвышенной силы, которая одна способна спасти ее от гибели, озарить лучом света ее мрачные тайники.

Пастырь не старался ловить Маквалу на слове, не хотел хитростью выведывать ее тайну. Он ждал, когда душа ее смягчится и она сама сознается в своем грехе и покается в нем.

Онуфрий верил, что без воли господней ни единый волос не упадет с головы. Спасение Маквалы и встречу с нею в горах он приписывал провидению. Пастырь видел в ней грешницу, отмеченную богом, посланную к нему за тем, чтобы он мог исцелить ее и спасти. Отшельник молился за нее, наставлял ее перед распятием, повествовал ей о жизни человека, отдавшего тело свое и пролившего кровь свою во отпущение грехов.

Однажды в субботний вечер пастырь совершал молитву. Он в последний раз помолился за нищих и убогих духом и телом, за вдов и сирот, за всех обездоленных, перекрестился и произнес «аминь», как вдруг услышал у себя за спиной горькое рыдание. Он обернулся. Маквала, припав к земле лицом, рыдала и стонала. Лицо пастыря просветлело, он взял с аналоя распятие и подошел к плачущей.

– Приложись, дочь моя! Отец наш всевышний пошлет облегчение твоей душе. Молись Христу, положившему жизнь свою за страждущих.

– Отец, спаси меня! – горестно воскликнула Маквала. – Я не знаю слов, чтобы молить бога о спасении.

– Молитва не в многословии, дочь моя! – отозвался старец. – Каждое слово, исторгнутое из глубины сердца, каждый вздох достигает до слуха господня… Не обилие слов спасает душу от испытания, а чистота сердца освещает ей путь из мрака преисподней.

– О-о, отец мой! – и глаза Маквалы залучились. – Ты проливаешь свет в мое сердце, – значит, всевышний услышит мои мольбы и спасет жизнь тех, кого я погубила?

– Нет грехов, которых не искупит раскаяние!..

– Слава силе его и великодушию! – произнесла женщина.

Долго молились они молча, отдаваясь благоговейно возвышенным мыслям. Вдруг Маквала побледнела и опустила глаза. Она прикрыла ладонью веки, ей представились все волнения, которые внесла она в жизнь теми, нарушив его вековечные обычаи и нравы ради минутной радости своей, и скорбь с новой силой пронзила ее. Впервые она почувствовала всю тяжесть вины своей и сочла себя недостойной обращать молитвы к господу.

– Что с тобой, дочь моя? – ласково спросил ее пастырь, кладя руку ей на голову.

– Отец! – взмолилась она дрожащим голосом. – Душа моя мятется… Нет мне покоя, не могу я молиться!..

– Ты еще не обрела полноты веры, дочь моя! Доверься мне, пастырю своему, и, может быть, я сумею облегчить твое горе.

Маквала подняла на него глаза, тяжело вздохнула и снова потупилась.

– Кто ищет спасения, тот должен иметь в себе больше веры и доверия!.. Ты не доверяешь мне?

– Нет, нет, доверяю, но трудно мне говорить, отец!

– Дочь моя! Один я, без свидетелей, слушаю тебя, я пастырь твой, который помолится за тебя перед господом и будет помнить о рассказе твоем лишь тогда, когда душой сольется с господом… А на людях память моя об услышанном изменит мне, виденное мною забуду, дар слова умолкнет во мне. Слушай меня, ибо да – это да, и нет – это нет!

– Я верю, отец, приемлю слова твои! – и Маквала рассказала пастырю о постигших ее испытаниях.

Пастырь слушал внимательно, всецело проникаясь ее горем. Он считал, что его долг не только выслушать человека, но и облегчить страждущую душу, подать ей, обессиленной, отчаявшейся, надежду на новую жизнь.

Он поднял созерцательно-углубленный взгляд и обратил его к образу богоматери. Пастырь молился об укреплении своих душевных сил, чтобы смог он указать женщине путь истинный, восстановить в ее сердце веру в жизнь.

Он положил руку ей на голову.

– Господи, всеблагой! Ты добр и милосерден, помоги грешным, ибо не знают, что творят!

И пастырь поднес к губам женщины крест. Она благоговейно приложилась к нему.

В кротких словах старца не было ни тени упрека, лаской и успокоением овеяли они сердце Маквалы.

С того дня она обрела силу для жизни, сумела сделать свою жизнь полезной для мира, для людей. Научившись различать целебные травы, она ходила вместе с пастырем собирать их и помогала ему приготовлять лекарства для больных.

14

Темной, ненастной ночью, когда небо, разверзаясь, обрушивалось на землю, когда громовые раскаты раздирали человеческий слух и молния, подобно изверженному из земли огню, слепила глаза, – пастырь и его ученица сидели перед очагом и перебирали целебные травы. Гроза бушевала в горах, скалы рушились и с адским грохотом низвергались в пропасть. Ураган вырывал с корнями деревья и, закружив их в воздухе, швырял в бездну. Природа свирепствовала и грозилась смести, уничтожить весь мир.

Покрыв колени чистой дубленой кожей, старец растирал травы на гладком камне.

– Подорожника теперь хватит, – сказал он, – дай немного мелиссы!

– Сделаем побольше, раненых ведь много, – отозвалась Маквала.

– Этого хватит хоть на целую толпу народа! – сказал старик

Женщина подала траву и снова принялась ткать шерстяную ткань на чоху. Наступило молчание, буря тоже притихла.

Вдруг снова завыл ветер, сверкнула молния, оглушительно ударил гром. Хлынул ливень, разверзлись небеса, скребущий, хрипящий гул обрушившейся в ущелье скалы на мгновенье покрыл все звуки.

Женщина перекрестилась.

– Проклятая ночь! – прошептала она.

– Быть беде этой ночью! – сокрушенно добавил старик.

Непогода бушевала.

– Небо, что ли, обрушивается на мир? – прислушался старец.

– Да, вздуются потоки, разольются, а тебе так далеко итти? – робко сказала Маквала.

– Не растаю от непогоды, а людям помощь нужна.

– Опасно, поберечься надо!

– Нет. Других надо беречь, тогда и они тебя поберегут… Бог велик и милосерден, – твердо сказал старик.

– Разве ты сегодня ночью пойдешь? – помолчав, спросила Маквала.

– Сегодня… А что?

– Ничего… Но… – голос ее задрожал.

– Что но?

– Дождался бы утра.

– Зачем?