Отцеубийца

Джгуна подошел к Нуну с водой, поднес ей к губам кувшин, но ей свело челюсти, и она не могла сделать ни одного глотка, хотя и была в сознании. Тогда Джгуна концом кинжала разомкнул ей зубы и влил в рот несколько капель. Она ожила от первой же капли и жадно приникла к сосуду, с каждым глотком чувствуя прилив сил.

– Довольно, хватит с нее! – крикнул Гиргола.

– Еще немножко, бога ради! – И Нуну потянулась губами за кувшином.

Джгуна наклонился над ней и шепнул: «Потерпи еще немного!» – потом резко отнял кувшин и сердито сказал:

– Хватит тебе!

Нуну, поняв намек Джгуны, покорно приникла к столбу. Гиргола и Джгуна продолжали пировать.

– Знаешь что, Гиргола, – сказал вдруг Джгуна. – Дадим-ка ей немножко мяса, а то еще умрет!..

– Какое там ей мясо? – сердито отозвался Гиргола.

– Нельзя допустить, чтобы она умерла. Ведь ты же хочешь подольше ее мучить?

– Да, я хочу ее мучить, она сама так меня измучила, эта чертова дочь! – заскрежетал зубами Гиргола.

– Так дать ей, что ли, мяса?

– Как знаешь!

Джгуна не стал спрашивать вторично. Он поднес пищу бедной женщине. Он накормил ее, а когда она немного подкрепилась, осторожно перерезал веревку у нее за спиной и шепнул:

– Буду ждать тебя за дверью. Выйди осторожно, когда заснет Гиргола.

Потом он вернулся к Гирголе, который настолько опьянел, что стал дремать.

– Ты что, спать, что ли, задумал? – весело воскликнул он и запел: «Налей полней, не томи меня».

– А?! Нет! Дай, налей еще! – и Гиргола протянул ему свой рог.

Джгуна наполнил рог. Гиргола поднес его к губам, но не смог опорожнить и отшвырнул в сторону.

– Нет, не могу больше! – пробормотал он заплетающимся языком. – Спать хочу, ступай теперь домой.

Джгуна простился с ним и ушел. Гиргола с трудом накинул засов на дверь и, опираясь на стену, повернулся к Нуну.

– Как я быстро напился!.. Что это со мной?… Ну вот, Нуну, теперь ты моя… Подойди, поцелуй меня… Не хочешь?… Тогда я сам тебя поцелую.

И он, шатаясь, подошел к Нуну, которая глядела на него с омерзением. Она ловко увернулась от него, и он со всего размаху ударился лбом о столб с такой силой, что свалился на месте и, что-то пробормотав, тотчас же захрапел.

Нуну дрожащими руками подняла засов и выскочила вон.

– Заснул? – спросил Джгуна, который ждал ее за углом.

– Да! – шепнула женщина.

– Иди за мной, тебя ждет твоя крестная мать.

Нуну спокойно пошла за Джгуной, зная, что его жена сумеет надежно спрятать ее от Гирголы. А может быть, Гиргола и сам оставит ее в покое. Во всяком случае она будет на свободе.

Они подошли к небольшому дому, где их встретила с распростертыми объятиями крестная Нуну.

Родственники всячески успокаивали Нуну и уверяли, что Иаго только ранен и, разумеется, снова ее разыщет, хотя сами они верили этому с трудом.

Утром Гиргола обнаружил, что Нуну снова ускользнула из его рук. Он поднял тревогу, сообщил об этом диамбегу, перевернул в деревне все вверх дном, но никаких следов не нашел, никто не видел Нуну. И все решили, что она утопилась в реке.

А Нуну жила в тишине и покое, и не было у нее теперь иных забот, кроме тревожных размышлений об Иаго, от которого пока еще не было никаких вестей.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

В деревне Арциа семья Парчо приняла Иаго и его побратима Кобу, как родных сыновей. Все старались исполнять каждое их желание.

Лекарь, пользовавший Иаго, надеялся в несколько дней поднять его на ноги. Иаго с нетерпением ждал выздоровления, чтобы жестоко отомстить Гирголе за все свои беды. Столько злодеяний было на совести у Гирголы, что не только горец, для которого священны слова: «Лучше умереть со славой, чем жить в позоре», но и человек самого мирного нрава мог бы проникнуться жаждой мести.

Коба ни на минуту не отходил от Иаго. Друзья часто беседовали о своей беспокойной жизни, вспоминали Хеви и мечтали о возвращении в родные края.

Вечера обычно заканчивались щемящими звуками пандури. Коба играл на нем с большим искусством, напевая вполголоса песни о мужестве.

Велика сила этих звуков; они как будто тревожат, но в то же время успокаивают, смягчают недуги и навевают на душу целительный сон. Кто не испытывал, будучи больным, благодетельной сладости этих звуков, пронизывающих все существо человека?

Время шло. Иаго стал поправляться, мог уже сам выходить на балкон, хотя все еще был очень слаб.

– Иаго, – сказал ему однажды Коба, – мне хочется пойти на охоту в горы.

– Тебе, верно, наскучило сидеть со мною! – печально отозвался Иаго.

– Что ты! Нет, я думаю там встретить кого-нибудь из наших охотников, про своих разузнать!

– Как хочешь! – Иаго отвел глаза, чтобы не выдать своего волнения. – Конечно, иди!

Воспоминание о Нуну обожгло ему щеки. Ему давно уже хотелось попросить Кобу сходить за вестями.

– Не будешь скучать тут один без меня? Ведь тебе теперь лучше!

– Нет, нет, что ты! – Иаго не на шутку испугался, как бы Коба не передумал. – Ступай, может, и вправду встретишь кого-нибудь.

Коба собрался, попрощался со всеми и отправился в Хде не столько ради охоты, сколько ради того, чтобы узнать что-нибудь про Нуну.

Последние лучи золотились на гребнях гор, когда он дошел до Хдейского водопада. Вода, молочно пенясь, падала с огромной высоты, ревела, рассыпалась брызгами, многоцветно отражавшими солнце.

Ниже раскинулось изумрудное кольцо леса, позади него с остроконечной скалы непрерывно стекал мелкий черный гравий, а по ту сторону высилась небольшая гора, на которой приветливо зеленела круглая поляна, сплошь усеянная пестрыми ароматными цветами. В траве пряталось множество вкусных и крупных ягод. А за лесом вздымались крутые, голые скалы с изломанными зубчатыми вершинами, терявшимися в небе.

Коба стоял над Хдейским ущельем и любовался раскинувшейся перед ним родной природой, где нежные краски так гармонически сочетались с природной суровостью местности.

Давно уже не видел он этой красоты, такой родной и привычной для его глаз, такой сладостной для его сердца!