Отцеубийца

– Давай пристанем к ним, – предложил Иаго.

– Давай! – согласился Коба.

– Пойду, разыщу их!

– Зачем тебе? Разве я не могу пойти? – перебил его Коба.

– А я что же? И со мной ничего плохого не случится. Пойду! – поднялся Иаго.

– Нет, ты оставайся тут, за Нуну присмотри!

– Ну, ладно. Только будь осторожен, Коба, сразу не подходи.

– Не беспокойся, знаю.

– Побратайся с ними. Скажи, что мы абреки, к ним в гости идем.

– Хорошо.

– Ну, с богом, не стоит медлить!

Коба взял ружье, перекрестился и пустился в путь. Вскоре он скрылся в лесу.

Иаго проводил его взглядом, постоял в глубокой задумчивости, потом повернулся к Нуну. Она крепко спала, утомившись от долгой дороги. Мохевец подошел к ней, остановился поодаль и стал смотреть на нее с любовью. Выбившиеся из-под платка мягкие пряди волос в беспорядке рассыпались по ее милому лицу, щедро залитому лунным светом. Они чуть заметно шевелились от легкого, свободного дыхания и нежно щекотали, ласкали ее. Она не могла проснуться от этого, но слабая улыбка блуждала по ее лицу. Или, быть может, после долгих испытаний она и во сне чувствовала близость любимого и улыбалась своему счастью. Вот губы ее раскрылись, дрогнули и произнесли имя Иаго, так сладко, с таким страстным волнением позвали его, что он не выдержал и, опустившись на колени перед Нуну, стал осторожно, тихо ее целовать. От прикосновения горячих губ Нуну слегка вздрогнула, лениво, утомленно потянулась, и руки ее обвились вокруг шеи Иаго.

Он весь затрепетал от этой властно пьянящей близости.

Сладкое забвение захлестнуло их с неудержимой силой, и они погрузились в него, не в силах сопротивляться. Сердца их трепетно бились, разум молчал, и ласки их могли бы длиться целый век, но и того им было бы мало. Они целовали друг друга и пьянели от любви. Они прерывали ласки только для того, чтобы посмотреть друг другу в глаза, извлечь из них новые силы, новую неутомимую страсть и снова слить уста в поцелуе.

Такова юность, такова чистая, беспорочная любовь! Боже! Какое блаженство испытывали они в эти минуты!..

Между тем Коба добрался до того места, где, как он думал, укрывались те, кого он искал. Это была небольшая лужайка, окруженная непроходимым лесом. Здесь можно было расположиться свободно, не боясь преследования.

Коба подошел к самому краю лужайки и осторожно раздвинул ветки деревьев.

Посредине лужайки был разведен маленький костер, – сильный огонь и высокое пламя могли бы привлечь внимание преследователей, – вокруг которого сидели мужчины, человек десять, и чистили ружья в ожидании ужина. На нескольких вертелах жарились с шипением турьи шашлыки.

Коба тотчас же убедился, что люди эти – джариахцы, и среди них он признал одного своего знакомого, известного мастера по изготовлению топориков, человека, силе и смелости которого все дивились в горах.

Наделенный от природы умом и отвагой, он был необыкновенно ловок и смел. Не раз наводил он страх на казаков, не раз угонял их стада и табуны.

Но что ему понадобилось в Хеви, где у него было так много друзей и где во многих домах его встречали хлебом-солью? Неужели он пришел сюда за добычей, позабыв обычаи гор, так свято хранимые всеми? Нет, Парчо – горец, он слишком доблестен, чтобы нарушить эти обычаи! Как видно, не ради добычи явился он сюда!

Коба еще был погружен в свои размышления, когда Парчо вдруг вскочил с места, схватился за ружье.

– Кто здесь? – крикнул он.

– Гость! – ответил Коба и смело вышел на поляну.

– Гость от бога, зачем же ты прячешься? – сказал Парчо, пытливо осматривая его с головы до ног. – Но если ты лжешь, ей-богу, дорого за это поплатишься!

– Ложь не пристала мохевцу! – гордо вскинул голову Коба. – У людей моей страны не раздвоены ни сердце, ни язык.

– Да благословит тебя бог за такие слова! – воскликнул Парчо. – Будь нашим гостем!

Остальные тоже поднялись навстречу Кобе, в знак почтения приняли от него ружье, поздоровались, подвели к стоянке.

Парчо узнал Кобу, начались расспросы друг о друге, о домашних, о стадах, потом все уселись за еду.

Кобе и Парчо подали отдельно, а остальные уселись в кружок.

Разговор продолжался, но вежливость не позволяла Парчо расспрашивать гостя, зачем пришел он сюда, а Коба, по обычаю этих мест, не торопился сам приступить к рассказу, дожидаясь, когда его спросит старший.

Отужинав за общим столом, что так тесно связывает людей гор, закурили трубки, и тогда Парчо задал первым вопрос:

– Гость, ты – пастух и не покинул бы своего стада зря… Так говори, если хочешь говорить, рассказывай, наш слух обращен к тебе!

– Я убил человека, от кровной мести ушел, я нуждаюсь в вашем гостеприимстве.

– Не грех убить человека, если он недруг твой, но нужно ответ за это держать. Ты один?

– Нет.

– А кто с тобой?

– Мой побратим и его жена.

– Идите к нам… – пораздумав, сказал Парчо. – Гость от бога, и хозяин не может закрыть перед ним двери дома своего. Отныне мой дом будет вашим домом.

– Хлебосольство ваше всем известно.

– Гость от бога, и хлеб тоже от бога.

Тогда Коба рассказал о себе и об Иаго, рассказал о насильственном венчании Нуну, о нападении на тюрьму и о побеге Иаго. Парчо и его товарищи слушали, затаив дыхание, эту повесть о беззаветной отваге.

Когда рассказ был окончен, Парчо вынул пулю из газыря и протянул ее Кобе.

– Дай и ты мне свою пулю, хочу побрататься с тобой! – сказал он.

Коба протянул ему свою пулю, и они трижды обняли и поцеловали друг друга. С этой минуты они стали кровными братьями, и все горячо их поздравляли.

А Нуну и Иаго все еще продолжали дарить друг другу нескончаемые ласки, все еще журчали тихие любовные слова. И вдруг, когда Иаго привлек к себе лицо Нуну, чтобы еще раз запечатлеть поцелуй на ее губах, где-то совсем близко послышался шум, и несколько человек во главе с Гирголой выбежало из леса с шашками наголо.

Иаго вскочил на ноги и первым же выстрелом уложил, на месте одного из нападавших, а потом выхватил кинжал и вступил в жестокую неравную борьбу. Человек тридцать кружилось вокруг одного, как стая собак.

Многие из шайки Гирголы были ранены. У самого Иаго кровь лилась ручьями из ран. Но ни одна его рана не была настолько тяжела, чтобы помешать ему продолжать борьбу, многочисленность врага как бы хранила его: каждый тянулся вперед, чтобы ударить его, и все мешали друг другу, а мохевец отбивался от них, как лев. Но теряя кровь, он терял и силы.

У него темнело в глазах, он не мог больше держаться на ногах. Но вдруг раздался залп, и семь человек из отряда Гирголы свалились на землю. Остальные, до смерти перепуганные, спаслись в лесную чащу.