Старинные миньятюры

Считая разговор законченным, Забар ужом свернулся возле остывающих углей.

Всхлипывая на ухабах, катились цыганские кибитки. В одной из них Шандор донимал вопросами старого Забара.

– Забар, а на Луне цыгане живут?

– Пока нет, мой мальчик! Был такой цыган Коста Циолковский, мечтал туда слетать, посмотреть, что там, да как. Но вот беда: без коня он лететь не хотел, а жеребец в ракету не помещался. Да и фураж негде было хранить. И еще одна причина не позволяла ему совершить полет: на Луне украсть нечего! Я вчера смотрел на нее сквозь моноклю, пустая она. Ни табунов, ни людей. Один луноход в кратере валяется, да и тот сломанный.

– Выходит, бесполезная планета?

– Не совсем. Американские цыгане летали туда. Хотели выяснить, есть ли там жизнь. Попрыгали по поверхности, собрали какие-то булыжники и обратно вернулись. Без лошадей-то далеко не уедешь, а вблизи корабля они ничего не обнаружили. Ходят слухи, будто китайцы хотят ее рисом засеять. Многочисленный у них табор. Продовольственную программу решать надо, а то жрут всякую дрянь, аж пожелтели, бедолаги! Гепатит у них от нездорового питания.

– Дядька Забар, а как же они рис оттуда переправлять будут?

– А так и будут! Чего же здесь сложного? Брось камень в небо, он все равно на землю упадет. Так и мешки с рисом сами свалятся.

Забар неторопливо набил трубку, посмотрел на облака, ползущие к горизонту.

– Слушай, Забар, я тоже хочу по Луне походить! – Шандор мечтательно закрыл глаза.

– Остановимся возле Байконура, я тебя привяжу к ракете, и ты полетишь, мой мальчик. Вот только не знаю, как лепешки в тюбик из-под зубной пасты запихать? Все космические цыгане из них едят. Обычай такой, от предков остался! Если повезет, то и коня твоего пристроим. Как прилетишь на Луну, рукой помаши! Пусть Лэйла за тебя порадуется!

Довольный Шандор лег на ворох тряпья. Мечтая о предстоящем полете, он задремал. В кудрявой голове мальчугана гуляли диковинные сны. Они порождали кучу вопросов, которые предстояло задать старому, мудрому Забару.

Старинная миньятюра

«Наградил же бог фамилией!» – сокрушался Герман Оттович. Фамилия ему и впрямь досталась деликатная. С расстройства Пенис вздыхал и плевал с балкона на головы прохожим. Попадал, конечно, не всегда, но попадал и радостно потирал ладони. «Всё-таки славно, когда кому-то хуже, чем тебе!» – Удовлетворенный, он уходил в комнату, ложился на диван и в деталях вспоминал приятный момент.

Бабье лето вспыхнуло и сгорело за считанные дни. Погода испортилась. Дождем хоть и не пахло, но он накрапывал. Возможно, это был вовсе не дождь, а пролетевшие мимо цели плевки Германа Оттовича. По улице шныряла одичавшая старушка, раболепно заглядывала в лица прохожих и старалась лизнуть им руку. Прохожие шарахались и отмахивались от старушки ногами. Старушка обиженно скулила, норовила укусить обидчика. Если ей это удавалось, то она громко лаяла. У неё было шикарное сопрано. Пенис с умилением наблюдал за старушкой и капельку ей завидовал – он говорил дискантом.

Герман Оттович считал себя альтруистом, щедро раздавал на паперти заплесневелые сухарики и ликовал, слыша: «Спасибо за щедрость, барин! Чтоб тебя так дети перед смертью кормили!» Вот и сейчас он вздумал проявить благородство, больше похожее на глупость. «Удочерю старушку или даже женюсь на ней, – Герману Оттовичу казалось, что они дополнят друг друга. – Если что, она очень пожалеет! Убивать буду голыми руками, с помутневшим от ревности рассудком и опухшим от любви сердцем, как Отелло Дездемону». Отчего-то вспомнился последний визит в редакцию модного журнала – Пенис пописывал, но все чаще в стол.

Дело близилось к обеду. Редактор «Литературного коллапса» Венера Вагина достала бутерброды. Она уже впилась зубами в мякоть колбасы, когда дверь распахнулась.

– Здравствуйте! – поздоровался Пенис.

– А, господин Пенис! – поперхнулась Вагина и отложила бутерброд. – Никак, шедевр накропали? И опять, поди, на эсперанто? Ен ла мондон венис нова сенто?

– Я футурист* и к эсперанто никакого отношения не имею, – ответил Пенис, протягивая листок.

Словно перед отпеванием, в кабинете повисла тишина. Вагина прокашлялась.

– Винус дустус фон Сальерис, в гробус слегус Амадеус!

Переварив прочтенное, она сказала:

– Кажется, я догадываюсь, о чем вы написали. Но это же тарабарщина!

Пенису хотелось удавить редактора, но удавить изощренно – возвышенной лирикой.

– Это не все! Есть стихотворение о любви.

Герман Оттович положил перед литературным инквизитором новый текст.

– Венерус коитус и, бац – сифилитус!

Читать дальше Вагина не стала; ее губки возмущенно надулись. Одуревшая от сквернословия муха разбила окно и вылетела вон, поднимая взмахами могучих крыльев клубы пыли. Порывом ветра с булочной сорвало вывеску. Та с грохотом сбила с ног и придавила гражданина в замшевых ботинках.

– Чего вы хотите? – не обращая внимания на вопли с улицы, спросила Вагина: – Денег или признания?

– Зачем мне признание? Им сыт не будешь!

Вагина достала кошелек и извлекла из него все содержимое.

– Возьмите, Пенис. Талант за деньги не купишь, я откупаюсь!

Аппетит пропал, надкусанный бутерброд вызывал отвращение и тошноту. Редактор «Литературного коллапса» обхватила голову руками.

Дымка воспоминаний развеялась так же неожиданно, как и появилась.

– Эй, бабушка! – крикнул Пенис, свесившись через кованую оградку. – Иди домой! Домой, говорю, иди, стерва гулящая!

Старушка с радостью бы загрызла обидчика, но понимала утопичность мечты – тот слишком высоко забрался. Неожиданно двери парадной распахнулись. Жертва сама вышла на крыльцо.

– К ноге! – ласково приказала она и потрепала по голове одичавшую старушку.

От такой выходки та потеряла агрессивную прыть и облобызала сапоги мужа-удочерителя.

Брачную ночь Герман Оттович решил не откладывать.

– Ну что, половинка моя, сольемся в единое целое?!

Перевозбужденный Пенис кряхтел, сопел, покрывался потом. Старушка, наоборот, не подавала признаков жизни. Впервые за много лет в нее вошла стрела Купидона, отчего бабка чувствовала себя погибшей от счастья. Она лежала в позе изображенного великим Леонардо человека и размышляла о переменах в судьбе: «Судя по фамилии, прибалт или немец. Буду теперь баронессой! Прислугу заведу…»

С утра старушку мутило. «Залетела! Залетела, безмозглая дура!» – ругала она свою неосмотрительность. Беременность, к счастью, длилась недолго. К субботе бесцеремонно взятая замуж бабка раздулась, а в воскресенье лопнула. Взрывной волной Германа Оттовича сбросило с кровати и слегка контузило. Очнулся он от чьих-то рыданий. Из развороченного чрева супруги выглядывал махонький старичок с нержавеющими зубами. Он с рёвом наматывал на руку осклизлые кишки. «Неужто стал отцом? – удивился Пенис. – Назову-ка я сынишку Анусом. Пусть помучается с мое. Страдания закаляют!» Вслух же сказал:

– У тебя хорошие корни, мой мальчик: глубоко в историю войдут. Хрен выдернешь!

Мертвую старуху Пенис выволок из дома и бросил на заднем дворе.

Через день после рождения Анус с печалью смотрел в окно. Хандрила и заливалась слезами осень, вороны и юркие синицы шустро клевали труп мамаши. «Жизнь – вещь бесполезная. Конец предрешен, смысла нет. Что делать? Жить себе в радость? А если и радости нет? Тогда, как в поговорке: хорошо, что у соседа корова сдохла. Еще лучше, если ее отравил ты!» – минорная думка щекотала извилины новорожденного старичка.

– О чем грустишь? – спросил его отец и тут же пожалел.

Отравленный мудростью сына, Пенис обмяк и испустил дух. Анус хотел похоронить его рядом с матерью, но папаша оказался неприподъемным. Пришлось сжечь его в камине. И на дровах экономия, и никаких внезапно объявившихся родственников. А те непременно объявятся, когда речь зайдет о дележе имущества.