Царь горы

– На чужой каравай… Нет, ни за какие коврижки!

Да и вообще, в каждой мило улыбающейся женщине он стал видеть какой-то подвох. В попытках заговорить, познакомиться с ним сразу же предполагал обман и расчёт. Макияж, яркие платья, декольте, обнажающие женские прелести, воспринимались им как попытки соблазнить и предать. В конце концов, он пришёл к выводу, что выбрал лимит влюблённости до конца: «Больше влюбляться не буду совсем! Пусть другие дураки голову в этот омут суют и шею свою под хомут подставляют».

И надо отдать ему должное – не заводил никакие «амуры» до тех самых пор, пока на банкете в Свердловском окружном Доме офицеров не встретился с девушкой с колючим именем Инга.

Глава пятая

1

Ситуация в семье Борисова продолжала оставаться непонятной. Инга по-прежнему держала глухую оборону. А вот на работе у него наметились некоторые перемены.

В очередной понедельник, едва Борисов появился в редакции, Жуковский пригласил его в свой кабинет:

– Прикрой за собой дверь поплотнее, Виктор Павлович, и садись, – распорядился главред, давая понять, что разговор будет конфиденциальным.

Геннадий Андреевич Жуковский был на три года моложе Борисова, но выглядел лет на десять старше. Он рано погрузнел, тяжело ходил и страдал одышкой, да и за воротник залить был не промах. Следы этой нездоровой привязанности оставили на его лице заметный отпечаток – красноватый оттенок кожи, набрякшие мешки под глубоко сидящими болотными глазами и стойкий запах мускатного ореха, который он то и дело жевал по привычке, оставшейся ещё с советских времён, когда перегар не приветствовался.

За Жуковским закрепилось малоприятное прозвище – «Гнойный». Характер у главреда и впрямь был зловредный. Как он сам любил повторять, меняя своё мнение на противоположное: «Я всегда колебался вместе с линией партии». С сотрудниками редакции Жуковский был скор на расправу, придирался и позволял себе резкие высказывания. Подразделяя авторов журнала на две категории: с кого ему лично будет какая-то выгода и с кого взять нечего, главред выстраивал весьма специфическую редакционную политику.

Однако при всём этом Жуковский мог быть и доброжелательным, и учтивым. К тем, кто ему пришёлся по сердцу, он относился весьма благосклонно. К Борисову, которому с начальниками в армейской жизни не очень везло, Жуковский неожиданно повернулся своей «светлой стороной». Именно он принял Борисова в журнал, когда его «попёрли» из армии, назначил начальником отдела и в работе не мешал. Благодарный Борисов старался с ним не ссориться и в открытый конфликт не вступать, соблюдая ленинский принцип «мирного сосуществования».

– Вот что, Виктор Павлович, – откашлявшись, начал Жуковский, – хочу тебя обрадовать: деньги нам на журнал дают! Но пока только на полгода и с одним условием…

Борисов напрягся: он хорошо уяснил, что суть вопроса заключается в том, что произносят после того, как прозвучит это самое «но».

– Что за условие такое, Геннадий Андреевич?

Жуковский утомлённо вздохнул, потёр глаза пухлыми пальцами:

– Требуют провести оптимизацию редакции!

При слове «оптимизация» Борисов поморщился:

– Ты предлагаешь мне написать заявление? – не привыкший крутить вокруг да около, без обиняков спросил он.

Глазки у Жуковского округлились:

– Ну что ты, Виктор Павлович! Чего это надумал? У меня на тебя совсем другие виды…

– Неужели замом возьмёшь?

– Выше бери! Хочу рекомендовать тебя на своё место… Но это после оптимизации!

– А сам куда? – удивился Борисов.

– Не обо мне сейчас речь, – уклонился от ответа Жуковский. – Скажи-ка как потенциальный главный редактор, кого сокращать будем? Областной минкульт предлагает нам штат редакции уменьшить на два человека…

Борисов понимал, что с начальством не спорят, но зароптал:

– Да куда ж ещё уменьшать, Геннадий Андреевич? И так не редколлегия, а какой-то огрызок! Всего семеро сотрудников, и каждый – на своём месте… Разве что мой отдел с отделом прозы объединить да уборщицу уволить – сами по очереди будем полы мыть…

Жуковский кивнул:

– Про соединение отделов – мысль добрая. Так, наверное, и сделаем. А уборщицу увольнять нельзя, – усмехнулся он. – Кто бутылки выносить на помойку будет? А может, Марковну уволить? Она давно на пенсии… К тому же прокурила здесь всё – дышать невозможно! Стуканёт кто-нибудь из обиженных борзописцев, так нас ещё и оштрафуют! За нарушение Федерального закона о курении в общественных местах.

– Геннадий Андреевич, тогда и Изя Лифшиц уволится. Они ж с матерью, как попугаи-«неразлучники», их разъединять нельзя…

– Тогда и Изю отсюда на… – Жуковский размашистым жестом показал, куда именно следует отправить «компьютерного гения» и размечтался: – А вместо этой «сладкой парочки» возьмём какого-нибудь выпускника университета или… выпускницу! Она и корректором будет, и в компьютерах разберётся. Молодёжь сейчас вся в компьютерах шарит…

Борисов недоверчиво покачал головой:

– В компьютерах, может быть, нынешние выпускники и разбираются, но грамотёшка-то у всех хромает… Такого корректора, как Суламифь Марковна, нам нигде не найти… Она уже стала символом редакции! Её на работу принимал сам… – Тут Борисов назвал имя уральского классика, некогда этот журнал создавшего. И как последний аргумент он добавил то, что на Жуковского должно было произвести впечатление: – К тому же увольнение обоих Лифшицев может вызвать скандал: упрекнут тебя в антисемитизме…

Этот грешок водился за Жуковским. Борисов, который был далёк от подобных обобщений, не однажды слышал, как главред, оказавшись в компании подвыпивших «русофилов», гнусил, что евреи захватили в России всю власть, что русскому человеку уже и шагу ступить не дают, дышать не позволяют…

После этих слов Борисова красное лицо Жуковского приобрело свекольный оттенок:

– Меня в антисемитизме упрекнуть невозможно: у меня дедушка по отцу – Зиновий Моисеевич! – сердито воскликнул он, но слова Борисова своё действие возымели. – Ладно, уговорил: Лифшицев трогать не станем. Подумаем ещё… Может, и впрямь уборщицу сократим на полставки… Да что это я так лоб морщу? Сам будешь это дерьмо разгребать, когда в моё кресло сядешь!

Борисов в редакторское кресло садиться не собирался, осознавая, что тогда о собственной творческой работе сразу придётся позабыть:

– Я в главные редакторы не гожусь! У меня твоей хватки нет! – обозначил он свою позицию. – А ты всё-таки куда собрался, Геннадий Андреевич?

Жуковский с хрустом потянулся, разведя руки в стороны:

– На оперативный простор, Виктор Павлович! На оперативный простор… – Тут он перевёл взгляд на стену, где со дня основания «Рассвета» висели портреты руководителей страны, а теперь красовалась картина местного художника-авангардиста Миши Брусиловского «Ангелы». – У руководства есть мнение, что я должен возглавить областную писательскую организацию… Понимаешь? Пора её из ямы вытаскивать, а то не видно и не слышно, как будто у нас писателей вовсе нет! А мы – вот они!.. – постучал он себя кулаком в грудь. – Поддержишь меня?