Венецiанская утопленница

Анастасия вспыхнула.

– Я вас оставлю, если только вы посмеете произнести это вслух!

Варяг разозлился и берегов не видел.

– Так вот. Только те барышни, что себя продают!

Она встала и быстрым шагом пошла прочь. Готтофф погнался за ней, лопоча извинения и божась. Барышня побежала. Чай чувствовал, как теряет кожу на ладонях в погоне за девушкой.

За углом блеснула река. Анастасия резко отвернулась от воды с еле сдерживаемой дрожью ужаса.

– Я не девка. Просто, если я останусь здесь, то точно умру.

Подумала и добавила:

– Или утону, или растаю.

12

Свадьбе быть. Она назвала ему своё имя, но запретила к ней так обращаться и вообще запретила ему первому с ней заговаривать. По исполнении своих церковных обязанностей, они едут в Венецию. Она получает контроль над мамиными капиталами, а он даёт ей развод без претензий. Готтофф клянётся тут же на месте. Барышня требует, чтобы он ел землю, но потом сходится на мысли, что нотариус будет надёжнее.

Это так новомодно – в духе эмансипированных парижанок. Готтофф окончательно трезвеет и от всех переживаний хочет укрыться в своей казённой квартирке при трактире и поспать.

Барышня делает большие глаза, когда узнаёт, что он устал.

– Устали пить всю ночь? – она явно ему не сочувствует.

– Общее недомогание. Сон поможет, – Готтофф старается говорить чётко, но апломб не удаётся. Собственный голос слышится из параллельной вселенной.

– Вы нуждаетесь в кардио – упражнениях.

– Чего?

– Вы знакомы с гимнастикой?

– Канат что ли перетягивать?

– Что вы мелете? Вы можете подтягиваться на турнике? Отжиматься? Бегать трусцой?

Готтофф глядит на барышню, как на блаженную.

– Инвалид я, барышня. Извольте отметить это.

Она и отметила – поджала губки, мол, если всё так плохо, то о чём мне с вами разговаривать…

13

Лодку сильно отнесло к противоположному берегу.

Стук сердца заглушал колокольный звон. Во рту издох язык, распух и вывалился наружу. Чайки дерзко смеялись над гребцом, не признавая в нём спортсмена.

Чай умылся забортной водой. Лодка находилась в получасе гребли до водной станции. Для Готтоффа это было всё равно, что в другом полушарии. Лучше бы он согласился делать гимнастику под командованием барышни!

Калеченые ноги ожгло холодом. В лодке вода. Много воды. Поискал ковш. Нет его. Попробовал вычерпывать руками. Не с его здоровьем и не его ладошками! Течь была явна не одна. Лодочник давно не конопатил днище, но с чистой совестью сдавал в аренду сие сито.

Готтофф тоскливо огляделся вокруг. Лодка шла на дно. Моряк перекинул своё тело за борт и по-собачьи поплыл к берегу. Вода вцепилась в него и потянула вниз. Чай зацепил одну мысль в мозгу, что платить за лодку не будет…

Лес окрасился в чёрный цвет. Солнце утонуло в речке. Чай выгреб на берег и дерзко забросал набегающие волны ракушками.

14

Ветер песню несёт.

Тень в страхе на четыре стороны света разбегается. С обрыва в реку летят колёса огня.

Ноги босые. Сердца юные. Пары сквозь костёр вместе прыгают. Он – в неё влюблён. Она – в другого.

Вода бурлит. От тел чернит. Гвалт стоит – лес не спит. Река течёт – семя несёт. На какой берег завернёт, там сад произрастёт.

Ночь Купальная.

Варяг с другого берега глядит. Жаба душу выжимает. Через реку девушки белой грудью светятся. Чай Готтоффу невесть, что мерещится. Его с войны только губернатор целовал, остальные в воздух подбрасывали. Точно то, что он не мужчина раз калека. В кабаке пятаки теперь до гроба выпрашивать. Героем на колёсиках в полицейском регистре значиться… Раз в год моряк плачет – на то ему в календаре Водяного день красным отмечен.

Плывут венки по воде. Свечи в цветах тихо светят. Ветер шалит – тушит мечты девичьи. Девушки смеются и тут же целуют счастливых парней наперекор поверью.

Ветер налетел на него. Выдул всю дурь из головы. Чай кожей почувствовал, как звёзды разглядывают его на берегу. Здорово до жути. Достал кресало из кожаного мешка на груди и высек искру на сухую листву. Ещё. И ещё.

Огонь ярко вспыхнул, сжигая всё вокруг себя и, осветил поднимающуюся из воды голову утопленницы. Русалка протягивала моряку свадебный венок, сплетённый из канатов затонувших кораблей.

Глава третья

Из огня, да в полымя

1

Губернатор утолял ночной аппетит кусочком французского сыра Рокфор, ломтиком в полпальца толщины ярославской ветчины и всё это на корке подсоленного житного хлеба.

Его сиятельство разбудили правительственный курьер. На конверте прибывшим скорым поездом из Петербурга красовался царский вензель. Курьер нагло улыбнулся, глядя, как у них дрогнули губы. Чаевые он в результате не получил.

Губернатор выбрил лицо, одел вицмундир. Сделал себе бутерброд, зная, что в случае хороших вестей будет много пить шампанского вина, а это вредно натощак. А в случае дурных вестей – потеряет аппетит на несколько дней.

Его сиятельство тщательно прожёвывают каждый кусок. Хрустят желваки. Трутся зубы. Слюны во рту нет. Жуётся с трудом. Охота выплюнуть. Положение не позволяет.

Долго и тщательно губернатор вытирает пальцы салфеткой смоченной одеколоном. Пульс нитевидный.

Аккуратно вскрывает конверт ножом. Читает письмо с конца. Текст послания решительно краток:

«Хочу взглянуть лично. Николай II».