Русь. XI столетие

– Укрощу нрав свой, преподобный. В бдении и молитвах буду проводить ночи. Благослови!

Знал Феофил, наведается игумен потихоньку среди ночи, постоит под дверью, послушает. Тих и ласков преподобный, но требования его жёстки и неумолимы.

– Благословляю! – Феодосий перекрестил послушника. – Иди с Богом!

Войдя в стеклодельню, Феофил широко перекрестился, объявил:

– Приступаем!

Ермила растопил печь, старший стеклоделатель собственноручно установил творило, закрыл дверку.

– Помолимся!

Зашедший в стеклодельню Феодосий похвалил:

– Добре, добре! Коли делу сопутствует молитва, то и дело вершится.

Феофил раз, другой отворял дверку, заглядывал в творило. Наконец, расплавившуюся массу покрыла грязноватая пена. Мастер окликнул помощников:

– Готово, вынимаем! Не зевать!

Ухватив клещами творило, вынул из печи, вывернул содержимое в широкую чашу. Отерев пот со лба, молвил:

– Пождём, пока остынет.

Затвердевшую стекловидную массу разбили зубилом, молотком, осколки рассыпали по каменной плите. Годные кусочки складывали в творило, ноздреватые, плохо проваренные скидывали в кучу у двери. Ими Гордий засыпал подъезд к монастырским воротам. Расплавившуюся во второй раз массу Феофил вылил на плиту. Дождавшись, когда та затвердеет и остынет, призвал помощников к работе:

– Ну, с Богом!

Застывшую лаву разбивали с пением псалмов.

Середа – день постный, завтракали гречневой кашей с конопляным маслом, пирогами с визигой, сарацинским пшеном. Пили овсяной кисель. Ярополк уросил – плевался сарацинским пшеном. После завтрака мальцу предстояло поступить под начало сурового дядьки, не дававшего княжичу потачки. Гертруда материнским сердцем понимала причину сыновней привередливости, но не позволяла мягкосердечному супругу сменить пестуна. Остромысл был суров, но учил княжича правильно. И хотя сам мог за непослушание попотчевать подопечного подзатыльником, не позволит и волоску упасть с головы княжича. Она, дочь польского короля, хотела видеть на киевском великокняжеском столе своего сына, а не пасынка. Удержать стол трудней, чем занять. Сие под силу мужу доблестному, а не рохле. Доблесть закладывается в малолетстве.

Дни самой Гертруды наполняли труды. Кроме обычных для великой княгини, имелись особые. После завтрака занималась с Евпраксией ляшским языком. Имелась у великой княгини задумка выдать падчерицу за племянника Мешко, сына брата Болеслава, ныне короля Польши. После занятий с падчерицей садилась княгиня за молитвенник, переписывала на пергамен молитвы латиницей.

Евпраксия боялась мачехи. Гертруда относилась к ней с ласковостью, была ровна, никогда не кричала. Но это была не тёплая родная, а чужая ледяная ласка. Уж лучше бы прикрикнула, чем говорить холодным тоном.

– Твоё предназначение, Евпраксия, – Гертруда никогда не называла падчерицу уменьшительным именем, – стать женой одного из владетелей Европы и своим брачным союзом упрочить положение Руси. Для сего надобно знать иноземные языки. Но я не вижу у тебя прилежания.

От таких слов сердечко девушки сжималось. Хоть бы иногда отец приласкал её. Но в отношениях к ней отца исчезла теплота.

Закончив трапезу, Изяслав отправился в отчий монастырь. Сына Святополка с собой прихватил. Две опоры у князя – дружина и церковь. Будущий князь должен крепко знать это и уметь общаться со священством. Потому и брал с собой сына и в поездки, и на боярские советы, и в церковь.

Много кун вложил князь в монастырь, созданный его попечительством, но не мог достичь желанной цели. Печерская обитель, в коей братия жила едва не впроголодь и питалась трудами своими, оставалась главной святыней на Руси. Жертвы, вносимые в обитель, изрядную часть доходов от трудов мнихов Феодосий тратил на устройство церквей. Богомольцы шли туда, в Печеры, великой радостью полагали увидеть отшельника Антония. Всякое оброненное им слово почитали, словно Божье. Но редко, редко показывался Антоний из своей печеры. Монастырь святого Димитрия чтили бояре, дружина, чадь обходила стороной.

Вооружённые отроки остались за воротами. Князь с сыном пеши вошли в ворота. Сановитых гостей с благостной улыбкой встретил упреждённый игумен Варлаам. Истово помолившись в церкви, Изяслав побеседовал с игуменом о монастырских делах. В отличие от преподобного Феодосия, Варлаам наставлениями не докучал, беседа с ним была приятна.

Из монастыря поехали в Софийский собор. Радостно было смотреть на храм. Кресты тринадцати величавых глав плыли встречь белым лебедям, влекомым по необъятной голубизне. Сердце наполнялось благостью – се Русь.

Собор заложил отец. Здесь же покоился его прах. Наряду с отчим монастырём святого Димитрия, завершение строительства собора являлось для Изяслава кровным делом. Киевская София должна превзойти царьградскую. Того хотел отец, того же хочет и он. Каждый год в храме прибавлялись мусии, изображавшие святых, евангелистов, Святую Троицу, Богоматерь. Наперекор чванливым грекам, насмехавшимся над русскими мастерами, мусию изготовляли в Киеве. Частью здесь, при соборе, частью – в Печерском монастыре. Оказалось, русская мусия ничем не уступает византийской.

Сняв шапку, широко перекрестившись, князь вошёл в храм. Запрокинув голову, огляделся, отмечая новины. От Иерусалимской стены дух захватывало. Богоматерь Оранту сложили русские мастера из русской мусии. Украшение храма продолжалось. У главного алтаря высились леса. Два подмастерья намазывали поверхность стены известковым раствором. Сам мастер выкладывал мусию Деисуса. Заметив князя, Богомол, мастер-мусийщик, спустился вниз.

– Здрав еси, великий князь. Вот, алтарь украшаем. Преподобный Феодосий настоял, чтобы Деисуса свои, русские мастера выложили. Нам же велел поститься, жить в чистоте.

– Ну и как, блюдёте наказ благоверного?

– Как же, как же, великий князь. Постимся, жён не знаем, слова бранного не произносим.

– Вы уж старайтесь, и ради славы Господней, и ради славы Руси. А я уж вас не обижу. Закончите мусию, награжу.

После церкви Изяслав повёл сына в писцовую. Вход сюда строго возбранялся. Кроме самих переписчиков, сюда входили лишь настоятель да пономарь, ведавший переписчиками. Великого князя запрет не касался. Изяслав хотел, чтобы сын ведал, какими трудами достигается мудрость.

Религиозное чувство Изяслава мешалось с тщеславием и гордыней. Он страстно желал укрепления правой греческой веры на Руси. С такой же страстью желал, дабы это укрепление связывалось с его именем. Чтобы потомки говорили: эти храмы, монастыри построил великий князь Изяслав. Потому с двояким чувством наделил землёй Печеры, заложил отчий монастырь, церковь Ирины, продолжал начатое отцом строительство Софийского собора.

Борзята отдал заказ, бросил в досканец резаны. С лавки поднялась дева, села перед мастером на табуретку. Усмошвец посмотрел на румяное личико.

– Ну, и чего желаешь, красавица?

Девушка единым духом выпалила заготовленные слова:

– Черевья красные и поршни с оборами, а черевья с узорами.

Не торопясь, разглядывая каждый кусок, Борзята выбрал подходящий, подмигнул:

– Никак замуж собралась?

У девы не только ланиты, лоб и подбородок покраснели.

– Ага.

– Ты чья будешь-то?

– Микулы кузнеца дочь. Знаешь его?

– Знаю, знаю.

Подобрав лоскут усмия, мастер поторопил, сердясь и на себя, и на деву:

– Ногу давай. Борзо, борзо, вишь, люди сидят, а мы с тобой лясы точим.

Девушка сняла обувку с левой ноги, усмошвец обернул ступню заготовкой, оставив свободным носок, наметил угольком размеры, написал на заготовке буквы «МК», велел:

– Через седмицу придёшь.

Беспорточный Немир, с любопытством созерцавший примерку, протянул руку деду:

– Дай! – детская ручонка потянулась к ножу.