Становление

– Приятный аппетит!

Её тут же наперебой, пригласили к столу. Илька по команде Валеры достал из тумбочки глубокую металлическую миску. Валентина Матвеевна не торопясь, положила на табуретку полевую сумку, сняла вязаную шапочку, геологическую куртку с капюшоном, оказавшись в коричневом свитере крупной ручной вязки. Освободившись от верхней одежды, тщательно вымыла руки, от обеда не отказалась, но прежде чем приступить к еде, сполоснула под рукомойником ложку. Илька тут же завёл речь о категории, но Валентина Матвеевна небрежно отмахнулась.

– Погоди, поем. С утра чаю попила, уже живот подвело.

К Ильясу Фахрутдинову относились насмешливо, среди буровиков котировался легковесным болтуном, и прозвище имел соответствующее – Ботало или того пренебрежительней – Боталка. Был Илька на год, полтора постарше Коли Снегирёва, за короткое время снискавшего славу остряка, но снегирёвские шутки звучали к месту и попадали в яблочко. Илькина же болтовня раздражала, вызывала в памяти изречение Козьмы Пруткова, сам Илька не мог понять причины, и злился, когда предлагали заткнуться. Ему бы помалкивать, но по привычке легковесных, недалёких людей, Илька старался изобразить из себя толкового, знающего человека, лез со своими замечаниями в любой разговор.

К категории, а именно о ней не терпелось поговорить всем присутствующим, вернулись за чаем.

– Что есть, то и ставлю. Будто первый раз на буровой. Глина седьмой категории не бывает, – добродушно отвечала Валентина Матвеевна.

– Так что, седьмой вообще нет? – быстро спросил Семён.

– Ну, почему нет? По разрухе, по коренным седьмую ставлю, кое-где восьмая проскакивает. Только вы доверием злоупотребляете, мальчики. Ну, я скажу вашему Попову, и Иванову. Договорились на участке по очереди жить, так надо за обеими вышками приглядывать. У вас на одной скважине пять метров коренных. Это куда годится?

– Так ты шибко быстро керн описываешь, Валентина Матвеевна, – вставил Валера. – Я за тобой приглядывал. Вот она там сидела, глядишь, уже на другой точке. Конечно, так как категорию углядишь?

– А кого глядеть, да рассусоливать? – хохотнула геологиня. – Всё одно и то же. Чай, не первый год замужем. – От натопленной печки веяло жаром, горячий чай согревал изнутри. От тепла Валентина Матвеевна подобрела, смотрела дружественно. – Ну, натопили прямо, как в бане, ажно упрела. Конечно, все мы люди, все человеки, всё понятно, каждому заработать хотца, но порядок есть порядок. Лишку вы бурите. И метры с вас списывать жалко, и как участковому объяснять не знаю. Вот в третьей бригаде порядок, ни метра лишнего не набурено.

– Ну, ещё бы! Там и мастер над душой стоит, и трактор там. А мы что, простаивать должны, пока трактор придёт?

– Так это ваши проблемы, Валера. У вас вечно что-нибудь да не так, то трактора нет, то сломался. Почему геологи ваши грехи должны покрывать? Ты же грамотный человек, в техникуме учишься, должен понимать, не ради метров бурим.

– Нам, какое дело? – хмыкнул Олег. – Мы за метры деньги получаем. И вообще, мы буровики, работяги. Это пусть начальство решает, пусть ещё один трактор дают. А нам за простой две копейки платят. Вот погоди, завтра Шишкин приедет, категорию из горла выдерет, про перебурку только заикнись, так по кочкам понесёт, маму вспомнишь.

– Фи-и! – Лицо Валентины Матвеевны тронула презрительная гримаса. – Что мне Шишкин? То ли я сама матюкаться не умею? Пошлю куда подальше, пусть хоть лопнет. Вот, испугалась я Шишкина, пусть он меня боится. Носитесь с ним, как дурни с писаной торбой. Горло драть-то он мастер, и что за человек, только бы хапать, да хапать. За копейку горло перегрызть готов.

– Он же, Шишкин, избу собрался ставить, вот и рвёт, – пояснил Олег.

– Какую избу? Кого несёшь-то? – тут же возмутился Валера, ставивший под сомнение любые слова своего помбура. – Он в своей избе живёт, зачем ему ещё одна? Буровишь, чо попало.

– Что слышал, то и говорю, – ответил Олег повышенным тоном. – Он не себе, а сыну. Лесобилет уже выписал. Хотит сына сюда, в Глухарный переселить, так люди говорят.

– Т-хе! Поедет сын в нашу глухомань. Он же в городе, на автобусе пашет. Автобусники хорошо заколачивают. Шишкин, вот, сам хвастался, как сын хорошо в городе устроился. Ну, живёт только в общаге, так квартиру обещали скоро дать. Да Шишкину уж на пенсию пора. Ему то ли нынче, то ли на будущий год пятьдесят пять стукнет. Охота была на пенсии хребет ломать. Он же вот, весной месяц на больничном с радикулитом промаялся.

– Вот он и хотит сыну избу поставить, потом на пенсию идти.

– Да чо, сын дурак, что ли? На автобусе целый день в тепле, смену отработал и домой. Дома ни печку не топить, ни воду по морозу не таскать, ни со скотиной управляться, лежи на диване, телевизор смотри. И всё бросит, и в Таёжный поедет? На кой он ему сдался? Зря Шишкин хлопочет. Куда он тут пойдёт? На буровую?

– Он вроде договорился на БелАЗ его устроить.

– А чо, на БелАЗах тоже хорошо заколачивают! – Илька, наконец, дождался случая вставить и своё слово. Илькину сентенцию встретили фырканьем.

Шишкинские проблемы задели Валеру за живое. Вначале раздражила вероятность строительства совершенно ненужной, по его мнению избы, затем возмутила возможность устройства сына в рудоуправление на завидную должность. При этом Валере не было абсолютно никакого дела ни до новой шишкинской избы, ни до шишкинского сына. Но уж таким несносным характером обладал Валера.

– Вот, прямо его сразу и возьмут на БелАЗ. Свои мужики по году дожидаются, а тут только приехал, и сразу, пожалуйста, на БелАЗ посадят. Да сроду его никто сразу на БелАЗ не посадит.

Олег по своей въевшейся привычке принялся возражать и доказывать своё, спор перешёл в плоскость бестолковых и пустых словопрений, когда оппоненты не устанавливают истину, а из принципа перечат друг другу.

Валентина Матвеевна успокоила разошедшихся не на шутку спорщиков.

– Ладно вам. Распетушились, прям, будто какое дело до Шишкина. Всякий сходит с ума по-своему.

Пора было идти на буровую, но Валера тянул минуты отдыха.

– Ты у нас долго пробудешь?

– Пока не управлюсь. Что сегодня сделаю, к вечеру в первую пойду, заездка кончается, Порфирьев по рации голос сорвал, геолога требует. Потом к вам вернусь, и на третью.

– В первую? Она ж на картировке, а ты по золоту. А Лизавета где?

– Да нам, техникам, какая разница, золото или картировка? У Лизаветы дитя приболело. Попросили. В общем, на неделю.

Валера не отставал с вопросами, даже закурил новую сигарету.

Выяснилось, что приехала Валентина Матвеевна вчера, до темна описывала керн в третьей бригаде, к ним припёрлась пё-хом. Вогул занялся трактором, и вообще заявил, что трактор не такси, и геологам положено на своих двоих путешествовать. Через реку переправлялись уже на тракторе, можно было бы и на машине, но Невзоров строго настрого запретил. А когда отправлялись с базы, от злости чуть не лопнул, что из-за одного геолога приходится машину гонять. Маслякова на три буквы послал, дело до начальника и главного геолога дошло.

– Ой, смотри, Матвеевна, заездка заканчивается, мужики заскучали, как бы в Дикой бригаде чего не вышло. И как тебя мужик с ночевой на участок отпускает?

– Ништо! Знал, кого замуж брал. У меня дома кровь закисает. Материм работу по-всякому, а я вот в камералке не смогла бы работать. Три дня дома пробуду, на участок тянет.

– К мужикам! – Валера ткнул геологиню в бок локтём, и поспешно отстранился. Та замахнулась кулаком, изображая гнев.

– Ой, мужики, мужики! У вас у всех мозги на один манер скроены. Если женщина одна среди мужчин, так непременно греховодничать станет. – Валентина Матвеевна посмотрела искоса на Мезенцева, интересуясь мнением нового человека на щекотливую тему. Но тот промолчал, внутренне досадуя на разболтавшегося Васильева. Валентина Матвеевна насмешливо добавила: – Вроде у женщин одна мысль, как со двора, так побыстрей к мужикам.

– А то не бывает? – Валера ехидно ухмыльнулся. – Я не про тебя, конечно, я вообще.

– Ой, сказал! – Валентина Матвеевна всплеснула руками. – Да среди мужиков, если хочешь знать, таковских в десять раз больше, чем среди женщин. Чуть за воротник попало, всё, заблестели глазёнки, так и норовит к чужой бабе притулиться. Ладно, – Валентина Матвеевна повела плечами, пригладила волосы. – Пригрелась я, заболталась с вами, а работа ждёт.

Прежде, чем отправиться описывать керн на предыдущих скважинах, геологиня заглянула на буровую. Несмотря на недавние дружеские беседы, приговор был категоричен.

– Всё, всё, всё, – приговаривала Валентина Матвеевна, посмотрев на извлечённые последним рейсом «камушки». – Ещё рейс и скважину закрываю, – спускаясь по трапу, добавила: – Хоть на себе перевозите.

Хотя перевозка была выгодным делом, Васильеву до смерти не хотелось возиться с трубами, укладкой оборудования, и прочими неприятными работами, сопровождающих переезд на новую точку. Он уж подумывал, не устроить ли ему ремонт, или потянуть время с трубами, как старшему на смене ему надлежало принять какие-то меры. К Иванову можно отправить своего помбура, самому готовиться к перевозке, вернее, дожидаться прихода трактора. Что в одиночку сделаешь на буровой? Можно предупредить Семёна, пусть Боталку отправит. Вызвав едва скрытое раздражение, рассуждения изворотливого сменного прервал настырный стажёр, о присутствии которого Васильев забыл.

– Да вы добуривайте, к перевозке готовьтесь, а я за трактором схожу, – предложил Мезенцев, радуясь представившейся возможности принести пользу. – Времени-то уже порядочно.

Небо разъяснилось, воздух утратил сырость, и посвежел. Находясь весь день в помещении, он и не заметил смены погоды. Дышалось легко, воздух сам вливался в грудь, наполняя тело бодростью. Уныние, набегавшее чёрной тучей, исчезло. Не навечно же он попал в эту дыру. Закончится проект на золото, перейдут на бокситы, получат новые станки, начнётся настоящее бурение, и всё изменится. Интересно, как относится РГТИ к Глухарному участку. Будь он горнотехническим инспектором, позакрывал бы буровые к чёртовой матери, не переступая порог тепляка.

Солнечные лучи касались верхушек пихт, золотили редкую листву на берёзах, разнообразивших краснолесье. Мезенцев прибавил шагу, расстегнул ватную куртку. На перекрёстке просеки и таёжной дороги чудом сохранился вырвавшийся из гущины леса разлапистый куст боярышника. Тёмно-бурая листва почти облетела, голые ветки обильно усыпали коричневые ягоды. На нижних ветках сидела стайка обедающих снегирей. Мезенцев свистнул, но птицы лишь недовольно посмотрели на человека, и продолжали неторопливо склёвывать ягоды. Он подошёл к кусту, нарвал горсть ягод, снегири, покосившись на него, перебрались на верхние ветки.

У третьей бригады, сменившей две точки, стояли не один, а два трактора. Возле одного возился Игнат, крутивший мощным ключом с метровым усилителем стяжной винт на правой гусенице. Второй мирно тарахтел на холостых оборотах. Ко второму трактору были подцеплены сани с высокими бортами. В вагончике находилось четверо. Коля Снегирёв возлежал на рундуке, и читал толстую книгу. Иванов и незнакомый мужчина с длинной жилистой шеей, удерживавшей птичью головку с давно вышедшей из моды стрижкой «полубокс», пили чай, ведя обстоятельную беседу. У столика с радиостанцией примостился парень в чистой геологической куртке, и просматривал буровой журнал. Мезенцев доложил Иванову о причине своего прихода и вольно сел на лавку, чувствуя себя уже не гостем, а полноправным родичем таёжного братства. Мастер поморщился, обратился к собеседнику.

– Думал до утра побурят. Придётся тебе, Анатолий, съездить. Воропаев растележился, как специально. Сейчас скажи, на перевозку ехать, две бочки арестантов наболтает.

– Геологи на участке, какая бурёжка, одни монтажи, – хохотнул жилистый. – Чего не перевезти? Перевезу, перевозку в путёвку допишу, мне деньги не лишние. Да дело в том, времени-то сколько? Пока доеду, то, да сё, в темноте перевозить придётся, а у меня задняя фара не работает. Я людей давить не хочу, мне в тюрьму неохота.

– Ты ж с ремонта приехал. Я считал, у тебя трактор на мази. – В голосе Иванова слышалось крайнее удивление. Вообще, к Кострыкину, такую фамилию носил жилистый тракторист, Иванов относился со значительно большим уважением, чем к Воропаеву. Уважительность чувствовалась по разговору, по тону, с которым вёлся разговор. Воропаев был всего лишь тракторист, а кострыкинский авторитет распространялся далеко за рамки непосредственной работы. И теперь оказывалось, что уважаемый, рассудительный тракторист закончил ремонт с недоделками. – У тебя лампочка есть? Может, у Вогула спросить?