Память сердца

– А зачем две радиостанции? Наверное, это военная хитрость? Если одну станцию враги захватят, тогда мы отступим на вторую и будем оттуда передавать сообщения товарищу Сталину?

Отец согнал с лица улыбку, вдруг стал серьёзен, строго глянул на сына.

– Не говори ерунды! Никто ничего не захватит. Это первое! – Он выразительно поднял указательный палец. – А главное, радиостанций должно быть две по регламенту. Одна передающая, а другая – принимающая. Так полагается. – И, видя недоумение сына, похлопал по плечу: – Ничего, скоро сам всё узнаешь. Главное, никуда не лезь без спроса. Это тебе не Иркутск. Тут кругом военные, строгий порядок. И приехать сюда просто так нельзя.

Костя внимательно слушал отца, потом задумался, будто что-то припоминая.

– А эти люди, которые с нами на пароходе плыли, кто они?

– Какие люди?

– Ну которые на берег сходили, когда ты меня ждал. Их там много было, целая толпа.

Отец внимательно посмотрел на него.

– А тебе разве не сказали радисты?

Костя отрицательно помотал головой.

– Странно. Я думал, ты уже знаешь… Это заключённые. Враги народа. Тут их много. Прямо в посёлке лагерные зоны стоят. Да ты сам всё увидишь. Только будь осторожен. К заборам близко не подходи. Там охрана на вышках, могут и пальнуть!

Костя приблизил лицо к крохотному окошечку, но снаружи всё прыгало, в узкий просвет ничего нельзя было разобрать. Лишь по рёву двигателя да по наклону пола можно было понять, что машина натужно ползёт в крутую гору.

К счастью, путь оказался не очень далёким, через двадцать минут они уже въезжали во двор склада связи. Машина дёрнулась последний раз и стала, качнувшись пару раз; мотор заглох. Вдруг наступила звенящая тишина.

Отец распахнул железную дверцу.

– Выходите, милорд, мы уже на месте!

Костя выбрался из тесного салона, сделал несколько шагов по твёрдой каменистой земле и остановился, поражённый увиденным. Они находились на огороженной со всех сторон покатой площадке; напротив ворот расположилось несколько строений: высокий деревянный ангар, двухэтажные склады, длинный приземистый дом из потемневшего бруса, и ещё один домик, сколоченный из свежеструганных крепких досок. С левой стороны, поверх высокого забора, виднелся крутой склон горы, покрытый густым хвойным лесом. За этим склоном виднелся другой – он казался меньше и темнее, за ним – третий, и так до самого горизонта: убегающие вдаль покатые склоны, покрытые густой хвоей. Над всем этим океаном зелени широко раскинулось необъятное небо, до самой глубины заполненное прозрачной синевой. От этой картины веяло восторгом и жутью, девственная северная природа дышала вольно и широко, вызывая в душе смутные чувства. Костя опустил чемодан на землю; не отрывая взгляда от завораживающей картины, медленно выпрямился.

– Что, нравится? – спросил отец. – Ничего, привыкнешь. Тут всё леса да горы. Автобусы тут не ходят, поездов тоже нет. Глушь, одним словом. На тысячи километров во все стороны – никакого жилья!

Костя улыбнулся. Это было то самое, чего он и ждал! Чтоб никакой цивилизации, никаких благ, чтобы каждодневный риск и трудности, которые обычному человеку и не снились.

– А можно мне пойти туда? – спросил, кивнув на горы.

Отец удивлённо посмотрел на него.

– Зачем?

– Посмотреть охота, что там.

Отец подумал секунду, потом кивнул.

– Хорошо, как-нибудь сходим. Хотя тут медведей полно, и вообще… я тебе уже сказал: шибко тут не разгуливай. Пообвыкнешься чуток, тогда можно будет. А пока что сиди дома, занимайся уроками. Ты как школу закончил? Много троек?

Костя потупился.

– Есть немного. Но я всё исправлю!

– Вот-вот, я и говорю: налегай на учёбу! Ты должен учиться, это на сегодняшний день твоя главная задача. Станешь инженером или геологом – и все дороги для тебя открыты. Тут полно полезных ископаемых. Золото в земле лежит, алмазы, олово есть. Надо только суметь взять всё это. И тогда мы выстоим. Никакой враг нам будет не страшен, и мы всё преодолеем!

Отец по-прежнему улыбался, но во взгляде появилось что-то такое, отчего лицо приобрело значительность. И сын вдруг почувствовал настроение отца, его одушевление и веру в нечто такое, что срывает людей с годами насиженного места и бросает на самый край земли – на подвиг и на славу! И он решил в эту минуту сделать всё, чтобы не подвести отца, выполнить его наказ. Детство закончилось. Перед ним неоглядные дали, в которых таятся несметные богатства, которые так нужны его родине. И он овладеет всеми премудростями науки, научится находить золото в неподатливой земле, сделает так, что все удивятся его способностям, умению работать и выполнять труднейшие задания. Да, он всё сможет! Как же это хорошо, что он приехал сюда, не убоялся трудностей, не остался дома, где всё одно и то же, и где нет этого простора и этого щемящего чувства свободы, когда словно бы вырастают крылья и хочется взлететь к синим небесам, к ясному солнцу и любоваться оттуда чудесным миром, чувствовать себя его властелином!..

Отец смотрел в лицо сына и видел эту причудливую игру чувств на скуластом подвижном лице. Глаза мальчика сверкали, ресницы трепетали; отец вспомнил недавно прочитанную книгу «Пятнадцатилетний капитан» и её героя – юного матроса Дика Сэнда, принявшего на себя командование китобойным судном. Его сын, пожалуй, тоже смог бы стать капитаном – вон как блестят глаза, сколько неподдельной отваги в лице, сколько отчаянной смелости! Его вдруг захлестнула волна нежности, он вспомнил своё нелёгкое детство и все эти книги, которые читал длинными зимними вечерами при колеблющемся свете свечи, и то, как мечтал о подвигах и путешествиях в дальние страны. Но вот перед ним его сын – точно такой, каким он сам был тридцать лет назад. Перед сыном открыты все дороги, ему не нужно бежать на фабрику среди морозного утра и целый день работать на проклятых капиталистов. Первая в мире Страна Советов дала ему образование и широко распахнула двери: живи, работай, открывай новые земли, совершай подвиги во славу Родины!

Этот восторг, правда, омрачался знанием того, что за живописными сопками, среди тёмных распадков по берегам ручьёв и рек устроились во множестве исправительно-трудовые лагеря, в которых содержатся враги трудовой власти. Трасса всё дальше уходила на север в глубь материка, и лагерей становилось всё больше, они гнездились вдоль тысячевёрстной дороги, удаляясь от неё в обе стороны, ветвясь, словно раковые метастазы. Каждую неделю из Владивостока приходил пароход с заключёнными. Несколько тысяч человек неуверенно сходили на берег и брели в гору по усеянной камнями дороге, вздымая тучи пыли и проклиная судьбу. Промаявшись несколько недель в огромном пересыльном лагере на шестом километре, этапы уходили дальше на север. Обратно никто не возвращался. А пароходы из Владивостока всё шли и шли. Тысячи людей каждую неделю уходили в тайгу. Что с ними стало? Живы ли они? Этого отец не знал. А если бы и знал, то не сказал бы сыну. Если людей арестовывают, если посылают в эту северную глушь, значит, так надо! Идёт борьба двух миров, и все они – солдаты! И сын его – тоже солдат, хотя ещё не знает этого. Да, все они борются за правду, за лучшую долю, за справедливость во всём мире. Вот только в последнее время стали закрадываться сомнения. Откуда в стране победившего социализма такая тьма врагов? И почему заговорщиками объявлены ближайшие соратники Ленина – Зиновьев, Каменев, Радек, Пятаков, Сокольников, Смирнов, Бакаев и сам Троцкий? Несколько дней назад отец получил радиограмму с поразившей его вестью: в Москве арестован Глеб Иванович Бокий. А за три месяца до этого, в последних числах февраля, арестовали Рыкова Алексея Ивановича. Обоих он знал лично. С первым долгие годы работал в ЧК ещё в двадцатые годы, а второй был его прямым начальником по ведомству радиосвязи. Рыков в двадцать четвёртом году стал преемником Ленина на посту председателя Совнаркома. Бокий – член партии с девятисотого года, человек бесстрашный и решительный, ближайший соратник Дзержинского, лично создававший все эти революционные органы: ВЧК, ОГПУ и НКВД; его именем назван огромный пароход, на котором плавал товарищ Сталин. Если уж таких людей объявляют врагами народа, значит, от ареста не застрахован никто. Видно, в мире происходит что-то такое, что выше его разумения. С другой стороны, солдат не обязан понимать замыслы главнокомандующего. Его дело – исполнять приказы. А думают пусть другие!

Отец испустил глубокий вздох. Улыбка сошла с его лица, а правильнее сказать, растворилась в мягких чертах, уйдя в глубину. Лицо снова сделалось строгим и внимательным, взгляд стал отсутствующим.

– Ладно, – молвил он раздумчиво, – пошли в дом. Подкрепимся, а потом сходим в посёлок. Ты, наверное, есть хочешь?

Костя с готовностью кивнул.

Отец с сыном прошли мимо складов и свернули к небольшой избушке, сложенной из толстых брёвен. Костя во все глаза смотрел на это сказочное сооружение.

– Что, нравится? – спросил отец. – Это я сам тут всё придумал. По моим чертежам этот домик построили.

Домик и в самом деле был хорош: крохотное крылечко с левой стороны фасада, выше его и правее – квадратное окно с двойными рамами. Высокая треугольная крыша, а под крышей – чердак с крошечной дверцей. Ни дать ни взять – сказочный теремок!

Внутреннее убранство также поразило Костю: медвежьи шкуры на полу и на стенах, тяжеловесные деревянные столы, стулья, лежанки. Большая русская печь, занимавшая треть площади, крохотная кухонька с рукомойником, по стенам висит одежда на гвоздиках…

– Располагайся. Вот твоя кровать, будешь на ней спать! – Отец показал на лежанку возле окна у дальней стены. – Клади свои вещи и садись к столу. Я к твоему приезду борщ приготовил. Я тут сам готовлю на печке. Дело нехитрое. Нужда заставит – всему научишься! У меня тут тушёнки целый ящик. Первейший продукт в нашем деле!

Через несколько минут Костя оценил кулинарные способности отца. Густой наваристый борщ с тушёнкой, гречневая каша с маслом, компот из сухофруктов – всё было необыкновенно вкусным.

Затем они отправились в посёлок. Погода стояла солнечная, ясная. С правой стороны открывался чудесный вид на бухту, имевшую форму подковы; с моря то и дело налетал ледяной ветер, и тогда кусты стланика и деревья наклонялись, словно пытаясь укрыться от мертвящего дыхания северного моря. Прямо и левее, как на ладони, виден был круглившийся, словно в амфитеатре, пологий склон, хаотично заставленный деревянными строениями всех форм и размеров. В некоторых местах можно было разглядеть замкнутые сплошным высоким забором прямоугольные площадки, хаотично заставленные длинными приземистыми бараками, большими армейскими палатками и ещё чем-то таким, что издали разобрать было трудно. Уже в посёлке Костя разглядел и сторожевые вышки, и колючую проволоку поверх заборов, увидел множество военных в гимнастёрках и в сапогах; попадались и гражданские лица, но этих было гораздо меньше. А ещё на каждом шагу встречались заключённые, группами и поодиночке. Все они были в мятых серых штанах и в бесформенных бушлатах, в куцых шапчонках, все какие-то костлявые, с угрюмыми заросшими лицами и странно неподвижными взглядами.

– Это расконвоированные, – вполголоса объяснял отец, опуская голову. – Им разрешается ходить по городу. Но ты к ним не приближайся, в разговоры не вступай. Если будут спрашивать о чём-нибудь, сразу зови на помощь. Обращайся к военным. Милиции тут нет.

– А почему нет милиции? – последовал вопрос.

– Не успели ещё. Да ты не переживай, всё будет со временем. Дай только срок! – бодро отвечал отец.

Посёлок не понравился Косте. Всё какие-то халупы, высоченные заборы из кривых неокрашенных досок и такие же кривые улочки, всё сплошь косогоры, камни, едкая пыль под ногами. Холодный ветер гуляет поверх голов, солнце равнодушно светит с высоты, и как-то всё вокруг неуютно, не прибрано, ото всего веет чем-то глубоко чуждым и враждебным. Костя ожидал совсем другого. Уж что-нибудь одно: или полный ужас, или волшебная сказка; или сплошное геройство или совершенная жуть! А тут ни то и ни сё. Сказка, она вроде бы и есть – но где-то там, очень далеко, за горами и долами, в убегающей перспективе темнеющих сопок. А тут всё какая-то дичь – почти то же, что в его родном городе, в рабочей слободке, где он родился и вырос. Почти такие же косогоры, камни, грязь, покосившиеся дома и бездонное синее небо над головой.

Но особо рассусоливать было некогда. Отец рассказал сыну правила местной жизни, много говорил о бдительности и внутренней дисциплине в таких непростых обстоятельствах, объяснил в общих чертах внутреннее устройство посёлка, а потом они вернулись домой. Наказав сыну никуда не уходить, отец взял планшетку с бумагами и отправился на работу, обещав вернуться поздно ночью.

С этого дня у Кости началась странная, ни на что не похожая жизнь. В школу ему ходить не надо было по причине летних каникул, но и дома ему не сиделось. Отец с утра до позднего вечера пропадал на службе, каждую неделю выезжая в командировки, нередко и с ночёвками. Косте надоело сидеть дома одному, и он стал упрашивать отца взять его с собой в поездку. Обещал вести себя тихо и никому не мешать, а, напротив, помогать чем только можно, глядеть во все глаза и быть бдительным. Отец посмотрел на него с сомнением, потом согласно кивнул.

– Хорошо. Завтра и поедем.

– А куда? – Костя в нетерпении вскочил с постели. – Золото будем искать, да?

Отец усмехнулся.

– Нет, не золото. Золото геологи ищут. А мы связисты, мы тут связь устанавливаем. Только ты никому об этом не говори. Здесь каждый делает своё дело и – помалкивает!