Про студентов и другую жизнь

Про студентов и другую жизнь
Александр Петрович Коптяев

Все истории, рассказанные в этой книге, происходили в реальности. Имена и фамилии непосредственных участников описываемых сюжетов сознательно изменены. Названия организаций вымышлены. Основная задача, которую я ставил перед собой, работая над текстом – передать читателю фрагменты жизни 70-х и 80-х годов прошлого века. Рассказать, как мы жили, учились, работали, любили; сохранить память о людях и той замечательной эпохе, незаслуженно именуемой «застоем».

Александр Коптяев

Про студентов и другую жизнь

Часть 1. Про студентов

Шпора

Шпаргалки студенты писали всегда, во все времена. Как их пишут представители гуманитарных вузов, и пишут ли вообще, я не знаю, а вот в технических высших учебных заведениях их пишут и ещё долго будут использовать для успешной сдачи экзаменов и зачётов. Почему? Потому что запомнить и грамотно изложить на бумаге огромный объём информации в виде доказательств, формул и теорем могут далеко не все студенты. Многим это просто не под силу. В каждой группе любого технического института есть пять-шесть человек, способных запомнить или самостоятельно вывести необходимое математическое, физическое, химическое уравнение, но остальные, не обладающие такими умственными способностями, прибегают к помощи шпаргалок или «шпор», как они именуются в студенческой среде.

Шпоры бывают разные. Самые распространённые – это так называемые «гармошки». Берётся лист бумаги, лучше «в клеточку», так как на нём удобней писать цифры и другие математические знаки, ножницами нарезаются полоски шириной 4-5 см, склеиваются, а затем складываются в виде гармошки. Размеры такой шпоры зависят от объёма информации, подлежащей конспектированию убористым почерком, и размера ладони (кулака), в которой она будет находиться в процессе списывания. Если гармошка получилась толстенькая, то в изящной женской ручке студентки может и не уместиться, а в широкой мужской руке будет совсем незаметна. Кроме гармошек шпоры делают в часах, те. берут старые часы, механизм выкидывают, вставляют туда шпору, накрученную на умело вставленный валик. Валик вращают, и формулы хорошо считываются сквозь стекло. Наш староста любил вставлять шпору в большую плоскую шариковую ручку с картинкой за стеклом. Шпора наматывается на стержень, крутится и сквозь прозрачное стёклышко удобно читается.

Девушки в наше время использовали для шпор юбки и свои красивые ножки. Но всё это великое знание приходит с годами учёбы и оттачивается от сессии к сессии. У каждого студента свой любимый проверенный опыт и соответствующее мастерство использования шпор на экзаменах. Но на первом курсе, при сдаче первой сессии, нет ни опыта, ни мастерства, ни умения пользоваться шпаргалками. Вот об этой самой первой сессии и первой неумелой попытке использовать шпору и пойдёт мой рассказ.

Как известно, в любом техническом институте (университете), готовящем будущих инженеров, первые два курса посвящаются углублённому изучению основных естественных наук – это высшая математика, физика, химия, а также черчение и начертательная геометрия. Читается много лекций с большим количеством информации, требующей понимания, изучения и запоминания. В одном из старейших вузов столицы лекции по химии для студентов первого курса читал профессор Хазов, доктор наук, заведующий кафедрой, человек энциклопедических знаний, беззаветно влюблённый в химию и знающий о ней всё. Высокий, крупный, с копной красивых вьющихся седых волос, громким голосом и очень интеллигентными манерами. Всегда в строгом чёрном костюме, с галстуком и в белой рубашке. Всегда!

Лекция начиналась с незабываемого вступления: «Дорогие друзья! Сегодня мы рассмотрим следующий раздел химии…» Артистический взмах руки. Глаза горят. Он весь в теме. Не читает лекцию, а поёт оперную арию, только не о любви, а о прекрасных химических формулах и законах, из них вытекающих. Удивительное и захватывающее зрелище. Так красиво, увлекательно и интересно нам больше никто не читал лекций за все пять лет учёбы. Сама лекционная аудитория, построенная ещё в девятнадцатом веке, с прекрасной акустикой, большими высокими окнами, со старинными дубовыми партами, помнящими ещё студентов- революционеров, создавала атмосферу высоких академических знаний. Мы, вчерашние школьники, смотрели и слушали этого удивительного человека с восторгом и обожанием.

Семестр пролетел быстро. Наступила зима, пришла первая сессия, и самый первый экзамен из пяти – это химия. Уютный химический кабинет, в стеклянных шкафах реактивы, колбы, разные химические ёмкости, на стенах плакаты про химию и портреты великих химиков во главе с Д.И. Менделеевым. Боязно и страшно. Экзамен принимает сам Хазов, строгий и сосредоточенный. В аудиторию зашли первые десять студентов, взяли билеты, расселись по отдельным столам. Все серьёзно и внимательно пишут ответы на поставленные в билетах вопросы. Профессор сидит за длинной высокой кафедрой и приглашает готовых отвечать студентов. Одного сажает справа от себя, другого слева. Прочитав ответы на вопросы билета, задаёт дополнительный вопрос и, в зависимости от полноты и точности ответа, ставит оценку, а если сомневается, задаёт ещё вопрос. Дошла очередь и до меня. Я, к сожалению, химию не любил и знал её весьма посредственно, что и отразилось в написанных мною ответах на билет. Ознакомившись с моими знаниями, изложенными на бумаге, Хазов дал мне ещё два вопроса, изучив которые, я понял, что в зависимости от ответа на них мне светит либо «хор», либо «удовл». Я задумался, выскребая из памяти скудные познания химии. В это время к кафедре преподавателя подходит очередной готовый отвечать студент. Чугунов Володя. Хазов, доброжелательно улыбаясь, приглашает его садиться слева от себя. Володя, ещё стоя перед кафедрой, протягивает ему правой рукой свои экзаменационные листы, добросовестно исписанные химическими формулами, и в этот момент из рукава его пиджака прямо на стол медленно падает шпора-гармошка, которая в процессе падения вся изящно распрямилась и шлёпнулась перед Хазовым уже в компактном сложенном виде. Профессор вытаращил глаза и гневно воскликнул: «Это что такое?! Шпаргалка?!» Он, видимо, за свою долгую преподавательскую жизнь видел всякое и на студенческое списывание со шпаргалок насмотрелся, но такой лихой сюжет с шпорой, падающей прямо перед его носом, вероятно, случился впервые. «Я ставлю Вам, товарищ студент, “неуд”. Идите», сурово произнёс Хазов. Бедный Вова, он так и не смог вымолвить ни слова. Взял зачётку и вышел из аудитории. Свидетелями этой сцены были только мы трое: профессор, Володя и я. Все остальные ребята сидели, уткнувшись в свои билеты, и готовились отвечать. Хазов перестал улыбаться, как в начале экзамена, сидел злой. Нервно нарисовал в экзаменационной ведомости «неуд» напротив фамилии Чугунов, затем повернулся ко мне, резко взял мои листы с ответами на два его дополнительных вопроса и, быстро оценив глубину моих знаний, твёрдой рукой поставил в мою зачётку «удовл». Я был счастлив – «не завалил!».

В течение последующих пяти лет учёбы я и Володя неоднократно пользовались шпорами, но таких просчётов в их конспирации мы уже не допускали никогда.

Любовь

В июле 1976 года, сдав летнюю сессию и закончив второй курс, наша группа получила направление в стройотряд, работающий в Смоленской области. Мужская половина группы поделилась, как и в прошлом году, на две части. Первая поехала совершать трудовые подвиги, а вторая половина умело «откосила» от этого увлекательного мероприятия, используя различные поводы, такие как спортивные состязания, справки о болезни, уход за престарелыми родственниками и другие. Девочек-студенток, в отличие от первого курса, в эти строительные авантюры можно было брать только по их горячему желанию, поэтому барышни нашей группы предпочли проводить летние каникулы в более комфортных условиях. Таким образом, нас, желающих заработать трудовые деньги, оказалось семь человек. По строительным меркам очень маленькая бригада. Командир отряда, осмотрев нашу команду, решил не разъединять нас и направил на усиление другой малочисленной группы товарищей, строящих свинарник в одном из отдалённых совхозов Смоленщины.

Студенческие стройотряды тех лет бросали, как правило, на самые неквалифицированные работы. Часто – это рытьё траншей, тяжёлые бетонные работы с носилками и лопатами. Редко доверяли кирпичную кладку или плотницкие работы. В каждом таком отряде обязательно должен быть медицинский работник. Эту функцию всегда исполняли студенты старших курсов медицинских вузов. У них была специальная аптечка, где присутствовало всё необходимое для оказания первой медицинской помощи при различного рода травмах, порезах, ушибах и т.д. В отряде, куда нас направили, также имелся такой врач – студент женского пола, вокруг которого крутилось вечерами много претендентов на «руку и сердце». Отряд состоял из студентов одного факультета и одного курса. Это сплачивало ребят. Делало из разношёрстной учебной группы дружный коллектив, сплочённый совместным тяжёлым физическим трудом и жизнью в непростых условиях стройки.

Как уже говорилось выше, нашу группу отделили от основного отряда с врачом, кухней, руководством и отправили в дальний свиноводческий совхоз. Там уже работала небольшая бригада (шесть человек) студентов-старшеклассников (по-моему, пятый курс). Они там работали уже месяц, заканчивали свои труды, так как им предстояло ехать на производственную практику, а мы должны были продолжить начатую ими работу. Нам тогда «стукнуло» 18-19 лет, а старшекурсникам уже 22-23 года. Очень оказались интересными людьми эти ребята. Приняли нас весьма душевно, помогли обустроиться и наладить быт. Жили они, и мы теперь с ними, в частном очень старом доме, владельцы которого, видимо, уже покинули этот красивый мир. В двух комнатах, разделённых обветшалой русской печью, стояли двухъярусные нары с матрасами и чистым постельным бельём.

Работа нас ждала весьма тяжёлая и непростая. Требовалось на месте старого дряхлого свинарника с провалившейся крышей и прогнившими полами построить новый красивый свинарник. Предстояло сломать всё старое и заменить на новое. Работавшая здесь бригада уже сломала и вывезла обломки крыши, убрала гнилые деревянные полы, покрытые многолетним свиным навозом, и теперь заливала бетоном площадку. Начинался другой, очень сложный этап работы – это заготовка строительной древесины в лесу, её распилка при помощи совхозной пилорамы на доски, брусья и стропила для возведения крыши, настила полов и потолков. Работа тяжёлая, требующая выносливости и физической силы. Деревья, огромные старые ели, валили при помощи бензопилы, обрубали сучья и трактором волокли до пилорамы. Часть ребят трудились в лесу, часть на пилораме, а четверо заканчивали бетонирование пола будущего свинарника. С непривычки очень уставали. После работы ужинали и падали в глубокий сон, но постепенно втянулись, привыкли к нагрузкам, и даже стало хватать сил ходить в деревенский клуб на танцы. Больше всех из ребят-старшекурсников нас удивлял Коля, который каждый вечер после изнурительной работы переодевался в чистую одежду (рубашка, джинсы, штормовка с эмблемами нашего института) и уходил на свидание с девушкой в соседний стройотряд, располагавшийся в восьми километрах от нашего совхоза. Тот отряд строил что-то в таком же совхозе, не принадлежал к нашему вузу, и в нём была девушка-врач из медицинского института. Вот к этой медицинской девушке и ходил наш Коля каждый вечер «за тридевять земель» на свидания. Мы все, юные ещё мужчины, часто обсуждали Колину стойкость, настойчивость и поразительную верность объекту любви. Каждый в душе примерял на себя, смог бы он вот так, ночью, усталый, после тяжёлой работы ходить к любимой девушке каждый день по лесной дороге через тёмный лес? Но этими индивидуальными внутренними самооценками никто ни с кем не делился. Вероятно, боялись либо собственного малодушия, либо ещё не испытали, а поэтому и не до конца понимали чувство, называемое любовью.

Время летело быстро, приближался День строителя, праздник, который неукоснительно отмечался во всех студенческих строительных отрядах. Этот день объявлялся выходным. Командиры организовывают забавные весёлые турниры: лучший каменщик, лучший плотник, штукатур и т.д. Всё заканчивалось красивым застольем с вкусной едой, вином, водкой или пивом. В описываемой мной бригаде все ребята также ждали этот праздник. Хотелось отдыха и веселья. Но, к сожалению, всё сложилось иначе.

Сроки строительства горели, а деньги, весьма приличные по тем временам, выплачивались совхозом только после полной сдачи объекта. Незавершённое строительство оплачивалось с потерей 30-40% стоимости работ. Поэтому приехавший к нам командир стройотряда, аспирант нашего факультета, объяснил нам трудности, проблемы, сроки сдачи готового свинарника и объявил, что праздника как такового не будет. День строителя у нас полностью трудовой, но вечером обильный ужин, специально зарезанный по этому случаю поросёнок и вкусная водка. Утром подъём на час позже. Вот так. Мы молча прослушали информацию, вопросов не задавали и тихо разошлись. Тем не менее предстоящий горячий ужин из свежей свинины и водка приятно грели наше сознание.

Утром, позавтракав, мы, как всегда, поехали на тракторе в лес для продолжения рубки елей. В середине дня начался довольно сильный дождь, но работа не прекращалась, мы продолжали валить деревья, обрубать сучья, крепить брёвна к трактору. Промокли, устали очень. Вечером только около 19:00 кое-как добрались до дома из-за поломки трактора. Грязные, мокрые, злые и молчаливые от непомерной усталости. И вот вся наша «лесная бригада» стягивает с себя грязную мокрую одежду, тихо ругает мерзкую погоду, непролазную глину, курит и предвкушает предстоящий ужин.

А в это самое время на наших глазах Коля, сняв всю эту грязную мокрятину, переодевается в чистую одежду, натягивает сухую яркую штормовку и направляется к выходу. Один из нас, Сергей Волков, с большим недоумением в голосе:

– Коля, и ты в такую жуткую погоду опять идёшь к ней?! А как же свиные отбивные, водка, отдых?!

Коля, уже взявшийся за ручку двери, обернулся и изрёк: – Серёжа, ты сегодня вечером съешь это мясо, выпьешь водки, отдохнёшь, а через 2-3 месяца забудешь этот ужин, водку вкусную свинину, а вот женщину ты не забудешь никогда!

Открыл дверь и ушёл в темноту, в дождь, к любимой женщине. Голодный, уставший, но очень влюблённый. После его слов сидели молча, потом кто-то сказал:

– Вот это любовь!

Интеграл Мора

Уткин сопромат не любил. Математику, правда, он тоже не очень жаловал, но в ней хоть как-то разбирался, а вот сопромат совсем не давался. Виноват был, конечно, он сам, так как начало семестра, когда начали читать и изучать этот предмет, весело прогуливал лекции и семинары, а теперь пришла сессия и суровая расплата за все радости юной жизни. Курс читал профессор Феодосьев В.И., автор толстого учебника «Сопротивление материалов». Читал, покуривая сигареты «Дымок», слово в слово по своей книге, поэтому Саня, и многие другие, поняв это, на лекции не ходили, решив, что к экзамену будут готовиться просто по его учебнику. Зимняя сессия второго курса в главном инженерном вузе страны очень суровая. Пять зачётов и пять экзаменов. Ужас. Преодолев высокую планку зачётов и получив допуск к сессии, Саня был уже счастлив, а вот теперь, сдав первые два экзамена, предстояло осилить сопромат, теоретическую механику и философию марксизма-ленинизма.

Экзамен по сопромату принимал сам лектор Феодосьев В.И. Восемь человек уже «отстрелялись», из них пятеро получили «неуд». Народ трепетал. Профессор принимал экзамен, покуривая свой вонючий «Дымок», самые дешёвые и крепкие сигареты без фильтра, студенты-курильщики покупали их только при полном безденежье (цена 14 копеек), хуже только папиросы «Север» или сигареты «Прима» (15 копеек). На тщательно исписанные экзаменационные листы он не смотрел, зная, что все списывают со шпаргалок, поэтому разговор начинал сразу с дополнительных вопросов. Дошла очередь до Сани. Подойдя к столу преподавателя, он отдал листы, аккуратно заполненные формулами, и стал трепетно ждать вопроса. Отложив в сторону листы с ответами на билет, профессор быстро изобразил на чистом листе красивый интеграл и спросил: «Что это?» Саня ответил: «Интеграл». Профессор: «Понятно, что интеграл. Какой это интеграл?» Саня: «Определённый». Феодосьев: «Хорошо, определённый. Ещё раз спрашиваю, какой это интеграл». Судя по интонации, профессор начал терять терпение. Как утверждала студенческая молва, Феодосьев был слегка глуховат, поэтому Саня напряг свой острый музыкальный слух и ловил подсказку от друзей, потому что понятия не имел, что это за интеграл. Уловив знакомый шёпот Кости Полянского, большого умника и знатока всех предметов, сидевшего не далеко в первом ряду, пытался изо всех сил разобрать в тревожном шёпоте товарища что-то понятное и знакомое, но уловил лишь – «… интеграл то ли Гора, то ли Дора или Мора». Набравшись смелости, изрёк: «Интеграл Гора». Пытавшийся помочь Сане Костя Полянский с тоской обхватил голову руками и наклонился над столом, чтоб не видеть дальнейшего разгрома приятеля. «Так… – профессор нахмурился. – Так вы, товарищ студент, утверждаете, что это интеграл Гора?» Саня: «Да». Профессор: «Хорошо. Ну и кто же этот Гор?» Саня в одно мгновенье перебрал в голове всех известных ему именитых математиков и физиков – Тейлор, Лагранж, Лавуазье, ряды Фурье, Лейбниц, теорема Ферма. Все вроде французы. Или англичане? Англичан Саня не любил из-за английского, с которым у него тоже не очень складывалась любовь, поэтому твердо сказал: «Француз». Феодосьев, посуровев и ещё больше нахмурившись: «Так-так. Значит, это, как вы утверждаете, определённый интеграл Гора, француза. Тогда скажите мне, что этот интеграл определяет, какую выполняет функцию?» Саня от волнения и напряжения мысли вспотел, стал лихорадочно вспоминать, что такое вообще «интеграл». Насколько он вообще помнил из матанализа, интеграл – это сумма приращений, отрезков для исчисления объёмов и площади поверхности. Однако сопромат ведь не математика, здесь силы давят то там, то здесь. Проведя в голове стремительный анализ того, что знал, ответил: «Этот интеграл Гора, суммирует силы, действующие на предмет или балку». Феодосьев закурил очередную сигарету, задумчиво посмотрел на Саню и сказал: «Вот что, студент Уткин. Запомните – это интеграл Мора, позволяет определять прогибы, перемещения и углы поворота балки заданного сечения. Почитайте перед пересдачей внимательно про него. И ознакомьтесь с теоремой Кастилиано. Кстати, Кристиан Отто Мор немец, а не француз. Идите».

Вот так, получив «неуд» по сопромату, Саня на всю жизнь запомнил, что такое интеграл Мора, а профессор Феодосьев, докурив пачку «Дымка», поставил на этом экзамене ещё четыре двойки.

Усы

Конец апреля в Москве выдался жарким, солнечным и красивым. За окном аудитории звенели трамваи, звонко и весело чирикали воробьи, а Серёга Шмаков грустил. Шла унылая лекция по теории полёта, а монотонный, хриплый тенорок лектора раздражал и нагонял тоску и скуку. Серёге хотелось чего-то яркого, светлого и интересного, а если конкретно, то хотелось пива. Простого, холодного, пенистого пива, но впереди ещё две пары, которые пропускать никак нельзя, так как это «лабы» (лабораторные работы). Если их пропустить и пойти пить пиво, то потом, перед самой сессией, когда голова идёт кругом от зачётов и курсовых, придётся их отрабатывать и терять драгоценное время зачетной недели. Лекцию Серёга не конспектировал, потому что не хотелось, да и переписать потом можно будет у Лены Звонарёвой, отличницы и ленинской стипендиатки. Мысль о вкусном напитке полностью завладела им, и он стал прокручивать варианты осуществления её в реальности.

Прежде чем продолжить описывать размышления и мечты Серёги Шмакова, необходимо сделать небольшое лирическое отступление и рассказать о пиве и культуре его употребления в столице и других городах нашей Родины в 70-х годах прошлого столетия.

Восемьдесят процентов трудового мужского населения Москвы и её окрестностей любили пить пиво. И вот почему. Распитие водки, портвейна или креплённых вин часто заканчивалось у наших соотечественников различного рода обидами, тоской и грустью, иногда буйством, реже некрасивым злословием. Жизнь российских мужчин в основной массе не баловала, проистекала в трудностях, лишениях, несправедливостях, поэтому, употребляя крепкие и полукрепкие напитки, они довольно быстро пьянели, так как пили обычно без закуски, и вся невысказанная горечь, накопившаяся от непонимания, усталости и нелёгкой жизни, рвалась наружу и, в зависимости от темперамента, силы духа и критичности разума, выливалась в вышеперечисленные состояния и не очень красивые сюжеты. Питие пива – это совершенно другое. В те замечательные времена люди шли пить пиво, чтобы спокойно поговорить, обсудить проблемы, поделиться новостями. Это был процесс! Пивные заведения тогда делились на две категории. Если есть деньги, то добро пожаловать в «Жигули», «Саяны», «Савой». Там вам предложат в меру разбавленное пиво в красивых кружках, вкусные креветки, раков, орешки, красную, довольно свежую, рыбу и многое другое. Опять же официант, культура. Ходили туда не бог весть какие богатеи, а довольно простые люди с появившимися лишними рублями. Сиживали там инженеры после премии, студенты с деньгами, заработанными в стройотрядах, таксисты, рабочие, люди творческих профессий. Атмосфера в этих так называемых пивных барах царила весьма демократичная, обслуживали всех одинаково хорошо. Небольшой компанией в 4-5 человек можно было приятно провести время за 15-20 рублей. Вторая категория пивных заведений, самая массовая, это пиво «в розлив» стоя, где разливали пиво из крана, или так называемые «автоматы» – там пиво наливалось в кружку, а иногда и в банку, автоматом, после опускания в него монеты двадцатикопеечного достоинства. Вот в этих простых, незатейливых пивных и отдыхал после трудового дня советский труженик. Водка, портвейн, вино в то время являлись достаточно дорогими напитками (водка -4 р. 12 коп., 5 р. 30 коп; портвейн – от 1 р. 90 коп. до 2 р. 30 коп.), что не всегда было «по карману» людям, зарабатывающим 80-100 руб. в месяц. Пиво же напиток дешёвый, приятный, всегда в наличии в пивных города, а главное – атмосфера, царящая в этих заведениях. За круглыми высокими столами стояли взрослые серьёзные мужчины, молодые ребята, бородатые художники, военные в форме, курсанты – люди всех возрастов и профессий. Никто громко не разговаривал. В помещении стоял ровный гул мужских голосов, воздух прокурен и пропитан запахом пива. Облака табачного дыма окутывали всех посетителей. Курили почти все. Столы заставлены толстыми пивными кружками, в центре скромная закуска – сушки, посыпанные крупной солью, редко сосиски с зелёным горошком, иногда чахлые бледно-розовые креветки. Но главное, какие там можно было услышать разговоры!!! О политике партии, о войне и злых американцах, о любви, жёнах, неверных женщинах, о дураках начальниках и многое, очень многое интересное другое. Правда, надо заметить, Шопенгауэра и Канта там не вспоминали, разговоры до таких высот не поднимались, но и мизантропы в такие места не захаживали.

Никто там не напивался. Обычно брали 2-3 кружки, и разговор на час-полтора, затем домой в семью, но поговорив, поделившись с друзьями или даже случайными людьми о наболевшем, тем, чем не поделишься с женой, детьми, родителями. И отпускало. Становилось чуть, совсем немного, но легче. И домой шагалось веселей. Мужики после пива приходили домой не пьяные, не «выпимши», а просто добрее и светлее.

В зависимости от времени суток значительно менялся «контингент» посетителей этих пивных. Утром, с 10:00 до 12:00, туда прибывали люди с весьма помятыми лицами после вчерашних «усугублений». Они тихо и молча пили пиво, приходили в себя. С 14:00 до 17:00 часто набивались студенты после учёбы. Заведение наполнялось табачным дымом, весёлым смехом, слышались забавные рассказы о сданных или несданных экзаменах-зачётах, о девушках, куда же без них, о весело проведённых выходных, праздниках и т.д. С 17:00 и до 20:00 пиво пили рабочие, мастера, инженеры, бухгалтеры и представители других трудовых коллективов. Конечно, всегда присутствовали различные тёмные, спившиеся, опустившиеся, грустные персонажи. Но в целом любая пивная тех времён – это народ, то самое население, живущее и работающее в городе.

Кроме вышеперечисленных мест употребления пива москвичи и гости столицы могли купить бутылочное жигулёвское пиво. Оно продавалось в крупных продовольственных магазинах, в винных отделах или в буфетах, но уже с наценкой. В магазине цена бутылки пива 37 коп., в буфете, со столиками, – 50 коп. Разница значительная. Разливное пиво в пивной «на розлив» – 24 коп., в автомате – 20 коп. Всё строго, стабильно. Цены не менялись годами. Если повезёт, а пиво в бутылках бывало нечасто, то можно было сэкономить, сдав пустые пивные бутылки (12 коп. штука), добавить, и получалось дешевле. Но везло редко.

Мечта любого студента тех лет это пить вкусное, неразбавленное бутылочное пиво из тонкого стакана с воблой или сухой жареной картошкой в пакетиках (слово «чипсы» ещё не прилетело в наши города и веси).

Возвращаемся к Сергею Шмакову, его мечтам и планам. Навязчивая мысль о пиве заставила его думать, анализировать и находить нетривиальное решение. Он жил в общежитии. С ним в комнате проживало ещё трое ребят однокурсников. Самый забавный из них – это Жора Задыкян, умный, задумчивый и очень добрый парень. Учился Жора легко, не напрягаясь, но в отличники не стремился, довольствовался четверками, иногда пятёрки, главное, чтобы была стипендия. У него в Краснодаре только мама-учительница и младшая сестра-школьница. Отец их бросил, и мама тянула детей одна. Поэтому стипендия для Жоры – важная статья дохода, но вечерами он с ещё тремя ребятами из общаги подрабатывал в соседнем гастрономе грузчиком. Жил очень скромно, экономил на всём, но раз в месяц переводил маме деньги. Помогал как мог. Ещё Жора очень любил читать серьёзную художественную литературу. Как он говорил друзьям: «Восполнял пробелы школьного образования». Вечерами, перед сном, по просьбе «сокамерников» он часто читал или пересказывал наиболее интересные отрывки или забавные сюжеты из прочитанных книг. Так вот, две-три недели назад Жора им пересказал смешной рассказ Мопассана, который назывался «Усы». Там главный герой для участия в семейном спектакле, где ему досталась женская роль, сбрил роскошные усы. Спектакль имел успех, но жена этого мужчины отказалась с ним спать и целоваться до тех пор, пока не отрастут новые усы. Все весело посмеялись и заснули крепким молодым сном. Вот эту историю Сергей и вспомнил, мечтая о пиве. У его хорошего товарища по группе Витьки Драгина имелись в наличии хорошие усы, и, глядя на Витьку, сидящего впереди, и на его усы, Сергею пришла гениальная мысль – обменять Витькины усы на пиво.

Когда закончилась пара, и унылый лектор покинул аудиторию, Серёга отвёл Витьку в сторону: «Вить, а ты можешь сбрить усы?» Витя удивлённо смотрел на Серёгу: «Ну, могу, конечно, а зачем?» Серёга отлично знал, что он тоже большой любитель попить пивка после лекций, в хорошую погодку, с проверенной компанией. Денег у него тоже, как и у Серёги, не было, так как оба пролетели в зимнюю сессию мимо стипендии, схватив пару троек, а с тройками в их славном вузе «степуху» не давали.

– Ты хочешь попить вкусного бутылочного пива в «Трёх конях»?

– Хочу, конечно, но не сегодня, впереди ещё две «лабы». Давай завтра.

Сергей:

– А почему не спрашиваешь, на какие деньги будем употреблять?

Витя:

– Да, на какие?

Сергей:

– Так вот. Есть идея. У Ирки Григорьевой, как ты знаешь, всегда есть деньги. Ей родители дают, а тратить ей их некуда. Давай я с ней поспорю на ящик пива, что ты завтра сбреешь свои усы. Думаю, она согласится. Ей скучно, а мы устроим ей вот такую забаву. Ну как, согласен?

Виктор задумался, но через минуту согласился.

– А, давай. Чёрт с ними, с этими усами. Зато пива попьём!