Метрах в пятидесяти от машин, прямо по дороге, стояла железная
будка. олицетворявшая КПП на линии разграничения между позициями
боевиков и сирийской армии. С правой стороны на всем протяжении
трассы лежали толстые и высокие бетонные блоки, слева – разрушенные здания. Люди, по всей видимости, давно ушли отсюда, оставив
развалины военным, которые превратили их в передовой укрепрайон.
– Хасан нас уже ждёт! – рявкнул акыд и направился к КПП.
– Витя, давай стендапить сразу, – Илья достал из рюзкзака микрофон и включил его.
– Я готов, только сначала несколько планов набью.
Репортёры дружно подошли к КПП, за которым толпились и кричали десятки женщин в черных одеждах. Лица некоторых пожилых
из них были открыты, у остальных – ни малейшего намёка на просвет: не разглядеть даже глаза под плотной чёрной тканью, на руках длинные кожаные перчатки. И в этой кричащей черной массе все громче
и громче орали дети всех возрастов. Их было много, худых, грязных, в пыли и саже, одетых кто во что горазд. Здесь же немытые и перепуганные старики, некоторые на самодельных деревянных костылях, кто-то с грязными повязками, скрывающими раны. Чуть в стороне
от общей массы стояла женщина в черной парандже в окружении двоих
детей, а рядом самодельная тележка из наспех сколоченных деревянных
ящиков и на подшипниках вместо колес. В ней худой, изможденный
и скрюченный юноша, лет пятнадцати. Его лицо, руки и ноги в ужас-ных коростах. Пальцев нет ни на одной из конечностей, и лишь чёрные, запекшиеся от крови, вперемешку с грязью, бинты, прикрывают следы
недавней ампутации, произведённой, скорей всего, каким-то домо-рощенным хирургом. Молодой человек сидит молча, испуганно
вглядываясь в этот хаос своими огромными небесно-голубыми глазами.
Тут же вооруженные сирийские солдаты, бегают и криками призывают
всех выстроиться в подобие очереди, чтобы начать проход через КПП.
Увидев людей в бронежилетах и касках с надписью PRESS, «очередь»
147
Александр Коцюба • Раненный Алеппо
на несколько секунда затихает, а потом, все женщины одновременно
начинают громко улюлюкать. Дети, особенно малыши, бросаются
навстречу репортёрам, стараясь повиснуть на каждом из них.
– Что происходит, Сомар? – кричит Лёня. – Скажи им, что у меня
нет еды!
– Сомар! Сомар! – пытаются перекричать толпу остальные коллеги. – Сомар, скажи, чтобы отошли!..
Военные, как могут, пытаются отогнать детей от журналистов, но малышей все больше и больше.
– Витя! Ты где, брат? – кричит Илья. – Давай писать!
– Я сзади, набираю картинку… Ты готов стендапить?
– Сомар, расскажи в двух словах, что здесь происходит? – вопрошал Илья.
Переводчик подошел, как можно ближе:
– Это один из организованных переходов от боевиков. Они совсем
близко, вон, за той насыпью, а эти люди сбежали от них и сейчас хотят
пройти на нашу сторону. Все эти женщины и дети жили у террористов, когда те захватили восточные кварталы.
– Я всё понял, сейчас что-нибудь набубню, – Илья отошел от переводчика и махнул рукой снимавшему неподалёку Виктору, сигнализируя
о начале записи стендапа.
– Я готов работать! – крикнул оператор, наводя объектив на корреспондента.
Илья медленно пошел вдоль улюлюкающих женщин, буквально
крича в микрофон: «Женщины, старики и дети бегут от войны. Там, –
репортер повернулся и указал рукой на позиции террористов, – боевики
Джабхат-ан-Нусра, а впереди – гуманитарный коридор, где у каждого из мирных жителей проверят документы и отвезут в безопасное
место…»
– Есть, записано! – подняв большой палец правой руки, констатировал Виктор. – Я ещё немного поснимаю, а потом запишу Лёнчика
с Лёхой.
– Не вопрос! Только потом нужно будет записать с кем-то из этой
толпы интервьюху. Кстати, ты снимал того мальчика на коляске?
– Конечно, снимал! Но я еще его поснимаю, чуть позже… Можно
и с ним интервью записать.