Гнездовье бакланов, или У каждого свое Саргассово море

– Розы. Желтые розы. Не тюльпаны, как у Королёвой. А розы. Только не говорите, что не ваши.

– Мои, – соглашаюсь я.

И улыбаюсь уже про себя – вспомнил краба. Даже не краба, а как она стояла тогда возле аквариума, долго гладила прохладное стекло рукой, стучала по нему пальцем, словно ребенок, играя, а потом, когда краб неожиданно резко выплеснул свою клешню через край, взобравшись на соседа, отпрянула в испуге, но засмеялась, повернулась, как школьница, на каблуках и увидела меня.

Я сидел в зале и смотрел на нее.

Это был ее день рождения. Так мне сказал официант. А почему одна? Пожал плечами. В общем, того самого краба она и заказала. Огромного камчатского. Их брали редко. Один-два раза в месяц. Краб был дорог. Я несколько раз даже хотел перестать их закупать. Это было всегда непросто. С Дальнего Востока в Москву, оттуда на машине (с персональным водителем, шутили повара), в специальном боксе с требуемой температурой. Крабы приезжали сонные, долго лежали в аквариуме, будто раздумывая, стоит ли просыпаться, чтобы быть съеденными через пару недель, а то и назавтра, гурманом с туго набитым кошельком. Некоторые не просыпались. Я ругался с поставщиками, писал рекламации, звонил, говорил, чтобы забирали обратно. Поставщики тоже ругались со мной, объясняли, что краб в момент отгрузки был жив, они, наученные горьким опытом, теперь снимают их на видео, это может подтвердить водитель, и, видимо, надо спрашивать с него, почему он ехал пятнадцать часов вместо пяти, – а я понимал, что, возможно, поставщик и прав и что водитель, устав после дороги, приехал домой, решил вздремнуть вместо того чтобы отвезти это членистоногое сразу в ресторан, и уснул. А вслед за водителем уснул и краб, только первый в теплой кровати, обнявшись с женой, а второй в салоне подержанной газели. И эти бесконечные разборки, кто виноват, а кто прав, мне уже надоели, и я решил, что, может быть, к черту этих крабов, тем более их никто почти не ест, только наш мэр и еще пара местных нуворишей, да разве изредка заходящие столичные гости, начитавшиеся TripАdvisor. И вот неожиданно еще и Слава. Пришла и заказала.

Официант тогда шепотом добавил мне: она здесь впервые, боится, что не хватит денег, на карточке всего тридцать тысяч. Краб в среднем тянет на двадцать пять, да еще вино. Я достал бумажник и попросил официанта заказать цветы. Раз у нее день рождения. Желтые розы. Как думаешь, сколько ей? Не думаю, ответил он, знаю. Она сказала – двадцать четыре.

– Только не говори, что от меня, – доверительно понизил я голос.

– Не буду.

Мы не были знакомы. В том смысле, что нас никто друг другу не представлял. Журналистка по профессии, ведущая на одной из местных радиостанций города. Моложе меня почти в два раза. В машине я всегда слушал эту волну. Ресторанный критик по призванию. Я узнал ее сразу. Последнее время все чаще и чаще натыкался на ее посты в социальных сетях, видел иногда по телевизору. Писать она начала не так давно, но сразу как-то ярко, словно всю жизнь этим занималась. Интересно, сочно, взросло. И главное – честно. Ее заметили. Собственники ресторанов, директора, повара. Одни стали уважать. Другие бояться. Она приходила в ресторан, скромно садилась куда-нибудь в угол, брала меню, заказывала и начинала есть. Сидела часа полтора-два, изредка наговаривая что-то не слышное никому на диктофон. Со стороны могло показаться, что она разговаривает сама с собой. Ведь не с едой же? Хотя кто ее знает? Может, и правда, хвалила стейки за правильную степень прожарки, интересовалась у минестроне, разве можно добавлять в него рыбу, спрашивала у бакинских помидоров, точно ли они из Азербайджана, а не завезли ли их под видом черри из Италии? Улыбалась официантам и кокетничала с гардеробщиком. Персонал до поры до времени не знал ее в лицо. Высокая, стройная, с золотыми волосами, словно не здешняя, всегда одна. К ней подходили, пытались знакомиться. Она вежливо отказывалась. С улыбкой, но так, что у знакомящегося не возникало и мысли, что можно настоять на своем. После каждого такого посещения она публиковала на своем сайте статью. Раз в неделю. Иногда чаще, иногда реже. «О еде честно». Делала ссылки на нее в социальных сетях. За первый же день набирала тысячу просмотров, сотни комментариев и лайков.

Про тот свой визит она тоже написала. Краб стал ее главным героем. Статью я прочитал. Славе все понравилось. Краб был свеж и пах морем, вино принесли нужной температуры, оно напомнило ей о прошлогодней поездке в Италию. Еще она рассказала про официанта. Оказывается, и в пафосных ресторанах бывают нормальные официанты, удивлялась она. И только про цветы не промолвила ни слова. Про желтые розы, которые неожиданно появились на ее столе. Официант молчал как партизан, пожимал плечами и старался смотреть в потолок. Тогда она обвела взглядом весь зал. Кроме нас двоих в ресторане больше никого и не было. Запалился, пошутил я про себя в тот момент.

За первый же день статью прочитало десять тысяч человек. Комментарии были разными. Одни хвалили, аплодировали ее стилю, говорили, что хотят сходить в этот ресторан тоже. Другие ругали. Утверждали, что она необъективна. Крабов едят только жлобы, писал один. Второй возмущался высокими ценами, третий вспоминал, что однажды ему подсунули там протухшую рыбу и всю ночь он провел в ванной. Неужели ты наконец-то взяла деньги? – изумлялся четвертый. А может быть, ты к хозяину неравнодушна? – спрашивал пятый. Я написал только на третий день. Короткое «спасибо». А за ним через пару секунд восклицательный знак. А вечером зашел на ее статью снова, нажал на компьютере зачем-то знак вопроса и отправил ей.

«Идите все к черту, – ответила она недоброжелателям, – я всегда пишу правду. Если в его ресторанах меня накормят плохо, я об этом напишу тоже. Честно, как и всегда».

В тот день она впервые обманула своих подписчиков.

А два дня назад позвонила мне и назначила встречу.

Мы сидим в углу на подиуме. Это самое незаметное место. Хотя я люблю другое – в первом зале. Чтобы видеть вход и официантов. Люди приходят в ресторан отдыхать и есть. Или пить. Некоторые напиваться. Я прихожу работать. Интересная у тебя работа, – завидуют мои друзья. – Сидишь себе, ужинаешь. Сейчас передо мной мурманская треска под соусом беарнез на брюссельской капусте, перед ней – томленый цыпленок с кускусом и чатни из тыквы. На столе бутылка Амароне. Последнее время мне оно очень нравится.

– Мне пришлось изменить себе с вами, – говорит мне Слава.

Я поднимаю брови. Не понял! Что, девочки не должны звонить первыми?!

– Да нет, я о работе, – неожиданно смущается она. – Я была здесь недавно. Просто пришла. Как обычно, как я это делаю всегда. В том ресторане, где я ела краба, мне все понравилось. А в этом нет! – Она делает паузу. – Ну, вообще все. Во-первых, меня никто не встретил. В принципе я человек неизбалованный, могу сама взять меню и сесть за стол. Но у вас же не придорожное кафе. Есть же стандарты. Я села, ждала, пока ко мне кто-то подойдет. Долго, минут десять. И знаете, я понимаю, если бы зал был полон. Но нет, народу мало, а они, официантки, стоят в углу и о чем-то говорят друг с другом. Я стала махать руками, не выдержала, ау! Увидели, подошли, поздоровались, извинились. Дали меню. Я выбрала. Страшно хотела есть. Выбрала то, что вы рекомендовали. Помните, на своей странице в фейсбуке написали. Так ярко, сочно, вкусно. Вы умеете писать сочно. Я взяла. Крем-суп из зеленого горошка с рикоттой, салат с жареной индейкой и фетучини с уткой. Потом передумала. Отказалась от салата. Вспомнила, что вы хвалили форшмак из сельди. Заказала его. Бабушка делала мне его в детстве. Потрясающе было! А у вас? Мелко нарубленные кусочки соленой рыбы, смешанные с картошкой в каком-то соусе. А потом принесли суп. Он был холодным. Я сказала об этом официантке. На ее рубашке был бейджик с именем. Лиза. Она развела руками: очень много работы. В зале сидело всего пять человек вместе со мной. Лучше бы созналась, что просто вышла покурить во двор, а суп все это время стоял на раздатке.

Молчу, углубившись в свою треску. Надо будет сказать нашему шефу Максиму, чтобы он не увлекался перцем. Что за мода заменять соль перцем… А она, эта Слава, похожа на свои статьи. Внимательная, въедливая. Ни одну мелочь не упустит! Может быть, еще по бокалу? Словно услышав меня, за ее спиной тут же появился официант. Незаметно киваю, и он мягко обхватывает бутылку.

– А еще меня попытались обсчитать, – дождавшись, пока официант неслышно удалится, продолжает Слава. – Я редко внимательно смотрю в счет, мне всегда кажется, что меня окружают приличные люди. Но я училась в математической школе, умею складывать цифры и примерно помню, что я заказываю и сколько это стоит. И потом, я не могла выпить целую бутылку вина, я выпила только два бокала. В счете значилась бутылка. Нет-нет, – увидев мой удивленный взгляд, замотала головой Слава, – передо мной извинились, сказали, что ошибся бармен, потом кассир, потом еще кто-то, вбили мне в счет бутылку, которую заказали за соседнем столом, а им мои два бокала, те посетители уже расплатились и ушли, и с них, разумеется, взяли меньше, и как их теперь вернуть, неизвестно, понятное дело, что я не виновата, но надо как-то выходить из ситуации. И Лиза бегала от меня к бармену, потом к менеджеру, к кассиру, а потом и вовсе исчезла, оставив счет с этой бутылкой вина на столе. Наверное, опять пошла курить. Что было делать? Я достала деньги и расплатилась. Ровно по счету, копейка в копейку, за чужое, не выпитое мной вино. Никаких чаевых! Встала и ушла. А дома решила написать. Статью, как обычно я это делаю. О еде честно. Про холодный суп, неумелую официантку, невкусный форшмак. Хотела, но не написала. Так и не понимаю, почему. И не могу объяснить это себе. Легла спать и уснула. А вчера набралась наглости и позвонила вам. Чтобы все рассказать. Ну и для интервью конечно. Хотя, вы правы, девочки не должны звонить первыми.

Молчу недолго. Форшмак здесь мне тоже не нравится. Я делаю его по древнему рецепту, объяснял мне неделю назад повар. С поварами спорить очень сложно. Они имеют свойство обижаться.

– Извините! – Что можно еще сказать?

И берусь за ножку бокала.

– Не стоит. Разные бывают накладки. К тому же, – она вдруг улыбнулась, – наверное, это был просто не мой день. Утром у меня сломалась кофемолка. Она досталась мне от бабушки. Знаете, такая, засыпаешь кофе, закрываешь крышкой, и она начинает молоть. Молола сорок лет – и сломалась. Потом мне нагрубили в автобусе. Как это обычно: «Куда прешь, смотри под ноги!» – толстая тетка с двумя огромными сумками в клетку. Она вышла у центрального рынка. Я думала, таких уже не бывает, времена турецких мешочников прошли. И на работе в тот день был страшный разнос. Поставили новость в ротацию. Она оказалась непроверенная. Редактор свалила все на меня. А я-то в чем виновата?! Получила выговор, первый выговор в моей жизни. Вечером решила все это как-то пережить, прийти сюда к вам, я знаю, что в ваших ресторанах не может быть плохо, хотя бы потому, что они ваши. И вот.

Греется вино в ее руке. Преломляется свет от люстры в бокале, рубиновыми искрами рассыпается по столу. На ее щеках тоже рубиновый румянец.

Мы молчим. Оба. Она так и не ответила на тот мой вопросительный знак. А может, этот телефонный звонок и был ее ответом? Звонок, которого я меньше всего ждал.

Чертова жара. Город. Июль, под сорок. Плавится асфальт. Воскресенье. Я вынимаю из холодильника тяжелым гладким снарядом металлическую, холодную до боли в пальцах, если долго держать в руке, банку пива, ставлю на стол и открываю. Банка крякает, словно дикая утка в кустах под манок, и протяжно шипит, ш-ш-ш-ш-ш… будто от удовольствия, от ожидания, вот, наконец, и я пригодилась на ш-ш-ш-то-то, а то в холодильнике третий день, никогда так долго не залеживалась, все ждала и ждала, а ты ….ш-ш-ш-ш-ш… Чертова жара. Я пью пиво большими длинными глотками, прохлада медленно течет внутрь, вниз, охлаждая на пути своем все мое тело, потом глотки становятся меньше, меньше, еще один, еще, начинает ломить зубы, первая жажда утолена. Я вынимаю из пакета приготовленную рыбу, выстилаю газету на стол… В моих руках морской ерш, мне прислали его откуда-то с Севера, кажется, с Енисея. Хотя какой в Енисее морской ерш? Может быть, он из моря Лаптевых? Я держу в руке ерша. Ерш пахнет солью, водой и тиной. Запах переворачивает все внутри меня, мне б только дотянуться до этого вкуса… Одной рукой я держусь за одну половинку хвоста, другой за другую, тяну в разные стороны, ерш расходится пополам, немного посопротивлявшись, с треском, с хрустом, тут ведь судьба, не уплывешь, как в реке, резкими зигзагами в камыши, в траву, под корягу. И у меня уже начинают течь слюни, одну я успеваю прихватить на самом выходе с уголка губы, а где-то глубоко внутри организм принимается неистово выделять желудочный сок. И я открываю рот, и этот вкус уже рядом, он совсем близко, в нескольких сантиметрах. И тут…

И тут вдруг звонит мобильный. Руки в рыбе, возьмешь телефон, год потом будет вонять. Двумя пальцами хватаю его, незнакомый номер, кому я мог понадобиться в воскресенье? Улеглась трубка между ухом и плечом.

– Слушаю…

А оттуда:

– Здравствуйте! Меня зовут Слава. Извините за наглость… ну, за звонок в смысле. Мы с вами не знакомы лично…

Знакомы. Знакомы. Я помню тебя, Слава. Я помню твой день рождения, тебе тогда исполнилось двадцать четыре. Я помню того краба. И твою статью я тоже помню. Я прочитал ее трижды, восхищаясь твоим стилем. Не знаю, помнишь ли ты желтые розы…

– Помню!

Я трясу головой! Что? Телефон чуть было не выскальзывает из-под моего уха, готовый упасть и разбиться.

– Я помню, что в одном из своих выступлений вы сказали, что открыты для журналистов. Что вам всегда можно позвонить и напроситься на интервью. Вот я и напрашиваюсь. Ваш телефон так просто найти. Оказалось, что он есть у нас на радиостанции. Я хочу пригласить вас в эфир. Поговорить. О вас. О вашей работе. О ресторанном бизнесе. Можно?

Можно! А можно мы встретимся заранее? Чтобы обсудить вопросы? Это спрашиваю уже я. И кажется, краснею.

– Например, в ресторане. Вечером, – и называю место.

Она странно запинается.

– Что? Что-то не так?

– Все так, – отвечает. – Вообще-то я там уже была.

Слава допивает свой бокал. Искорки рубинов тают в ее губах одна за другой. Еще? – спрашиваю я. Пожимает плечами. У стола с новой бутылкой материализуется официант. В подобного рода вопросах у него огромный опыт.

– Знаете, – вдруг начинает Слава, – я, наверное, с детства мечтала стать журналисткой. Телевизионной. Ну, или радиожурналистом. Это сейчас понятно, что профессия не самая востребованная. А тогда… Они держали микрофон в руках и брали интервью. У самых известных людей в мире. Другие сидели в эфире, и каждый день их видели миллионы. Я завидовала этим людям. Первое свое интервью я взяла у нашего кота Кеши. Мне тогда исполнилось пять лет, я устроила маме скандал по поводу подарка и заставила пойти и поменять купленную уже очередную куклу на яркий желто-красный игрушечный микрофончик. На нем была кнопка. Нажимаешь – и он говорит: «здравствуйте», «добрый день», «всего вам наилучшего». Я бегала с микрофоном по всей квартире, мама варила суп, папа читал газету. Всем было некогда. И только Кеша спокойно лежал на диване и ничего не делал. Я подошла к нему, нажала на кнопку и спросила, нравится ли ему соседская кошка. Кеша открыл один глаз, облизал микрофон и залез под диван. Я тогда не знала, что он кастрирован и ему нравится только, когда его чешут за ухом и кормят минтаем и вареной мойвой. Вот такое у меня было первое интервью.

– Значит, первый ваш собеседник все-таки уклонился от ответа. Но вы не опустили руки и добились того, что теперь умеете разговорить даже немого, так?

Слава смеется.

– Правда, пока я узнал о вас больше, чем вы обо мне. Или это прием такой? Ноу хау? – улыбаюсь я.

– Возможно, – кокетливо покачивает головой Слава. А потом вдруг начинает говорить медленно, как будто хочет сказать что-то важное и подбирает каждое слово: – Понимаете… Я всю жизнь… Ну, та самая кошка, которая гуляет сама по себе… Вот когда пришла в тот ваш ресторан. У меня тогда ухажер был. Потом он переключился на мою подругу. Вдруг. А у меня день рождения…

Что – звать народ, слушать тосты, а самой думать, какая я несчастная? Фигушки! Пошла и заказала себе краба. Вина хорошего. Наверное, мне слишком везет, но я почти никогда никого ни о чем не просила. Все выходило как-то само собой. Хоть с той же ресторанной критикой. Меня просили, со мной искали встречи. А я сама решала, куда мне идти, о чем писать, с кем встречаться… Хотя чаще, наоборот, отказывала. А вам вот позвонила… почему-то.

– Постойте, но ведь мы же по работе встречаемся? – говорю, а сам уже не верю себе.

– Конечно, по работе. Вот я же и говорю, то есть говорила… Да ну! Запуталась. – Тут она махнула рукой и так засмеялась… доверчиво… беззащитно… не знаю. И такие вдруг ямочки появились у нее на щеках.

Снова тихонько подкрался официант – как будто все слышал! Хотя скучал где-то у колонны. Наливай, раз подошел.