Московские были

– Тебя поздравить можно? Давно замуж вышла? Ты же все сомневалась.

– Да с год уже живем вместе, а женились летом.

– Поздравляю, от всей души. Это просто здорово. Хорошо, я в пятницу часов в девять утра приеду. Нормально?

– Да, конечно, приезжай. Попьем кофе, поболтаем, ты расскажешь все.

Можно еще посоветоваться с Аллой из Абрамцева. Но у меня не было ее домашнего телефона, а рабочий день уже окончился. Мне не сиделось на одном месте, и я позвонила Валентину Павловичу. Он не стал расспрашивать что да как, просто сказал:

– Приезжай ко мне на Плющиху завтра после обеда, часикам к пяти. Я уже встану в это время.

– Спасибо, буду к пяти.

Я знала, что после обеда он обязательно отдыхает. Все, больше советоваться не с кем. Не с Тихоном Сергеевичем же советоваться, не в его интересах терять нужную сотрудницу. А больше и нет никого.

На следующий день в пять была на Плющихе у Валентина Павловича. Он провел на кухню, пили чай с плюшками. Пожаловался:

– Вот, живу один, спасибо, племянница жены немного помогает по хозяйству, готовит мне. Но ей тяжело, наверное, придется пригласить кого-то пожить у меня.

Рассказала о разговоре с Веней. Поделилась своими сомнениями. Он недолго думал, был категоричен.

– Давай все рассмотрим по порядку.

Первое. Да, сюжеты в какой-то мере повторяются авторами. Но ведь создаются совершенно разные тексты. Даже если описываемые ситуации похожи, то соль не в этом, а в том, как это подано, какими словами, каков общий фон. Можно ситуацию описать двадцатью – тридцатью словами, и иногда это трудно, но интересно. А можно написать повесть или роман, и это тоже будет интересно, или, наоборот, скучно.

Сравни, Викентий написал на своей картине не просто тебя, а свою мечту, свою музу. Но можно взять твою фотографию в такой же позе и повторить ее с детальной точностью красками на холсте. Может быть, это тоже будет искусство, но совсем другое. Еще более грубое сравнение. Тысячи художников рисовали портрет женщины. Сравни Джоконду и кустодиевскую купчиху. Женщины разные, но это женщины, а не слоны или пушки. Можно сказать, что они воруют сюжет друг у друга. Но кому интересно такое умозаключение? Вопрос не в том, что ты отмечаешь этот феномен. Вопрос в том, как ты это подаешь. И вот здесь пролегает тонкая грань между отчетом о проделанной работе по выявлению заимствований, пусть даже опосредствованных, и кандидатской диссертацией.

Второе. Пожалуйста, не замахивайся на ранних итальянцев, римлян, греков и прочих. У тебя тема: «Лермонтов и лермонтовские мотивы, опосредствованно заимствованные в литературе двадцатого века». Или что-то аналогичное. Над этим тоже нужно работать. Не распыляйся, ставь простую задачу. Возьмешь более широко – будет казаться, что это замах на докторскую тематику. Диссертационному совету такое не понравится.

Валентин Павлович расспрашивал и о работе, но почти сразу перескочил на свои проблемы:

– Вероятно, придется бросить даже чтение спецкурса, так как все тяжелее добираться до Моховой.

Опять журил меня за то, что пренебрегаю личной жизнью:

– Поверь, многое из того, что мы делаем в жизни, кажущееся нам важным и необходимым, через двадцать – тридцать лет оказывается бесполезным, а иногда и никчемным. Всегда нужно думать о том, что нам останется от нашей жизни. Я не говорю о материальном. Под восемьдесят лет совсем по-другому ценишь материальные блага. Впрочем, не буду забивать тебе голову моралью, продолжай делать ошибки в жизни, ведь это твои ошибки, и без них твоя жизнь будет пресной.

Мы еще немного поболтали на общие темы, и я откланялась.

На следующее утро отправилась к Марине. Я ее давно не видела и немного удивилась. Пополнела, похорошела, глаза спокойные, часто улыбается, правда, при этом у глаз появляются морщинки. Она обняла меня, усадила на кухне, сказала, что сейчас сделает кофе, и сразу же начала бомбардировать вопросами, практически не оставляя мне времени на ответы.

– Ну, выкладывай, что у тебя? Вы со Степаном так и не сошлись? Где ты сейчас работаешь? Почему вдруг занялась научной деятельностью?

Пришлось последовательно отвечать, что о семье пока не думаю, со Степаном очень давно не виделась, наукой занялась, пока работала в музее. Больше там и делать было нечего.

Марина быстро приготовила две чашечки кофе, подала к нему маленькие пирожные:

– Я перестала себя сдерживать с едой.

– Выглядишь прекрасно.

– Куда там! Но в сорок лет быть худущей вроде ни к чему.

– Я засомневалась, стоит ли продолжать работать над диссертацией.

– Понимаю, ты сейчас в раздумье: тратить время на кирпич или заняться чем-то более приятным. Подготовка диссертации требует очень много времени. Я когда-то именно из-за диссертации потеряла хорошего парня. Он предлагает пойти куда-нибудь, а мне позарез нужно написать несколько страниц доклада. Он ко мне в постель рвется, а у меня мысли совсем о другом, о формах глаголов прошедшего времени. Так и ушел к другой. Она тебе, диссертация, действительно нужна?

– Если бы я знала! Поэтому и мыкаюсь, пытаюсь понять, что мне на самом деле нужно. Вот ты, как решилась связать себя? Хороший мужчина?

– Да как тебе сказать? Ничего, нормальный. Мало пьет, только с друзьями. На меня, слава Богу, руку не поднимает. Он у меня инженер, строитель. Сама понимаешь, народ у него на стройке не сахар. Но он старается, дома не матерится, домой каждый день возвращается. Не всегда вовремя, да что уж поделаешь. Мужик – он и есть мужик. Должен немного пошляться. Я уже знаю: если пришел сытый, мой супчик не хочет хлебать, я про настоящий суп говорю, не подумай что другое, значит, кто-то другой, скорее другая накормила. Ну и стараюсь не нюхать слишком тщательно, чем или кем от него пахнет. Да нет, не подумай. Это у него редко. Мужик он здоровенный, вот на него женщины и липнут. Он же не виноват.

– Подожди, и ты с этим миришься?

– А что делать? Со скалкой его встречать? Он же сразу убежит, всегда найдется другая, чтобы его пожалеть и приютить. Я после защиты пожила с одним парнем. Тоже неплохой был, но пару раз вернулся весь в помаде. На второй раз я его и погнала. Сейчас бы, наверное, так не сделала.

– Я бы не смогла смириться.

– Зря ты так думаешь. Я до знакомства со своим полгода не была с мужиком. Что ж, еще год одной ложиться в постель? А тебе тоже ведь не тридцать. Проще нужно быть, не требовать от жизни слишком многого, не ставить несбыточные цели, не ждать принца на белом мерседесе. Нет их ни фига в реальной жизни. Впрочем, что это мы только обо мне. Ведь ты не затем приехала, чтобы слушать мои сентенции. Расскажи, что с диссертацией у тебя?

– Тема определена, руководитель очень сильный, без труда протащит, лишь бы я там глупостей не написала. Но потом что? Я ведь преподавать не хочу, других мест для остепененных – раз-два и обчелся. А в издательствах от степени никакого прока нет. Главное не то, что у тебя в бумагах, а как работаешь. Вот и сомневаюсь, зачем мне надрываться. Мой шеф – ученый старой закалки, ему не понять, как можно не стремиться к науке, к ученой степени.

– А в издательстве все нормально? Сейчас ведь сокращения пошли.

– Тут все нормально, главред за меня держится обеими руками. Я ему план из болота вытягиваю.

– Тогда сиди, не дергайся. Впрочем, кто тебе мешает потихоньку и над диссертацией работать? Хотя бы для души.

– Наверное, ты права. Будь что будет.

Распрощались, договорившись созвониться и понимая, что, может быть, и не придется больше встретиться.

Работа шла своим чередом, книги все плодились и плодились у меня на столе. Я была назначена заместителем главного редактора, немного добавили зарплату, но просиживала над чужими рукописями целыми днями, как и раньше. В конце года директор издательства объявил, что нашей редакции теперь разрешили публиковать не только литературу на производственные тему. Дело в том, что книготорги начали отказываться от навязываемых тиражей. У них самих дела шли неважно. Мы резко, на порядок, сократили тиражи выпускаемой продукции, и наш финансовый план, как и план всего издательства, сразу затрещал по швам. Начинались новые времена.

Если раньше наш портфель был всегда переполнен, мы с трудом успевали просмотреть все предложения, отсеивая значительную часть из них, то теперь готовы были печатать многое, лишь бы была надежда на реализацию. Раньше авторы гонялись за нами, теперь мы гонялись за авторами, предлагавшими «макулатуру». Так мы со смехом называли когда-то детективы и женские романы. В издательстве пошли сокращения. Сокращали сначала вспомогательный персонал, затем редакторов и корректоров. Благо, что у нас некого было сокращать, многие сами уволились заранее.

Первого «макулатурного» автора привела я. Однажды у Валентина Павловича на Плющихе мы обсуждали план заключительного параграфа второй главы моей диссертации. Присутствовал и делал короткие, но дельные замечания бывший докторант Валентина Павловича профессор Малышев.

К его замечаниям я прислушивалась очень внимательно. Последнее время Валентин Павлович был рассеян, почти всегда соглашался с моими словами, и я чувствовала, что он уже практически не может или не хочет воспринимать чужие мысли. Странно, ведь ему всего семьдесят восемь. Викентий в его возрасте был еще совсем бодрый. Я тогда не знала, что Валентин Павлович давно серьезно болен. Кроме того, он предупредил меня, что, скорее всего, передаст руководство мой диссертацией Малышеву. Владимиру Ивановичу Малышеву он передал кафедру несколько лет назад даже формально. А фактически тот руководит кафедрой уже много лет.

И вот мы закончили обсуждение, разговор пошел на окололитературные темы, и Владимир Иванович пожаловался, что один из его блестящих учеников «изменил Мельпомене».

– Ну ладно перешел бы к Эрато или Каллиопе. Ведь первый акт трагедии у него на втором курсе был совсем неплохой. Я ему с удовольствием поставил пятерку. И несколько его хороших стихов мы поместили в студенческом сборнике на третьем курсе. А окончил университет и занялся детективами. Недавно принес мне свою рукопись – ужасный романчик, сплошные разборки бандитов: драки, кровь, шантаж. Откуда только слов таких набрался: «капуста», «впарил», «крутые тёлки»? Ведь мальчик из хорошей семьи. Куда страна идет?

Я живо заинтересовалась.

– Владимир Иванович, вы могли бы дать ему мой телефон? Я посмотрю его рукопись. У нас сейчас с авторами плохо. Может быть, его роман нам подойдет.

– Хорошо, но стоит ли печатать такую ерунду?