Московские были

Я была с Павлом восемь – девять месяцев. А потом он исчез. Долго не знала его дальнейшую судьбу. Вене не нравились мои отношения с Павлом, но он предпочитал не говорить на эту тему. Как-то упомянул, что у Павла были проблемы на границе и ему закрыли въезд в СССР. Уже в девяностые он еще раз упомянул о нем, рассказав о неприятных деталях смерти Павла. Чувствовалось, что у него имеются причины не говорить о нем ничего хорошего, но мне-то Павел не сделал ничего плохого, мне его было жаль.

Много времени ушло на устройство на новом месте: денег совсем не было. И снова одна – возраст уже не тот, чтобы легко знакомиться, ведь на танцульки не пойдешь. Знакомые по работе уже все женатые. Так, переспать разок все согласны, но на отношения не готовы. А зачем мне такое?

И вдруг я встретила у метро «Чистые пруды» Степана. Я шла мимо метро, а он только что вышел. Постояли, поболтали и пошли пешком по бульвару до Трубной площади. Я часто так ходила, если погода хорошая. Там я предложила зайти ко мне на чай, и он согласился, но предупредил, что времени не очень много. Мы зашли в метро и поехали ко мне. Я действительно напоила его чаем, немного поговорили о жизни и распрощались. Он упомянул, что жена и дети приехали уже к нему, поэтому он спешит домой, ехать далеко. Дала ему свои новые телефоны. Как ни странно, мы неоднократно встречались после этого, даже иногда проводили вместе время в постели, когда ему удавалось немного раньше убежать с работы. Обычно-то он на работе задерживался, я всегда возвращалась с работы раньше его. Меня немного удивляло, почему он продолжает встречаться со мной. Ведь семья уже приехала, не так просто выдумывать каждый раз причины долгого отсутствия. Он объяснил как всегда просто: «Я к тебе привык. Тянет меня к тебе».

Я как-то посчитала: со Степаном у нас были отношения не менее восьми лет, правда, с очень большими перерывами. Честно признаюсь, временами я мечтала, что он разойдется с женой, и мы будем жить вместе. Но это только мечты. Никогда он не обещал ничего подобного, даже когда я еще до поездки в Прибалтику обманула его, сказав, что беременна. Он тогда помолчал, потом сказал:

– Ну что ж, рожай. Я постараюсь помогать.

Я разозлилась, наорала на него, но понимала, что он действительно готов помогать, однако никогда не бросит свою семью. Но ведь и я не способна зачать и родить. Деньги «на аборт» он дал, пришлось взять, не скажешь же, что это все ложь. Тем более что я собиралась тогда купить телевизор, черно-белый. Злилась на него, недели три не разрешала приходить, но потом успокоилась.

Глава 4. Время удаляться от объятий

1985–1988 гг.

В Абрамцево я проработала два года. Тезисы моего доклада были опубликованы. С Валентином Павловичем мы периодически встречались на Моховой. Он настойчиво предлагал мне продолжать работу по моей теме, говорил, что еще две-три публикации, и я смогу начать готовить диссертацию. Возможно, он был прав. Продолжала бы работать в музее и дальше, но в конце 1985 года в министерстве культуры сменились приоритеты, музею на следующий год было выделено значительно меньше денег. Начальство пыталось найти дополнительное финансирование, но ничего не добилось. Пришлось резко сокращать программу работ музея. Сократили и мою должность, как не очень профильную. Все-таки основное направление работы музея связано с живописью и прикладным художественным творчеством.

Не стала ничего придумывать, приехала на Чистопрудный бульвар в свое старое издательство. Нашего старого зам главного редактора уже не было. Он ушел на пенсию. Но Тихон Сергеевич – главред – тоже меня хорошо помнил. Он с радостной улыбкой сказал:

– Возвращаешься? Молодец. Я знал, что так и будет. Поработала в другой области, набралась опыта, даже написала научную работу – я ведь за тобой слежу. У меня сейчас как раз есть место старшего редактора. Надеюсь, не откажешься.

Я даже и не ожидала такого приема, думала, он будет ехидничать. Но потом поняла, в чем дело: за это время ушли на пенсию двое старших редакторов, а молодежь вовсе не спешит занять низкооплачиваемые должности. Тихон Сергеевич даже туманно намекнул, что место заместителя тоже вакантно. В редакции почти ничего не изменилось. Мы по-прежнему работаем над книгами все той же тематики. Одну комнату у нас отняли, но она нам и не нужна: в редакции осталось значительно меньше людей. Собственно говоря, настоящих редакторов осталось только трое, если не считать главреда. Остальные – чисто технические работники, да и их поубавилось. В первый же рабочий день на моем столе сразу оказались четыре папки рукописей. Когда я пошла выяснять отношения к Тихону Сергеевичу, он был уже суров и непреклонен:

– Ты хорошо отдохнула, впрягайся. У нас по этим рукописям задолженность. Так что не слишком вредничай с авторами. Сейчас не до жиру. Нужно вылезать из запарки. Я подпишу сразу, как только принесешь мне.

– А качество, Тихон Сергеевич?

– Над качеством будешь потом работать, со следующими книгами. Сейчас нужно выручать редакцию.

Это уже совсем другая установка. Раньше о таком даже думать нельзя было. Пришлось вцепиться в рукописи всеми зубами. Сначала меня тяготила необходимость приходить в редакцию так рано, прочитывать в день столь много неудобоваримого чтива: отвыкла в Абрамцево, но постепенно вошла в нормальный рабочий ритм. Первую рукопись сдала за две недели. Конечно, если не думать над каждым предложением, за две недели можно осилить, да и была она не слишком толстая. Главред был доволен. Но со следующей возилась дольше. Совершенно безграмотная, но это полбеды. На страницах был полный хаос. Тогда мы еще не имели компьютеров, все делалось вручную. Сейчас я вырезала бы и вставляла в новые места слова, предложения и абзацы. Тогда приходилось переписывать целые страницы. Просто редактировать не получалось. Нечего было редактировать. За три с половиной недели я все же что-то скомпоновала. На книгу это было только похоже. Но после того как рукопись отпечатали заново, Тихон Сергеевич остался доволен. Он знал эту рукопись, сам когда-то смотрел ее и отложил в сторону, а потом на мой стол, считая безнадежной. Ее и приняли в свое время под большим нажимом – автор имел связи в верхах, а ему почему-то очень нужна была эта публикация.

Со следующими двумя справилась достаточно быстро, правда, начала работать над одной из них еще тогда, когда перепечатывали предыдущую книгу. Раньше в такой момент я позволяла себе расслабиться. Теперь для меня это была только мечта. Постоянно приходилось брать рукописи домой, работать над ними дома не меньше, чем по два часа. Даже под Новый год сидела над рукописью до десяти вечера. Но наконец со всеми четырьмя моя работа окончена, главред попытался положить мне на стол еще две рукописи, но я решительно запротестовала.

– Тихон Сергеевич, если лошадь так долго пришпоривать, она ведь может и околеть!

Намек, ну очень грубый и необычный в моих устах, он понял. Разрешил мне отдохнуть пару дней. А так как дело было в среду, у меня впереди оказалось четыре с половиной дня. Вечером пошла к Вале, ведь это был ее «приемный день». По дороге зашла в кондитерскую и купила огромный торт.

У Вали, как всегда, было много народу, но из моих знакомых только Вениамин. Он удивленно поднял на меня глаза, ведь за последний год я ни разу не посещала «среды». Валя никогда не удивляется, забрала торт и познакомила с присутствующими. Запомнила я только Гену, приятеля Валиной дочки. Соня уже выросла, работает продавщицей в ближайшем магазине. Учиться не стала. Молодежь хочет жить сейчас, а не откладывать на «после учебы».

У Вали как будто ничего не изменилось. На столе стояла водка (потом узнала, что это заслуга Сони, ведь при нынешней антиалкогольной кампании это дефицит) и простая закуска: винегрет, блинчики с мясной начинкой, немного колбаски, плавленые сырки, банка маринованных огурцов, хлеб двух сортов в хлебнице. Как всегда, сборная солянка – кто что принес. Но вместо гитары и песен за столом спорили о политике, чего раньше не бывало. Всегда говорили о последних новинках литературы, в том числе о самиздате, о лошадях, о собаках. Теперь спорили о Горбачеве и водке. Я использую выражение «спор о политике», так как в России водка – это политика. Мнения резко расходились. Две женщины поддерживали антиалкогольную кампанию, трое мужиков яростно нападали на них. Смешно было видеть, как те и другие с удовольствием чокались, когда Валя произнесла понятный всем тост:

– Чтоб правительство не дурило народ!

Я не люблю водку, но пришлось делать вид, что понемногу пью. Потом сменили тему, хотя кто-то еще вспомнил Андроповский «бой» пьянству и разгильдяйству. Вяло перешли на обсуждение взаимоотношений незнакомых людей, и мне стало совсем неинтересно. Сморщившись, посмотрела на Веню, который тоже только пригубил несколько раз из своей рюмки, и он меня понял. Встал, сказал, что ему пора, и откланялся. Вместе с ним потихоньку улизнула и я.

Из Калашного переулка мы выбрались на Большую Никитскую, ей тогда уже вернули прежнее название, и по ней – на Тверской бульвар. Шли медленно, так как и ему, и мне хотелось поговорить: давно не виделись. Первый начал Веня:

– Я перешел из проектного в научный институт. Дирекция пытается заставить писать докторскую диссертацию, но желания такого нет, так как, кажется, это бессмысленно сейчас. Работа интереснее, чем раньше, и оставляет много времени на хобби. В семье все в порядке, стало значительно легче материально, так как после переезда жены и ребенка кончилась жизнь на две семьи с бесконечными перелетами из Москвы в Саратов. Да и жена хорошо получает в своем институте.

– А как с прежним увлечением?

– Моя пассия была недовольна изменившейся ситуацией. Раньше она была уверена, что, если у нее имеются возможности для встречи, я всегда «под рукой». А теперь все наоборот. Обычно у меня нет времени, возможностей, да и желания встретиться. Поэтому и встречи прекратились. А что ты делаешь? Как движутся научные дела?

Я предложила посидеть в кафе, так как на ходу трудно толком рассказать все, тем более что мне хотелось выслушать его мнение. Да и похвастаться хоть немного. Мы как раз были на Тверском бульваре. Веня предложил зайти в кафе «Пушкинъ», но я сказала, что там очень дорого, да и не хочу я есть. Достаточно выпить кофе, посидеть, поболтать. И мы прошли дальше, до «Шоколадницы» на Тверской. Прямо нужно сказать, что выбор не очень удачный: тесно, шумно, да и не очень чисто, но кофе подают приличный. Я в «Шоколадницу» хожу иногда, когда оказываюсь в центре.

Как бы там ни было, мы могли посидеть и спокойно поговорить. Рассказала о своем докладе, о тезисах. Веня сначала не мог понять, в чем «фишка», хмурился, но потом просиял.

– Понятно, а то термин какой-то громоздкий – «опосредствованное заимствование». Без бутылки и не поймешь. Хотя для научной работы вполне годится. Как я понимаю, это значит, один автор кое-что берет у другого, не догадываясь, что тот тоже умыкнул это у предшественника.

– Ну примерно так, хотя и не так грубо.

Вене только дай тему для разговора, сразу же разовьет и часто совсем в неожиданную сторону.

– Но это же вполне нормально у литераторов. Достаточно что-нибудь изменить: наряды, транспорт, эпоху. Возьми, например, детективы. Какой ни посмотри из современных, обязательно найдешь перепевы из Агаты Кристи. Новые любовные сюжеты вообще наперечет. Что ни напиши – будет повторением одной из ранних итальянских новелл. Даже если начнешь сочинять про взаимоотношения трех голубых профессоров изящной словесности из Йельского университета, окажется, что герои только поменяли маски и антураж. То же самое найдешь в какой-нибудь новелле с влюбленными и хитрым монахом или простофилей мужем и богатым сеньором, покушающимся на честь его любвеобильной жены. Однако литературовед будет искать аналог существенно ближе, забывая, что его аналог сам взят из французской литературы, заимствованный, в свою очередь, у итальянцев.

Я даже растерялась. Нужно будет все это осмыслить. Но он уже перескочил на другое:

– А как у тебя с личной жизнью?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, когда я у тебя на свадьбе смогу крикнуть «горько»?

– Не дождешься.

– Почему? Молодая, симпатичная, самостоятельная. Находка для толкового мужика.

– Пусть так, но где я его найду такого толкового?

– Да, кстати, Степан вернулся в Свердловск.

– Ну и что? Меня это, собственно, не интересует.

– Не свисти. Я тебя хорошо знаю. Ему предложили должность директора филиала института, где он раньше работал, до Москвы. Он бы не уехал, но жена настояла. Надоело ей жить на съемных квартирах, а там горисполком дал трехкомнатную квартиру почти в центре города.

Кофе мы уже давно допили, разговор о Степане мне не только неинтересен, но и неприятен. Мы дошли до метро и распрощались. Но остался какой-то осадок от разговора. Осадок, касающийся моей научной работы. Насколько прав Валентин Павлович? Действительно ли это научная работа? Может быть, я потрачу несколько лет, может быть, даже защищу диссертацию, мало ли что проходит, а Валентин Павлович своим авторитетом протащит через защиту любую кандидатскую диссертацию ученика. Но потом мне станет ясно, что я говорила и доказывала тривиальные вещи. Стало же Вене все понятно после нескольких моих слов. И что даст мне кандидатская диссертация в этом меняющимся на глазах мире? Возможность преподавать? А хочу ли я втолковывать студентам что-то из изящной словесности? Настроение было испорчено.

Дома приготовила ужин, ведь у Вали практически ничего не ела. С кем еще посоветоваться? Кто может сказать что-то дельное? Решила созвониться с Мариной Сергеевной. Мы давно не виделись и даже не разговаривали по телефону. Но она сразу узнала мой голос.

– Оля, это ты? Что-то случилось?

– Нет, Марина, вдруг вспомнила, что давно не звонила. Хотя вру, извини. Я хотела бы с тобой поговорить, посоветоваться.

– Что-то на личном фронте?

– Нет, на личном давно никаких событий нет. Хотела поговорить о своей работе. Меня подталкивают работать над диссертацией, а у меня сомнения.

– Интересно, давно ты наукой занялась? Я же тебя сто лет не видела, совсем не в курсе. Ладно. Завтра у меня день довольно загружен, две лекции, а потом с мужем идем к его приятелю на день рождения. А вот послезавтра, в пятницу, давай встретимся. Хорошо бы утром. У меня занятий нет, а муж на работе, никто не помешает.