Гроза Византии

– Но, может быть, он говорил, что скоро…

– Вероятно!

– Это – радостная весть! Пора, давно пора! Народ скучает, и долго ли до греха… Наша чернь не должна знать скуки, иначе она сразу может превратиться в очень опасного зверя… Пример великого Юстиниана на лицо… Итак, император решил, что выйдет на ристалище… И мы скучаем. Признаться, я обезденежил и не прочь взять заклад… За кого ты ставишь на будущем ристалище?

– Ни за кого!

– Вот как? Ты не только скрытен, но и скуп… Однако, чьи это носилки?..

Марциан заметил впереди чьи-то носилки, на которых видна была женская фигура. Носилки поддерживали четверо рабов – эфиопов, рядом шли невольницы с зонтами и опахалами.

– Кто это может быть? – размышлял вслух Марциан, – такое время… все отдыхают! Ба, да, ведь это – Зоя… Она, она!.. Пойдем скорее, догоним ее… кстати, ты поблагодаришь ее за внимание и спросишь об… Ингерине… Идем скорее!

XVII. Матрона Зоя

Они быстро догнали носилки.

Марциан оказался прав: в них действительно была Зоя. Василий узнал ее при первом взгляде.

Это была уже не первой молодости, но замечательно сохранившаяся матрона. Тип ее был не южный, Марциан уже сказал, что Зоя была славянка по происхождению. Черты ее лица были несколько крупны, но очень гармоничны. Фигура ее была также крупная, мощная. Одета она была со всей возможной по тому времени роскошью.

На поклоны Марциана и Василия она ответила легким наклонением головы, при этом взгляд ее, скользнув по первому, несколько дольше остановился на македонянине.

– Великолепная Зоя, – вскричал Марциан, – сегодня для нас обоих счастливый, как никогда в жизни, день!

– Почему? – лениво спросила матрона.

– Ты спрашиваешь?

– Откуда же я могу знать, что сделало вас счастливым?!..

– А эта встреча? Разве могли мы, смели ли даже думать, что появившись в такое глухое время, мы здесь встретим нашу великолепную, нашу несравненную Зою?.. О, я уверен, что даже древний Пизистрат – в зените своего счастья…

– Льстец! – перебила его, улыбаясь, матрона, – перестань… твой язык в разладе с твоей головой. Бери пример с твоего товарища, он молчит в то время, когда ты сыплешь словами.

– Каждый выражает свой восторг по-своему… Я уверен, что у этого почтенного македонянина от восторга встречи с тобой прилип язык к гортани.

Зоя засмеялась.

– Так ли он говорит, Василий? – обратилась она к угрюмо молчавшему македонянину.

– Он прав, великолепная, – серьезно отвечал тот, – но на моей угрюмой скалистой родине и в самом деле не привыкли выражать волнующую душу чувства словами… для этого необходимы дела.

– Я понимаю тебя, Василий… Но вы не сказали, куда вы идете?

– Он идет со мной, – отвечал Марциан, кивая на македонянина, – а я иду сообщить поскорее моим зеленым радостную весть: скоро ристалище…

– Вот как! Это, в самом деле, прекрасная весть… Откуда ты знаешь это?

– От него!

Василий во время этого разговора отошел несколько поодаль и стоял с смиренным видом, потупив в землю голову. Он скорее почувствовал, чем увидел обращенный к нему полный удивления взгляд Зои.

Матрона, очевидно, не была осведомлена еще о происшествиях дня. Марциан сделал ей едва заметный знак, из которого она поняла, что в императорских покоях случилось нечто такое, что в самом недалеком будущем обещает Византии нового временщика.

– А Вардас? – чуть не шепотом спросила она Марциана.

Тот пожал плечами.

– Что же Вардас? Он стар и надоел вместе со своим Фотием порфирогенету…

– Кто же за него при дворе?

– Ингерина.

– Вот как! Я и не знала… сожалею!

– Я поправил эту беду, великолепная…

– Как?

– Передав ему от тебя поклон и сообщив, что ты близка с этой Ингериной.

– Благодарю!

– За что? Мы должны помогать друг другу…

– С каких это пор? – оправившись окончательно, насмешливо спросила Зоя, – разве ты меняешь свой цвет?

– Нет! Я был и буду зеленым.

– А я была и буду голубой!

– Ну, это для ипподрома!

– Что в ипподроме, то и в жизни… А он за кого?

– Не знаю пока! Он скрытен и скуп, но, может быть, последнее – от бедности…

– Теперь его кошелек скоро будет битком набит золотыми солидами. Однако, мы долго оставляем его одного… Подойди же сюда, благородный Василий!

Василий, слух которого был с малых лет изощрен до тонкости, слышал весь этот разговор, как ни тихо вели его собеседники. В душе он очень был рад ему. Хитрый и сообразительный македонянин прекрасно понимал, что все эти таинственные переговоры, сообщения знаменуют собой его несомненных успех. Как крысы покидают корабль пред его близким крушением, так точно они стадами являются на судно, недавно оставленное, но снова снаряжаемое в далекий путь, благо ожидают, что на этом корабле собрана будет масса всевозможных запасов, которыми можно будет вдоволь поживиться. Точно так же и в роскошной Византии ее пышные царедворцы всегда покидали того, на кого падала хотя тень немилости императора, и в то же время курить фимиам всякому, кто только сумел привлечь к себе внимание правителя. Македонянин был простого происхождения. Детство, юность, молодость он провел на приволье своей родины. Только 25 лет от роду появился он в этом великолепном городе. Поэтому он не совсем еще был опошлен придворной жизнью, хотя природный ум его ясно представлял ему общую картину положения дел. Василий знал прекрасно цену этим ухаживаниям, а потому и не особенно льстился на них.

Но внимание Зои было ему дорого.

Эта матрона, ведь, была очень близка ко двору. Марциан только что сказал, что она близка и к Ингерин. Если это так, то через нее Василий мог знать все о дорогой ему женщине, пожертвованной им ради удовлетворения своего честолюбия. Может быть, она даже поможет ему хотя изредка видеться с ней. После это устроится само собой, если ему только удастся создать себе прочное положение около порфирогенета, но пока не мешает запастись расположением этой Зои.

Кто была Зоя? Марциан сказал, что она была славянка. Да это было и видно при одном только взгляде на нее. В Византии говорили, что она сперва была рабой и куплена уже умершим теперь патрицием Романом на рынке невольников. Роман был стар, развратен, пресыщен жизнью, но Зоя так повела с ним себя, что успела окончательно овладеть стариком. Ради нее Роман позабыл все на свете. Он был увлечен молоденькой славянкой настолько, что не задумался даже жениться на ней и сделать ее, таким образом, полной госпожою в своем доме. Однако, он скоро умер, оставив Зою полной своей наследницей. Та недолго горевала по старику и вышла замуж за фаворита императрицы Феодоры, вдовы покойного Феофана и матери уже царствовавшего тогда малюткой Михаила порфирогенета. Благодаря этому, она попала ко двору и держала себя так удачно, что когда возмужавший Михаил заключил в монастырь свою энергичную мать, она сумела остаться на высоте, а не пала вместе с Феодорой, как этого можно было ожидать. С тех пор она постоянно была при дворе, хотя и второй ее муж скоро умер. Злые языки Византии поговаривали, что всем своим положением она безусловно обязана была Вардасу, дяде Михаила порфирогенена, ставшему еще при жизни второго мужа Зои ее неизменным покровителем. Теперь Вардас был болен. Зоя знала, что, если он умрет, рушится и ее могущество. Она не показывала виду, но в душе сильно беспокоилась за свою будущность… Вот, почему она и обратила особенное внимание на македонянина, предчувствуя в нем так же, как и Марциан, новое яркое светило византийского двора.