Страсть и бомба Лаврентия Берии

Вспомнилась история с братом Орджоникидзе. Серго тогда был в большом фаворе у Джугашвили. Нарком тяжелой промышленности, старый большевик, личный друг Кобы. Вот его брат и позволял по отношению к нему, Берии, много лишнего. Ругал его постоянно, проклинал.

Однажды, когда Берия уже был знаменитым чекистом и они жили рядом, их отношения окончательно испортились. На вечеринке, где было много гостей, Лаврентий Павлович увлекся одной очень красивой и интересной дамой. Да так увлекся, что стал ее «лапать». Папулия, старший брат Серго, заметил это. Вызвал его в коридор, обругал и дал пощечину.

Такой он был бесстрашный, этот Папулия, пока брат его был в силе. Потом была стычка в бильярдной на первом этаже их дома. Лаврентий хотел помириться, но Папулия назвал его проходимцем и ударил его кием. Да так, что кий переломился.

Берия вынашивал идею мести этому лысому жирному борову много лет. Сначала он его арестовал, это был удар и по младшему Орджоникидзе. А потом, когда Серго после того, как Коба его разнес, застрелился, снова наступил час брата.

В августе тридцать седьмого Берия приказал привезти Папулию из места ссылки в Верхнеуральске в Тбилиси. Его били так, что он выл, как собака. Несколько дней били. Он подписал все. И что был членом контрреволюционной организации и что хотел убить Берию. Все подписал.

Англичане говорят: «Месть – это такое блюдо, которое надо подавать холодным». О, как они ошибаются! Его месть – это наслаждение. Острое, как красный перец, который нарком ест во время обеда. И он, Лаврентий, наконец-то насладился местью. У него в столе лежала резиновая палка. И она была в тот день вся мокрая от крови…

Десятого ноября старший брат Серго Орджиникидзе был расстрелян. А затем «под корень» выкосили всю его семью. Сначала жену Папулии Нину «тройка» приговорила к десяти годам лагерей. Но он добился пересмотра дела – чтобы ее расстреляли. Жену самого Серго – Зинаиду Гавриловну Павлуцкую – приговорили к десяти годам заточения. Тогда же казнили другого брата Орджоникидзе – Ивана. А заодно и его жену Антонину. Остался, правда, в живых третий брат – Константин. И племянник Орджоникидзе Гвахария. Но их время еще придет. Он умеет ждать. И доберется до каждого, кто вставал на его пути к власти. Или хотя бы чем-то оскорбил его… Достанет он всех, даже соседей из деревни, где они жили… Всех.

Коба говорит, усмехаясь: «Сын за отца не отвечает». Лукавый грузин. Еще как отвечают. Оставь в живых кого-нибудь, а потом всю жизнь бойся, что где-нибудь тебя подстерегут из-за угла.

Разделался он и с Нестором Лакобой. Тоже друг вождя… И его друг. Дачи строил, гад, вождю в Абхазии. Подмазывался. И «Холодную речку», и «Рицу», и «Мюссер», и Афонскую дачу… Лучшие места! Сначала Лакобу похоронили по первому разряду, с военными почестями, а через месяц объявили врагом народа. Выкопали и останки вывезли. Могилу пышную снесли. Закопали как преступника в безымянной под номером 3672.

Запомнят все эти горе-друзья его гнев. Его месть.

В этом убедился и подлец Мамия Орахелашвили. Он отдал его тогда в руки своего лучшего следователя Никиты Кримяна. И Кримян показал этому бывшему главному первому секретарю его место в жизни. У параши. Он бил его ременной плетью, бил смертным боем так, что у того все тело было черным от синяков. Мало того что он пытал его во время допросов. Следователь посадил его в камеру, где находился сумасшедший. И тот систематически истязал Орахелашвили. Царапал его, кусал, терзал – да так, что Мамия подолгу скрывался, прятался от него под кроватью. А потом снова на допросы. А там следователь так крепко с ним работал, что тот без конца падал в обморок. Приходилось впрыскивать ему камфару, чтобы не подох.

Но и он заговорил как миленький. Этот скрытый контрреволюционер. В конце, когда уже все почти закончилось, к нему вызвали жену. И в ее присутствии, заставив ее смотреть, выдавили ему глаза и порвали барабанные перепонки. И все равно гад перед казнью, перед расстрелом, кричал: «Да здравствует советская власть!» Было это в декабре 1937 года.

Жена Орахелашвили – эта красавица, фурия, что злобно ругала его, – жаловалась на него вождю… У, сучка! Крепкая была, не то что ее муж. Ей пришлось и руки вывернуть, и ребра переломать, и вообще изуродовать до неузнаваемости, пока она не подписала все, что нужно. Все о заговоре, который они готовили… И их клан он тоже истребил. Дочке дал пятнадцать лет лагерей. Зятя отправил на тот свет в том же тридцать седьмом…

Пришлось почистить республику от этого дерьма. Но сейчас уже другое время. Даже постановление приняли – не пытать. Он, Берия, сам его и готовил. А потом оказалось, что без физического воздействия ничего не добьешься. Враги опять запираются. Пришлось снова говорить с Кобой. Тот снова подтвердил: пытать можно. Но только явных врагов, чтобы без перегибов… Ненависть его, Лаврентия, подпитывало простое классовое чувство. Как он ненавидел их всех, этих бывших, этих вшивых интеллигентов, что кичились своим происхождением, своими революционными заслугами. Наверное, так плебеи ненавидели римских аристократов, так ненавидел Хам своих братьев Сима и Иафета, так ненавидел библейский Каин Авеля… И выход из этой ненависти один – смерть…

Наверное, Коба тоже ненавидит их. Сын сапожника, учившийся на «медные деньги», добытые матерью поденщицей, как должен относиться ко всем этим Бронштейнам, Трилиссерам, Гамарникам, Тухачевским с их знанием иностранных языков, их манерами, родственниками за границей?

Когда-то Ульянов, сын штатского генерала, собрал, сбил их в стаю, чтобы захватить власть, вырвать из рук родовитой аристократии. Профессиональные революционеры, они наконец «дорвались». И тут же забыли все свои лозунги о братстве, кинулись занимать освободившиеся дворцы, особняки, загородные дачи.

Но сына генерала заменил сын пьяницы-сапожника. А за ним шла другая дружина, которой было глубоко начхать на марксизм-ленинизм и прочий бред, с помощью которого шли «грабить награбленное» профессиональные свергатели власти, «гусары революции». Их время прошло. Наступило время таких, как он, Лаврентий Берия, – грозный народный комиссар внутренних дел. И его не обмануть сладкоголосым ленинским сиренам. Он знает, что почем. И знает, кто в доме «хозяин». И кому надо служить со всем пылом и жаром… Уже складывается «новая команда», которая и будет властвовать. И имя ей «номенклатура»…

«Так… ну где же этот Трилиссер? Что-то долго они его ведут!» – Лаврентий Павлович вернулся мыслями из прошлого в настоящее.

И тут загремели отворяемые засовы. Лаврентий Павлович чуть не ахнул, когда в кабинет завели человека.

Он как-то видел Меера Абрамовича Трилиссера, когда сам работал в Закавказском ЧК. Тогда это был еще не старый интеллигентный мужчина с густой шевелюрой, аккуратным пробором над высоким лбом, в модных очках и с ровно подстриженной щеточкой усов под носом. Был он крепкого телосложения, которое не скрывали, а, наоборот, подчеркивали отлично сшитый светло-серый костюм и ослепительно-белая рубашка. А еще запомнился (редкое в те времена дело) хороший иностранный галстук с золотым зажимом.

Сейчас перед Берией появился согбенный глубокий старик – небритый, запаршивевший, с испуганным затравленным взглядом.

«А он ли это на самом деле?» – подумал Лаврентий Павлович.

Но когда равнодушный вертухай, стоявший за спиной у Трилиссера, коротко доложил, что заключенный доставлен, Лаврентий Павлович узнал его и подумал: «Да, укатали сивку крутые горки!»

– Садитесь, Меер Абрамович! – начал разговор Берия. – В ногах правды нет. А где правда? Мы-то знаем. Или узнаем! – скаламбурил он.

И молча наблюдал, как Трилиссер, озираясь по сторонам, на дрожащих ногах прошел в середину кабинета и устроился на табурете перед ним.

– Не ожидали, что снова понадобитесь? – спросил Берия. – Да, вот понадобились по старым делам.

По тому, как дрогнула щека у заключенного, Берия понял, что Трилиссер до смерти напуган. Скорее всего, он рассчитывал, что все беды закончились и теперь его оставят в покое – гнить в тюрьме или лагере. А тут – вытянули снова на Лубянку.

«Что ж, воспользуемся, ошеломим», – подумал нарком.

– Я – Берия Лаврентий Павлович, народный комиссар внутренних дел СССР. Меня интересует история, связанная с Яковом Гершевичем Блюмкиным, поэтому я попрошу вас сосредоточиться и рассказать мне все как было. Все, что вы помните…

Поняв, чем интересуется Берия, старик тяжко вздохнул и заговорил, шамкая ртом, судя по всему, с выбитыми во время допросов зубами.

Он подробно и толково, чуть покачиваясь на табурете взад и вперед, рассказал Лаврентию Павловичу уже известные факты по делу Якова. Закончил на приговоре.

– Коллегия ОГПУ приговорила его к высшей мере. Приговор привели в исполнение немедленно…

– То-то и оно, что немедленно. Поторопились вы, господа хорошие. А ведь Блюмкин мог пригодиться в игре с немецкой и японской разведками. А главное, он не все раскрыл о своих приключениях в Тибете, и теперь нам приходится разгребать ваши помойки. Ну, теперь прошлого не вернуть. Надо думать о будущем. Как вы считаете, мог ли Блюмкин передать документы об «оружии богов» не только немецкой разведке, но и Троцкому?

– Запросто! Это был такой человек, который мог сотворить что угодно, – дернув головой, как лошадь, делающая усилие, пробормотал Трилиссер.

– А может быть так, что Троцкий, учитывая его связи с американскими банкирами, продал или передал эти документы в США?

– Вполне! – коротко ответил Меер Абрамович.

– Хорошо! Ответьте мне еще на один вопрос. – Берия впился своим острым магнетическим взглядом в лицо старика. – Кто из оставшихся участников этой истории мог бы помочь нам наладить отношения с правительством Тибета? Скажем так, кто, кроме Блюмкина, знал все ходы и выходы к тибетским властям? Кому они могут довериться? Вы не торопитесь, подумайте хорошенько.

В кабинете воцарилась тишина. Продолжалась она достаточно долго. И Берия уже думал, что заключенный, судя по его отрешенному виду, впал в какую-то прострацию. Но наконец Трилиссер открыл глаза и произнес:

– Есть такой человек! Это Агван Доржиев. Лама. Настоятель Санкт-Петербургского дацана. Он еще с царских времен участвовал во всех сношениях с Тибетом. У него консультировался и Блюмкин, когда Дзержинский отправлял его туда… Только где он теперь?

– Все! Спасибо. Вы нам очень помогли! – вежливо перебил его Берия, почувствовав, что в ходе допроса в Трилиссере проснулась какая-то надежда. И, не желая давать ей разгореться, а также брать на себя какие-то несбыточные обещания, Берия прервал разговор, кликнул часового, и тот в мгновение ока вырос у двери.

– Уведите! – торопливо-повелительно произнес Лаврентий Павлович, увидев по затравленным глазам Трилиссера, что тот сейчас будет его о чем-то просить. И действительно, уже поднимаясь с табурета, Меер пробормотал:

– Скажите им, пусть они хотя бы не бьют меня…

Берия махнул рукой, показывая жестом: на выход!

Оставшись один, он посидел с минуту, стараясь осмыслить все произошедшее. И наконец, вспомнив Кобу, который в таких случаях говорил: «Лес рубят, щепки летят!», повторил про себя эту поговорку. И добавил еще одну: «Плетью обуха не перешибешь!», таким образом как бы определив дальнейшую судьбу Меера Абрамовича.

VIII

Ситуация, похоже, оказалась нешуточной. После всего, что они узнали в ходе расследования дела Блюмкина, тибетский вопрос встал на повестку дня с новою силою.

Не таким человеком был Лаврентий Берия, чтобы долго рассусоливать. И вот уже застучали пишущие машинки. Зашевелились, забегали люди. На стол к нему легло вполне конкретное, почти проработанное предложение – отправить в Тибет на поиски «оружия богов» новую экспедицию во главе с академиком, главой лаборатории «Андроген» Савельевым.

«При планировании новой экспедиции предлагаю придать ей официальный статус, а Савельева снабдить соответствующими полномочиями, верительными грамотами и делегировать ему достаточные полномочия, чтобы он мог от лица Советского правительства обсуждать любые вопросы с властями Тибета, в том числе и вопросы военно-экономического характера.

В качестве маршрута предлагал бы избрать путь самолетом Москва – Ташкент – Сталинабад. Далее машинами до государственной границы СССР в районе пер. Каши (Китай, что составляет протяженность трассы примерно 760 км); а далее автодорогами и, возможно, объездными путями, которыми соединены населенные пункты вдоль Гималаев до Лхасы, с информированием властей Великобритании, Китая, о продвижении исследовательской партии в Тибет. При этом необходимо Ваше указание о выдаче следующего транспорта: 3 грузовых авто ГАЗ-АА, 3 автомобиля пикап ГАЗ-4 и 3 санитарных автобуса.

По численности экспедиции полагал бы остановиться на следующем составе: