Книга живых

– Прошу встать! Суд идет!

Вошел суд. Под словом «суд» скрывался молодой, розовощекий мужчина в щегольской черной, похожей на рясу, судейской мантии со стоячим воротом и белым подворотничком. От него, прямо как с рекламного плаката, веяло здоровьем и благополучием.

Казакову невольно подумалось: «Это уже какое-то новое поколение. Наверняка из чьих-то родственников. Сейчас, говорят, в милиции, суде, адвокатуре полно сынков и внучков, которые тепло пристроились под крылышком у пап-генералов!» Но думай не думай, а вставать в знак уважения к суду приходится.

Дальше все тоже шло по накатанной.

Судья объявил судебное заседание открытым и сообщил, что рассматривается дело по обвинению Ефремова Романа Михайловича по статье…

Из чего Казаков понял, что Романа обвиняют в нанесении тяжких телесных повреждений.

Затем секретарь суда объявила о явке участников и свидетелей и разъяснила народу порядок обращения к судье. Из чего отец Анатолий понял, что к судье теперь обращаются не «гражданин» и не «товарищ», а «Ваша честь»!

Весь ход этого судебного заседания чем-то напоминал Казакову театральный спектакль, в котором привычную надоевшую роль играют уставшие актеры.

Это они, зрители, могут волноваться, переживать, строить догадки. А актерам все давно известно: у кого какая роль, чей сейчас выход и какой текст надо произнести.

Вот вступил в мизансцену пухлощекий голубоглазый судья в черной хламиде:

– Подсудимый, встаньте!

Роман встал в клетке во весь свой немаленький рост. Судья заскороговорил:

– Ваши фамилия, имя, отчество? Русским языком владеете? Образование? Адрес прописки? Семейное положение? Ранее судимы?

Роман отвечал четко. Может, только на вопрос о семейном положении на секунду задумывается.

Дальше пухлогубый розовощекий судья объяснил ему права.

– Вам вручена копия обвинительного заключения? Когда? Вы знаете, в чем вас обвиняют? Вы вправе давать показания! Представлять данные… Заявлять отводы… Участвовать… Знакомиться с протоколами…

И дальше скороговоркой:

– У вас, подсудимый, отводы будут? Ходатайства будут?

Заминка в быстро несущейся судебной процедуре наступает только на секунду, когда защитник потерпевшего – длинный, носатый, по-женски широкий в бедрах и узковатый в плечах – просит суд рассмотреть дело в отсутствие потерпевшего.

Судья приостанавливает словесный бег на секунду. И постановляет: рассмотреть уголовное дело в отсутствие потерпевшего, который до сих пор все еще находится на лечении после полученной черепно-мозговой травмы.

– Понятное дело! – шепчет Анатолию сосед. – Если Николая, убийцу, сейчас сюда притащить, то будет такой скандал, такая свара! Романа судят за нанесение. А тот, убийца, на свободе. Лечится! Вот они и крутят, как хотят. Романа осудят. А там, глядишь, они и найдут ход, чтобы тот остался на свободе, – дед хотел еще что-то добавить, но в эту минуту судья предложил свидетелям покинуть зал и дожидаться допроса в коридоре.

Свидетели покинули зал и устроились в коридоре.

И о ходе процесса отец Анатолий мог теперь судить только по обрывкам фраз, доносящихся из зала.

Шел допрос подсудимого. Потом будет допрос свидетелей и потерпевших. Потом свое слово скажут эксперты и специалисты. Предъявят вещественные доказательства. Огласят протоколы. Выступят в прениях прокурор и адвокаты. Дадут последнее слово подсудимому. И начнут подводить итоги. Какие итоги? Какой приговор? Кто знает!

Одно слово: своя рука – владыка.

Наконец пришла и его очередь. Секретарь суда, которая вышла в коридор, в очередной раз произнесла:

– Свидетель Казаков Анатолий Николаевич! Есть?

Отец Анатолий, чуть растерявшись в очередной раз от произнесенной так официально его фамилии с именем и отчеством, отозвался:

– Я здесь!

И секретарь пригласила его на заседание.

«Ну, дай Бог удачи!» – мысленно произнес он про себя и прошел в середину зала, к трибуне с микрофоном. Встал и почувствовал десятки любопытствующих, смешливых, ненавидящих… таких разных взглядов.

Но ему вроде как не привыкать. Он тоже, можно сказать, в какой-то степени артист. И тоже дает в церкви весьма недурные спектакли.

Судья, как и положено, установил его личность, попросил представиться, разъяснил права. Потом они подобрались собственно к делу. И судья спросил:

– Испытываете ли вы какие-либо неприязненные отношения к обвиняемому? Не состоите ли вы с ним в родственных связях?

И наконец:

– Что вы можете сказать по существу ведущегося здесь дела?

Отец Анатолий достал из карманчика рясы платочек, отер лоб и начал свой рассказ, стараясь внятно и толково объяснить суть происшедшего:

– В начале июля, когда я прибыл на замену, я по дороге познакомился с присутствующим здесь обвиняемым. И на следующий день по приезде отправился искупаться на Дон. Там у станицы на берегу есть хороший небольшой песчаный пляжик. Дело было утром. Но народ уже купался. Несколько казачат и ныне называемый подсудимым Роман Ефремов. Со своей девушкой Дарьей. Мы поздоровались. И я отошел в сторону, в тенек, где разделся. И пошел в воду…

– Вы, свидетель, давайте по существу! – высказался защитник потерпевшей стороны.

Но судья строго шикнул на него и потребовал не перебивать свидетеля.

И тут впервые отец Анатолий подумал: «А хорошо, что судья молодой. Ведь тут еще дело и идеологическое. А старики – они привязаны к советской жизни, к своим старым обидам И вряд ли смогут быть объективными».

– …Поплавал немного, а выйдя из воды, увидел, что на берегу разгорается конфликт. Брат Дарьи и еще один молодой человек – не знаю его фамилии – тоже приехали на пляж. Но, как я понял, не для того, чтобы искупаться. Они хотели, чтобы девушка ушла оттуда домой. Она, естественно, возражала. Брат Николай настаивал, причем делал это, не стесняясь в выражениях. Так как она не захотела подчиняться, он схватил ее за руку, пытался затащить в машину. Она сопротивлялась. И тогда он размахнулся, чтобы ударить ее. Тут в ход семейной сцены вмешался Роман. Он толкнул Николая. И тот упал. А когда поднялся, то с криком и матом кинулся к «лендроверу». Выхватил из бардачка оружие – травматический пистолет. И двинулся к находящемуся здесь подсудимому, нацелив оружие тому в лицо. Еще минута – и вполне могло произойти непоправимое. И тогда пришлось вмешаться мне. – Казаков помолчал секунду, соображая, как бы выразиться поточнее и поскромнее. И сказал:

– Тогда я разоружил его. Отобрал травматический пистолет. И предложил ее брату и второму товарищу покинуть место происшествия. После чего они уехали… Вот, собственно говоря, и вся история. Или, точнее, предыстория того, что случилось потом у музея.

Судья предложил задавать вопросы свидетелю. Первым, как водится, вскинулся защитник «потерпевшей стороны»:

– А почему вы решили, что это настоящее оружие? Может быть, это был муляж? Игрушка? Хлопушка, которой потерпевший хотел просто напугать, остановить агрессию подсудимого?

Казаков спокойно ответил:

– Я много лет отслужил в частях специального назначения, прежде чем стать монахом. И, конечно, сразу могу отличить муляж от настоящего боевого оружия…

Тут к допросу свидетеля подключился прокурор. Задал заковыристый вопрос:

– А куда вы дели улику, если с нею происходило противоправное действие?

Конечно, Казаков, прекрасно понявший, к чему он клонит, не стал говорить, что бросил пистолет в Дон. А потом, когда случилась вся эта история с убийством и дракой, долго нырял с местными ребятишками, искал его на дне.