Научные исследования в психотерапии. Стратегия, методология, практика

Далее необходимо иметь в виду, что в профильной психотерапевтической подготовке с учетом компактного объема и соответствующего уровня такой подготовки нуждается существенная часть населения, желающего повысить свои адаптационные кондиции за счет эффективной самопсихотерапии. Вот этот последний формат социальной психотерапии, по всей видимости, и является наиболее масштабным и востребованным.

Подуровни: 19.1. специалисты (субъекты) с базисными компетенциями в сфере психотерапии (следующими цифровыми знаками может обозначаться спецификация базисной подготовки, принятая в выделяемых ареалах психотерапии, а также спецификация по разновидностям изучаемых методов психотерапии); 19.2. специалисты (субъекты) со смежными компетенциями в сфере психотерапии (следующими цифровыми знаками могут обозначаться профильные смежные компетенции, принятые в выделяемых ареалах психотерапии, а также спецификации данных, смежных компетенций по изучаемым методам психотерапии); 19.3. субъекты, получившие предусмотренный объем подготовки по профилю самопсихотерапии

Комментарии

Здесь надо иметь в виду, что спецификация статуса специалиста (субъекта) и его подготовки по основным моделям психотерапии – медицинской (биологической), психологической и социальной – отражается в характеристиках и номинации метода, в рамках которого проводилось обучение. В идеале любое такое обучение должно включать проработанный и объемный блок интегративного полюса психотерапии, к чему, собственно говоря, мы и двигаемся, в том числе и за счет разработки настоящей классификации.

Организационные аспекты

Классификация психотерапии, а также какие-либо разделы или подразделы такой классификации разрабатываются группой подготовленных экспертов, действующих в ареале профессиональной психотерапии и в других ее ареалах (по согласованию).

Основанием для разработки настоящей Классификации современной психотерапии является Базисная научно-исследовательская программа, реализуемая в сфере психотерапии. Процесс развивающего нормативного регулирования психотерапии, представленный на соответствующих уровнях данной исследовательской программы, к которому с полным основанием можно отнести и разработку настоящей Классификации, безусловно подкрепляется наиболее действенными и научно обоснованными аргументами.

Проект разработанной таким образом Классификации обсуждался на заседаниях Ученого совета по психотерапии Национального СРО «Союз психотерапевтов и психологов», действующего с 2019 года.

Обстоятельства, которые необходимо учитывать

Любые нормы в такой сложной сфере, какой на сегодняшний день является психотерапия, принимаются лишь под давлением весьма серьезных обстоятельств. А если вот эти обстоятельства сосредоточены в основном в проекции будущего, а в настоящем все устраивает, то трудности с продвижением и принятием предлагаемых норм существенно возрастают.

Другой момент, способствующий явному или неявному сопротивлению к любым попыткам нормативного регулирования психотерапевтической деятельности, заключается в том, что предлагаемые нормы нередко воспринимались как угрозы обретенной нише профильной деятельности.

Между тем разработанная и представленная здесь Классификация современной психотерапии совершенно точно никому и ничему не угрожает, а наоборот, дает шанс легализовать и упрочить свой профессиональный статус всем специалистам и субъектам, действующим в сфере психотерапии, а при наличии такого желания – и повысить свой собственный профессиональный рейтинг и степень востребованности.

В связи со всем сказанным полагаем, что настоящая Классификация вносит свой вклад в развитие психотерапевтической профессии, в частности – в процесс становления самостоятельного научного направления «Психотерапия».

Концепция психопластичности

Общая информация

Концепция психопластичности является базисной для третьего матричного уровня общей теории психотерапии. Все прочие теоретические построения данного уровня так или иначе выводятся из рассматриваемого здесь феномена психопластичности – специфического именно для психотерапевтической коммуникации, либо имеют к нему самое непосредственное отношение.

Концепция психопластичности адекватно проясняет ключевые для общей теории психотерапии, прагматические позиции в отношении:

• основного и наиболее востребуемого эффекта проводимой психотерапии – возможности достижения максимума конструктивных изменений у клиента или группы в минимальный период времени;

• фиксируемого соотношения универсальных и уникальных компонентов психотерапевтической коммуникации, возможности определения вклада данных компонентов в истинную эффективность проводимой психотерапии;

• универсальных параметров и индикаторов эффективности психотерапевтического взаимодействия;

• механизмов и динамики появления негативных эффектов психотерапии, возможности их ранней диагностики, предупреждения и коррекции;

• основных проблемных узлов и «нестыковок» традиционных объяснительных моделей психотерапевтического воздействия и получаемых здесь эффектов со стандартными требованиями, предъявляемыми к кодифицированной системе научных знаний.

Представления о прагматических функциях феномена психопластичности формируются в полном соответствии с фундаментальными допущениями первого матричного уровня общей теории психотерапии. В частности – стержневым тезисом о том, что психика в самом первом приближении есть инструмент генерации и форматирования категорий времени и пространства. А особая эмерджентная функция психического – возможность управления пластическими параметрами сознания-временем – лежит в основе феномена психопластичности. Собственно отсюда и выводится содержание нашего главного тезиса в том отношении, что психотерапия в своей глубинной основе есть способ управления временем и что именно феномен темпоральной пластики (психопластики) и обеспечивает возможность, и требуемую скорость конструктивных терапевтических изменений.

В ходе реализации предварительного и первых этапов Базисной НИП нами был проведен эпистемологический анализ традиционной и более современной тематической историографии с описанием тех или иных аспектов, относимых к феномену психопластичности. Необходимые фрагменты данного анализа, касающиеся интерпретации некоторых пластических функций психики, приводятся в том числе и в настоящем разделе. И далее наиболее существенные характеристики феномена психопластичности, выявленные по результатам наших собственных исследований, рассматривались в трех ключевых аспектах – содержательном, функциональном и индикативном. В заключительной части настоящего раздела рассмотрены прикладные вопросы, касающиеся оценки «весового присутствия» феномена психопластичности в психотерапевтической коммуникации и его вклада в обеспечение общей эффективности процесса психотерапии, а также подготовки профессиональных психотерапевтов по разделам специального макротехнологического и метатехнологического оформления психотерапевтического процесса. В нижеследующих фрагментах мы будем придерживаться именно такой последовательности в описании наиболее существенных теоретических и прагматических аспектов концепции психопластичности.

Идея психопластичности в традиционной и современной тематической историографии

Историография фундаментальных аспектов идеи психопластичности, касающихся гностического способа познания реальности и вообще отношений субъекта с категорий времени, уже рассматривалась нами в предыдущих разделах настоящей публикации. Здесь же делается акцент на прагматических аспектах исследуемого феномена, в той или иной степени касающихся возможности использования потенциала психопластичности. И в первую очередь речь идет о возможности генерации субъектом новой адаптирующей информации, о скорости усвоения и воспроизведения в поведенческой активности любой доступной информации, существенно улучшающей адаптивные кондиции субъекта или группы.

Относительно особенностей организации и функционирования психики человека, так или иначе имеющих отношение к рассматриваемой тематике, высказывались многие известные ученые-исследователи, действующие и в сфере наук о психике, и в сопредельных научных направлениях.

Так, например, в своих эпохальных трудах «Кибернетика, или Управление и коммуникация у человека и животных» (1948), «Человеческое использование человеческих существ» (1950) основатель кибернетики Норберт Виннер обращал внимание на качественные особенности статуса «человека обучающегося». В последнем произведении он, в частности, останавливался на следующих особенностях данного важнейшего статуса: «… интересно узнать, что тот род явлений, который субъективно изображается как эмоция, может… управлять некоторыми существенными стадиями научения». И далее в этом же тексте Виннер обращается непосредственно к специалистам-психологам с призывом внимательно отнестись к этому тезису и тем фактам – Виннер придавал этим обстоятельствам особое значение, – что вот такое «эмоциональное» научение, по всей видимости, связано с секрецией определенных нейрогормонов, и что период взросления (т. е. интенсивного обучения) у человека в сравнении с другими млекопитающими чрезвычайно растянут.

Тем не менее, даже и вот этого семидесятилетнего периода, прошедшего со времени опубликования фундаментальных работ Н. Виннера, по-видимому, оказалось недостаточно для полноценного обоснования и объяснения феномена качественного «скачка» в генерации и усвоении существенных объемов значимой адаптирующей информации с последующими конструктивными изменениями в прохождении всего адаптационного цикла.

Именно такое впечатление складывается при знакомстве с наиболее полновесными – в смысле цитируемых источников – монографиями и руководствами по исследованию когнитивных процессов, где основное внимание уделяется «нормативному» развитию и собственно описательной феноменологии фундаментальных когнитивных способностей человека (Д. Р. Андерсон, 2002; Р. Солсо, 2002; Б. Хегенхан, М. Олсон, 2004; С. Э. Поляков, 2011; Когнитивная психология: история и современность. Хрестоматия, 2011; В. Ю. Ивлев, М. Л. Ивлева, В. А. Иноземцев, 2013).

То же самое можно сказать о традиционных номинациях и описаниях феноменологии дифференцируемых психических состояний (например, эмоциональных – эйфория, радость, удовлетворение, печаль, тревога, страх, паника; активационных – возбуждение, вдохновение, подъем, сосредоточенность, скука, апатия; тензионных — напряжение, концентрация, мобилизация, эмоциональное разрешение, фрустрация, сенсорный голод, стрессовые состояния, и пр.). Данные состояния интерпретируются главным образом как реакция психики человека на соответствующие жизненные обстоятельства, облегчающая или, наоборот, препятствующая генерации адаптивных психических процессов, как некая переходная фаза между психическими свойствами и процессами (Н. Д. Левитов, 1964; А. Б. Леонова, В. И. Медведев, 1981; А. И. Юрьев, В. А. Ганзен, 1987; Л. Г. Дикая, В. И. Щедров, 1999; Психические состояния. Хрестоматия под ред. Л. В. Куликова, 2000; А. Б. Леонова, М. С. Капица, 2004; Практикум по психологии состояний: Учебное пособие под ред. А. О. Прохорова, 2004; Е. П. Ильин, 2005; В. А. Машин, 2007—2011; Ю. В. Щербатых, А. Н. Мосина, 2008; Прохоров А. О., Валиуллина М. Е. И др., 2011; А. Б. Леонова, 2009; С. А. Дружилов, А. М. Олещенко, 2014). Из чего можно сделать вывод, что разработка собственно феноменологии и динамики пластичных функций психики и всего организма в контексте определенных психических состояний является в большей степени предметом психотехнической теории, разрабатываемой лидерами психотерапевтических модальностей и авторами отдельных методов профессиональной психотерапии.

Так, например, в трудах известных специалистов-психотерапевтов Дж. Нардонэ, А. Сальвини (2011), можно отметить обращение к теме особого эмоционального контекста в описании известных исторических диалогов в философском наследии Протагора, Сократа, Платона, приводящих собеседника к «открытию альтернатив» и выстраиваемых в том числе и с осмысленным использованием приемов сценографии. Описания отдельных, более или менее специфических характеристик состояния субъектов, вовлекаемых в помогающие и развивающие коммуникации, приводятся в многочисленных тематических публикациях (например, П. Кейнсмит, 1995: Ф. Фарелли, Д. Брандсма, 1996; Д. Джоунс, 2001; А. Лазарус, 2001; Б. Кейд, В. Х. О. Хэнлон, 2001; Р. Фитцджеральд, 2001; С. Гарфилд, 2002; В.А Доморацкий, 2008; Р. П. Ефимкина 2012; В. Сатир, 2015). Данные психотехнические экскурсы хотя и не могут претендовать на статус полноценного исследования феноменологии психопластичности прежде всего в силу их фрагментарности и недостаточно глубокого проникновения в суть особой психической активности субъектов, вовлекаемых в терапевтическую коммуникацию, тем не менее служат источниками весьма ценной тематической информации.

Относительно таких специфических характеристик психотерапевтической коммуникации безусловный интеллектуальный лидер профессиональной психотерапии двадцатого столетия Джером Франк (1974) прямо говорил о том, что «… когнитивное научение, чтобы быть эффективным, должно дополняться определенным эмоциональным возбуждением». Лидеры краткосрочной психотерапии Джорджио Нардонэ и Пол Вацлавик (2006) говорили о том, что «… сильная эмоция, вызванная отношением или общением с другим человеком… способствует смещению точки зрения пациента на реальность». О значимости особых состояний, связанных с переживанием «внутреннего потока, общего для клиента и терапевта», говорил и автор клиент-центрированного направления в психотерапии К. Роджерс (1951), интерпретируя появление таких переживаний, как свидетельство эффективности терапевтического процесса. О важности состояний, связанных с «особым пониманием», «проникновением в глубинные смыслы переживаний и высказываний клиента и терапевта», говорил Джеймс Бьюдженталь, лидер современного экзистенциально-гуманистического направления в психотерапии (2013), а также представители феноменолого-герменевтического подхода в психотерапии (А. Притц, Х. Тойфельхарт, 1999).

Для нас практически значимым здесь является то, что ни один из вышеперечисленных и безусловно компетентных лидеров профессиональной психотерапии не счел возможным определять вот эти психические состояния особой информационной восприимчивости пациентов/клиентов как состояния измененного сознания. По-видимому, по той причине, что по своим основным характеристикам эти состояния не соответствуют или прямо противоположны классическим признакам измененных состояний сознания (ИСС), и, соответственно, критериям вовлечения пациентов/клиентов в гипнотическое (трансовое) состояние. Такие согласованные в основных психотерапевтических концепциях и направлениях признаки приводятся в классических – изданных и переизданных – монографиях и руководствах по гипнозу и гипнотерапии (А. П. Слободянин, 1977; А. Шерток, 1982—1992; В. М. Бехтерев, 1994; С. Хеллер, Т. Л. Стилл, 1994; М. Кинг, Ч. Цитренбаум, 1998; М. Кинг, У. Коэн, Ч. Цитренбаум, 1998; Т. М. Ахмедов, М. Е. Жидко, 2000; Г. Карл, Ч. Бойз, 2002; Т. И. Ахмедов, 2005; Р. Д. Тукаев, 2006; А. А. Федотов, Э. В. Каган, 2010; Г. Шмидт, 2011), и далее – в руководствах по эриксонианскому гипнозу (М. Эриксон, Э. Л. Росси, 1995; М. Эриксон, 2000; М. Н Гордеев, 2008; М. Гинзбург, Е. Яковлева, 2017), а также в руководствах и монографиях по модифицированным техникам гипнотерапии (Д. Гриндер, Р. Бэндлер, 1994; Ж. Беккио, Ш. Жюслен, 1998; М. Кинг, Ч. Цитренбаум, 1998). Отдельных комментариев здесь требует состояние так называемого генеративного транса (С. Гиллиген, 2014) – в том смысле, что по своим основным описательным характеристикам это не столько измененное, не-нормативное состояние сознания, сколько «сверхнормативные» параметры психической активности, достигаемые в том числе и в результате психотерапевтического процесса.

Интерпретация и объяснительные модели отдельных проявлений феномена психопластичности в доминирующих биологических, психологических и психотехнических концепциях

Результаты проведенного нами эпистемологического анализа показывают, что феномен психопластичности невозможно полностью или даже в основном отнести ни к одному из видов классической триады дифференцируемых проявлений психической активности свойств-процессов-состояний и тем самым упростить ситуацию. Ибо в самой «сердцевине» данного феномена, как мы стремились показать при описании концепций и концептов первого матричного уровня общей теории психотерапии, содержатся характеристики особой темпоральной активности психического, функциональная значимость которых выходит далеко за рамки собственно психотерапевтических задач.

Тем не менее объяснительные модели в отношении некоторых видов психической активности, отражающих те или иные аспекты феномена психопластичности и выстраиваемые в соответствии с «информационной генетикой» традиционных научных (в первую очередь биологических и психологических) дисциплин, должны привлекать наш интерес и являться предметом углубленного эпистемологического анализа. И далее мы сосредоточимся на следующих концептах-моделях:

• модель так называемого инстинкта новизны – глубоко, на уровне биологических механизмов регуляции деятельности человека укорененной программе активизации поисковой активности психики;

• механизм оперативного включения такой же глубоко укорененной программы форсированного научения по типу импринтинга, которая в «случае человека» не ограничивается коррекцией каких-то врожденных поведенческих актов и не привязывается к определенному сенситивному периоду раннего возраста, но касается любой новой информации, актуальной с точки зрения базисных адаптивных стратегий психического. Такая биологическая программа сопровождает человека большую часть его жизни. И здесь, безусловно, уместно вспомнить прозорливое замечание Норберта Виннера о растянутом периоде взросления человека, о том, что во все своих проявлениях – психических, физиологических и даже анатомических – человек, как никакое другое живое существо, приспособлен к усвоению и переработке существенных, практически безразмерных объемов информации, а также и о том, что человек в этом подлинно гуманитарном функциональном смысле напоминает «стрелу, устремленную в будущее»;

• здесь же уместно сказать и о весьма интересных данных по «эпидемиям» сверхбыстрого научения млекопитающих и птиц новейшим адаптивным навыкам, связанным, в частности, с приспособлением к современным цивилизационным реалиям. Эти данные убедительно свидетельствуют о сохранности ресурсов сверхбыстрого усвоения актуальной информации в продолжении всего периода активного функционирования сложных организмов, не говоря уже о Homo sapiens.

Таким образом, соответствующие концепты биологических дисциплин предусматривают возможность сверхбыстрого усвоения значительных объемов новой информации при определенных обстоятельствах, связанных, как правило, с актуальной адаптивной ситуацией

Что касается психологических дисциплин, то нас здесь в первую очередь интересуют сведения о наличии у субъекта специфических психологических механизмов так называемого глубокого запечатлевания особо значимой для него информации с продолжающимся влиянием усвоенных информационных блоков на протяжении неопределенного, но, как правило, достаточно длительного периода времени не только на психику, но и на его организм в целом. Такие научно обоснованные данные приводятся в многочисленных публикациях по теме психопатологических и других клинических проявлений посттравматического стрессового расстройства (например, Дж. С. Эверли, Р. Розерфельд, 1981; Г. Селье, 1982; Л. А. Китаев-Смык, 1983; Н. В. Тарабрина, 2001; С. Гремлинг, С. Ауэрбах, 2002; Э. Б. Фоа, Т. М. Кин, М. Дж. Фридман, 2005; Ю. В. Щербатых, 2006; Г. Б. Монина, Н. В. Раннала, 2009; Р. В. Кадыров, 2020). Понятно, что в данном случае речь идет о пережитом деструктивном, дезадаптирующем опыте. Именно такой деструктивный опыт «глубокого запечатлевания» в итоге проясняет механизмы блокировки естественных адаптационных процессов по усвоению альтернативной развивающей информации у пациентов/клиентов. Что, по всей видимости, и имел в виду Джером Франк, когда говорил о том, что вся эффективная психотерапии может быть сведена к успешному противостоянию альянса терапевта и клиента вот такому деморализующему влиянию пережитого негативного опыта.

Здесь же уместно сказать и о долговременном влиянии «глубокого запечатлевания» какой-либо новой и актуальной информации с отчетливым позитивным вектором такого влияния. Но как раз этот аспект в рамках проводимых научных исследований изучен в минимальной степени. Между тем в литературе религиозно-мистического толка придается большое значение факту «глубокого запечатлевания» пережитого религиозного опыта, на основании чего, собственно, и формируется феномен веры и соответствующая ресурсная метапозиция бытия-в-мире (У. Джемс, изд. 1993).

Большинство исследователей, которые занимались вопросами особой восприимчивости субъекта к тому или иному типу информационного воздействия, обращали внимание на тесную взаимозависимость данной проблематики с определенными состояниями сознания. И далее их объяснительные модели выстраивались с учетом представлений – мистических, философских, научных – о феномене сознания (например, В. Э. Пашковский, М. И. Зислин, 2005; Д. Л. Родзинский, 2006; В. И. Молчанов, 2007; Д. В. Иванов, 2013; Д. И. Дубровский, 2015), а также описаний собственно психологического, функционального содержания феномена сознания, которые, по сути, дублируют содержательные характеристики психических свойств, состояний и процессов (например, У. Джеймс, 2011; Г. Хант, 2004; Р. Орстейн, 2011; А. Ревонсуо, 2013, и другие). В тематических публикациях последних десятилетий можно встретить и более сложные модели функционирования феномена сознания (например, Е. П. Гора, 2005; О. В. Гордеева, 2008—2012; Ч. Тарт, 2012; К. Мартиндейл, 2012; Дж. Гоуэн, 2012; А. Дейкман, 2012), в которых активность психических процессов, в том числе и процессов восприятия и переработки информации, увязывается с набором неких дискретных состояний сознания, обеспечивающих требуемую интенсивность, интенцию и эффективность данных процессов. Однако даже и в этих публикациях основной акцент делается на описание таких дискретных состояний измененного сознания, или ДИСС в классификации Ч. Тарта, которые интерпретируются как регрессионные, и в силу этого обеспечивающие определенную пластику так называемых познавательных единиц сознания (К. Мартиндейл, 2012). То есть в соответствии с вышеприведенными объяснительными моделями конструкции психического, являющиеся мишенями психотерапевтического воздействия, приобретают некие пластические свойства с достижением терапевтической регрессии функции сознания. И такая позиция является доминирующей, в том числе и в интерпретации терапевтических механизмов традиционной и модифицированной гипнотерапии, а также многих других методов современной психотерапии.

Однако именно такая объяснительная модель плохо или совсем не согласуется с вышеприведенными данными об отсутствии типичных признаков регрессии функции сознания, а наоборот, наличии некоего эмоционального подъема, или даже «эмоционального возбуждения», сопутствующего повышенной восприимчивости к новой информации, получаемой гипотетическим клиентом в процессе психотерапии. То есть, опираясь на вышеприведенные теоретические обобщения и современные исследования функциональной активности сознания, можно достаточно уверенно констатировать, что в случае феномена психопластичности мы имеем дело с базисным, или БСС в классификации Ч. Тарта, а не дискретным-измененным состоянием сознания (ИСС). И что именно такое состояние сознания является нормативным для человека, и тем более для человека, который «как стрела, устремлен в будущее» (Н. Виннер, 2001). Но в этом случае сразу же возникает и другой важнейший вопрос: в какой степени режим функционирования сознания с доминированием жестких параметров ФИАС, будто бы характерных для состояния бодрствования (т. е. именно того состояния, которое обеспечивает и поддерживает приоритет такого способа ориентации в реальности, как логос), можно считать нормативным? А если это все же ненормативный – т. е. целостный, экологически выверенный режим функционирования психического целого – а наоборот, неадекватный перекос в сторону только лишь одного актуального плана реальности, да еще и со всеми выводимыми отсюда катастрофическими последствиями в виде «расколотой» модели бытия для существенной части человечества, то каковы тогда более адекватные и точные характеристики действительно нормативного состояния сознания психики человека?

Здесь же надо сказать о том, что единственная объяснительная модель, в которой присутствует более или менее структурированное описание подобия состояния «эмоционального возбуждения», связанного с актуализацией креативной функции психики вовлеченного в психотерапевтический процесс субъекта (модель КОСМИК, описывающая состояние генеративного транса), не дает внятных ответов на вышеприведенные важнейшие вопросы. И кроме того, само по себе обозначение соответствующего психотерапевтического метода, включающего проработанную технологическую процедуру приведения клиента в специфическое состояние «генеративного транса», нельзя считать удачным. Ибо, по мнению многих уважаемых экспертов, данное обозначение чревато нежелательным терминологическим конфликтом, размывающим и без того неустойчивую семантику понятия «транс».

Вышеприведенные коллизии и «нестыковки» объяснительных моделей, эксплуатирующих тему сознания, в существенной степени транслируются и в сферу бессознательного, с ее еще более неопределенной семантикой и почти тотальным неприятием в секторе естественно-научного полюса (под «бессознательным» здесь в духе предельно упрощенной интерпретации известных тезисов Декарта и Лейбница предпочитают понимать некое «недоразвитое» сознание). И вместе с тем понимание «бессознательного» как базисной инстанции психического, наиболее «приближенной» к биологическим программам жизнеобеспечения и находящейся в особых, часто конфликтных отношениях со сферой сознания, во многом проясняет природу блокирования или искажения восприятия информации субъектом. На чем, собственно, и строится идеология психоанализа (З. Фрейд, изд. 1989; К. Г. Юнг, изд. 2009, 2010, и многие другие). Однако вопрос о том, каким образом бессознательное участвует в процессе существенного повышения объема и скорости усвоения терапевтической информации, и в каких «режимах» в этом случае должна функционировать данная инстанция психического-целого, в соответствующих объяснительных моделях даже и не ставится, не говоря уже о задачах по выявлению роли бессознательного: в генерации пластических параметров импульсной активности феномена сознания-времени; обеспечении особых условий и режимов взаимодействия осознаваемой и неосознаваемой сферы психического в ходе психотерапевтического процесса, процесса эффективной самоорганизации гипотетических клиентов по завершении терапевтического цикла (эффективная само-психотерапия); формировании действительно нормативного состояния сознания у субъекта, с возможностью продуктивного взаимодействия таких способов познания объемной реальности и адаптации в этой реальности, как логос и гнозис. Между тем именно эти вопросы в общей теории психотерапии являются стержневыми. И именно здесь в полной мере проявляется востребованность концепций и концептов первого-второго матричных уровней данной основополагающей и всеобъемлющей теории – в частности эвристические следствия этих базисных концепций, касающихся вариантов взаимодействия инстанций психического-целого, универсальных адаптационных стратегий бессознательного и прочего.

Ключевые тезисы объяснительной модели феномена психопластичности в общей теории психотерапии

Объяснительная модель феномена психопластичности, помимо того что основывается на фундаментальных закономерностях взаимодействия статусов объемной реальности, полностью соответствует стержневой идее обновленной теории адаптации, согласно которой необходимое расширение адаптационных кондиций современного человека прямо увязывается с возможностью использования потенциала феномена психопластичности. И далее функциональная модель адаптивных процессов с иллюстрацией значения прагматических аспектов феномена психопластичности представлена в концепте адаптивно-креативного цикла (см. следующие подразделы).

Феномен психопластичности – в свете вышеприведенных теоретических положений – это прежде всего темпоральная характеристика процессов взаимодействия статусов сложной категории объемной реальности. С полным пониманием того, каким образом пластические параметры фиксируемого импульса активности сознания (ФИАС) субъекта участвуют в процессах синтеза информационных планов объемной реальности реальности, а также процессах генерации, усвоения и воспроизведения первичной («объективной») и вторичной («субъективной») информации и обеспечении информационного кругооборота. Что, собственно, и является витальной миссией психического-целого.