Чудо как оно есть

Здесь, в первую очередь, мы обращаем внимание на такие характеристики исследуемого феномена, которые обычно приводятся в духовной литературе, некоторых философских и богословских текстах: чудо как удивление; чудо как нечто необычное; чудо как деяние божье; чудо как знамение, знак.

По крайней мере первые две первые из приведенных характеристик прямо говорят нам о том, что собственно привлекательным в исследуемом феномене является его неожиданность, новизна и явное несоответствие привычному ходу событий. И далее, объяснение устойчивого и все более растущего интереса к чудесному только лишь за счет «инстинкта новизны» – а это, безусловно, основной и самый что ни на есть «человеческий» инстинкт homo sapiens – будто бы подкрепляется тем обстоятельством, что «всегда присутствующие» чудеса в нашей жизни, включая саму жизни, обычно выводятся за скобки. Вот этим «каждодневным» чудесам удивляются разве что Иммануил Кант (вспоминаем его непреходящее удивление звездному небу над нами и нравственному закону внутри нас), Мартин Хайдеггер (вспоминаем его ключевые метафизические вопросы – Как обстоит дело с Ничто? Почему вообще есть Сущее, а не наоборот Ничто?). И, конечно, лауреат Нобелевской премии по физике Эрвин Шредингер – он просто не мог понять и всегда удивлялся тому, что феномен жизни существует, тогда как по всем известным и «непреложным» законам физики его быть не должно.

В респектабельном академическом словаре повышенное вниманию ко всему чудесному объясняется тем, что «при достаточной легковерности, слабом уровне общенаучных знаний, неспособности мыслить критически, или собственном желании быть уверенным в существовании чудес, самое обыкновенное явление жизни может быть расценено как чудо». И конечно, такие вот сентенции опираются в том числе и на свидетельства признанных авторитетов в рассматриваемой области знаний.

Так, например, известный шотландский философ Дэвид Юм в своем труде с «говорящим» названием «О чудесах» пишет следующее: «Поскольку аффект изумления и удивления, возбуждаемый чудесами, отличается приятностью, то он порождает в нас заметное стремление верить в вызывающие его явления… Многочисленные примеры вымышленных чудес, пророчеств и сверхъестественных событий, ложность которых во все времена обнаруживалась благодаря их собственной нелепости, в достаточной степени доказывают сильную склонность к необычному и чудесному и, разумеется, должны внушать подозрения ко всем подобным рассказам… Когда кто-либо говорит, что видел, как умерший человек ожил, я тот час же спрашиваю себя, что вероятнее: то, что это лицо обманывает меня или само обманывается, или же то, что факт, о котором оно рассказывает, действительно имел место. Я взвешиваю оба чуда и выношу суждение в зависимости от того, которое из них одержит вверх, причем отвергаю всегда большее чудо.» (Д. Юм, цит. по изд. 1995).

И даже сама эта цитата свидетельствует в пользу того, что человек с развитым критическим мышлением будто бы не подвластен «возбуждению чудесами». Вопрос следовательно в том, а много ли на свете таких, подобных Дэвиду Юму людей. Но не все так просто: тот же Юм ясно и однозначно дает следующее определение интересующему нас феномену: «Чудо может быть точно определено как нарушение закона природы особым велением Божества или вмешательством какого-нибудь невидимого деятеля». И вот это свидетельство умнейшего и критически настроенного философа разворачивает нас в сторону двух других характеристик рассматриваемого феномена: чудо как деяние божье; чудо как знамение, знак.

В данной связи нельзя не привести еще одно определение, прописанное во многих энциклопедических словарях: «Чудо – это событие, которое необъяснимо с помощью естественных или научных законов и, соответственно, приписывается какой-либо сверхъестественной причине». То есть, признание чуда, в первую очередь, предполагает особый вид причинного воздействия, не согласующегося с законами природы. И это событие – подлинное Чудо с вмешательством «сверх-естественных» сил – оказывает совершенно особенное влияние на психику человека.

Здесь мы обратимся к авторитетным свидетельствам таких признанных ученых и философов в компетенции которых не приходится сомневаться: философу и теологу Рудольфу Отто; великому ученому, философу и основоположнику научной психологии Вильгельму Вундту. И один и другой выдающиеся мыслители Нового и Новейшего времени утверждали, что при соприкосновении человека с феноменом подлинного Чуда, воспроизводимого с участием Подлинного Творца как «дольних», так и «горних» аспектов сложной категории реальности, у субъекта, вовлекаемого в такой опыт, возникает совершенно особенное состояние божественного (Вундт) или священного (Отто) трепета. В нижеследующих разделах текста мы приведем фрагменты психотехнического анализа этого особенного состояния, которое можно обозначить и как квинтэссенция Веры, но которое невозможно и профессионально неграмотно квалифицировать только лишь как индуцированный транс. Пока же ограничимся констатацией того факта, что «на пустом месте» психического вот этого особого, будто бы в чем-то и знакомого «трепета» возникнуть просто не может. Для актуализации этого сложного статуса-чувства необходима основательно сформированная предуготовленность.

И далее, в этом последнем контексте, нельзя не обратить внимания на позицию выдающегося ученого, одного из авторов глубинной психологии и, возможно, наиболее заметной фигуры в сфере построений целостных концепций психического Карла Густава Юнга. В одном из своих последних и не часто цитируемых произведений «Один современный миф. О вещах, наблюдаемых в небе» Юнг утверждает, что многочисленные свидетельства о будто бы инопланетных корабля («тарелках») и похищенных инопланетянами людях, с попытками донести до них некие, не всегда понятные истины, – есть прямые свидетельства контакта. Но только не космического – с пришельцами из далеких миров, а гораздо более глубокого и интересного контакта с этим вот «невидимым деятелем», тестирующим нашу с вами готовность к прыжку в чудесную объемную реальность, а значит и к Спасению во всех смыслах этого слова. Юнг здесь использует прием разбора посреднической активности внесознательных инстанций психического на примере автора книги «Черное Облако», в котором Юнг узнал всемирно известного авторитета в мире астрономии, профессора Фреда Хойла. Мы последуем примеру Юнга и процитируем драматический финал этого контакта, красочно, глубоко и точно описывающий мимо чего мы проходим в поверхностной интерпретации и, в сущности, в отвержении гностического опыта переживания Чуда. Со слов Юнга и в его интерпретации контакт «Черного Облака» (метафора посреднической активности персонифицированных таким образом внесознательных инстанций) с людьми, героями книги, был воспринят как угроза идентичности, на которую человек отвечает своим «лучшим» оружием. То есть, конфликтом, или, как в данном случае, – уклонением. И вот, итог: «Баланс печален. Человеческое сознание и жизнь вообще понесли неизмеримый ущерб а результате непонятой, чувствам недоступной „игры“ … ущерб состоит в том, что утрачен единственный в своем роде случай, который, быть может, не повторится, а именно возможность диалога с бессознательным… Наше сознание не обогатилось. Мы остались на том же месте, что и до попытки контакта. В остальном мы стали по меньшей мере на полмира беднее. Первопроходцы науки, представители авангарда, оказались слишком слабыми и незрелыми, чтобы воспринять послание бессознательного» (К. Г. Юнг, цит. по изд. 1993). Ну что же, это предупреждение от представителей астрологической науки мы воспринимаем со все серьезностью, и более того, продумываем возможности налаживания глубинного контакта по инициативе осознаваемых инстанций психического.

Не оставим без внимание еще одно знаковое произведение русского историка Петра Демьяновича Успенского, которое так и называется «В поисках чудесного» (книга была впервые опубликована в 1949 году, после смерти автора). И вот, еще задолго до издания процитированного произведения Юнга он писал следующее: «Покидая Петербург в начале путешествия, я сказал, что отправляюсь „искать чудесное“. Очень трудно установить, что такое „чудесное“, но для меня это слово имело вполне определенный смысл. Уже давно я пришел к заключению, что из того лабиринта противоречий, в котором мы живем, нет иного выхода, кроме совершенно нового пути, не похожего ни на один из тех, которые были нам известны и которыми мы пользовались… Где начинался этот новый или забытый путь – этого я не мог сказать. Но тогда мне был уже известен несомненный факт, что за тонкой оболочкой ложной реальности существует иная реальность, от которой в силу каких-то причин нас нечто отделяет» (П. Д. Успенский. цит. по изд. 2019).

То есть, на основании сказанного можно с уверенностью констатировать, что вот эта очевидная и совершенно особенная тяга к подлинному Чуду имеет в том числе и глубоки корни, прописанные в информационной генетике психического человека и с завидной регулярностью воспроизводимых в древних и современных мифологических конструкциях. Но если в современных мифах по большей части фиксируются лишь факты и интерпретация проблесков Чуда как целенаправленной активности скрытых психических сил, то в тысячелетних мифах мы встречаем сюжеты, которые представляют телеологию такой активности и, соответственно, роль чудес несколько с другой стороны.

В одной из наиболее древних религиозных систем Зороастризме – религии откровения – основателю этой религии пророку Заратуштре было поведано о трёх эрах существования мира: Сотворения основы (т. е. духовного плана реальности); Смешения, в продолжении которой мир приобрел материальный пространственно-временной формат, появились и смещались категории добра и зла. Именно в этом времени, в котором человечество пребывает и поныне, выделяется ключевой момент «Чудо-делания» (Фрашокэрэти / Фрашегирд), в ходе чего добро вновь будет отделено от зла; тогда-то и настанет третья эра Разделения, в которой добро одержит окончательную победу над злом. После чего все души, пребывающие в раю, аду и месте смешанных – воскреснут и получат «будущее тело» (тани-пасен).

Повышенный интерес вызывает и следующий эсхатологической фрагмент Зороастризма: в эту третью эру все жившие и умершие предстанут перед Последним Судом, после чего все люди пройдут через огненную ордалию, которая для праведных покажется парным молоком, а «нечестивые пособники зла» сгорят в пламени. И если рассматривать эсхатологические откровения Заратуштры в контексте реальных сценариев завершения цивилизационной истории, но также и в ракурсе актуальной задачи Спасения, то понятно, что к нам опять «постучались» и преподали урок того, что подлинное Чудо – как раз и есть способ проникновения в объемную реальность. Ну а в общем поле этой сложнейшей темпоральной конструкции информационная суть человека, мало того, что становится неуязвимой для огненных акций, прогнозируемых в пространстве «объективной реальности», но еще и может транслироваться в любые другие персонифицированные – «материальные» и не совсем «материальные» носители-тела. Понятно также и то, что истинное «зло» – это, по большей части, приверженность однополюсному восприятию мира, которое не дает шансов на Спасение во всех смыслах этого слова. Следовательно – без тавтологии здесь не обойтись – теперь дело за подлинным «Чудо-деланием». Чем мы и предлагаем заниматься со всем возможным тщанием.

Возможно, в еще в более ранние исторические времена появились пророческие откровения о трех эпохах бытия, полагаемые в основание Ветхого Завета (Танах). Согласно этим откровениям, люди, жившие в первую эпоху Божественного присутствия постоянно испытывали пророческие видения. Чудеса были нормой жизни. Но затем разрыв между Богом и людьми увеличился, люди утратили дар пророчества, Чудеса прекратились. Этот второй этап был (и остается) диаметрально противоположным первому этапу бытия: свет сменился непроницаемым мраком.

Однако, в грядущую третью эпоху бытия взойдет поколение, которое даст ключ к раскрытию «даат», высшего знания. После чего мир наполнится знанием Бога, «как воды наполняют море». Метафора этого ключа раскрывается в терминах «помазанник», «масло», которые расшифровываются, как указание на нечто запредельное, сверх-естественное, на Чудо.

В сущности, в приведенных текстах-откровениях речь идет о непростой «дорожной карте» возврата в некую особую реальность, состояние супер-ресурсной целостности (метафора Рая). Именно этот спасительный путь и обозначен вехами подлинных Чудес, привлекающих повышенное внимание человека, особенно в «плохие» времена. А как же иначе, ведь откровенно тяжелые, «беспросветные» эры-эпохи, помимо прочего, характеризуются «закладыванием ушей» у наших братьев по узко-направленному разуму, не способных слышать обращенную к ним молитву с «другой стороны». «Не имеющий уши – да не слышит» – вот ключевой слоган уходящей эпохи расколотого бытия.

Таким образом, если с объяснением повышенного интереса к чудесному, лежащим на поверхности, все более или менее ясно – биологическая программа «инстинкта новизны», вне всякого сомнения, является мощным регулятором поведения человека, – то сущностные характеристики этого явления подводят нас к особенной, «трансцензуальной» (вспоминаем Д. Кашио) предметности стержневых характеристик феномена Чуда, исследуемых в методологии эпистемологического анализа.

Эпистемологический анализ феномена Чуда

В данном подразделе мы сосредоточимся на энциклопедических примерах некоторых чудес, попытках их систематизации; на интерпретации феномена Чуда в религии и философии, а также в поле авангардной науки о психике. В итоге мы сформулируем внятную объяснительную модель Чуда и обозначим ясные перспективы осмысленного использования супер-ресурсного потенциала чудесного в Новейшем времени.

Итак, если чудеса испокон веков сопровождали и привлекали повышенное внимание человека, то должны быть поистине энциклопедические описания этого феномена в разных культурах. И разумеется, такие описания существуют: это мифы, притчи, эпические сказания и сказки, порожденные креативными проводниками первородным гностического опыта и особым культурным пространством этноса – обобщенного носителя этого архетипического опыта. Отсюда особенный интерес к этой весьма специфической форме организации и подачи мифа, как альтернативной истории духовного бытия, безусловно сенсибилизирующей и адаптирующей психику человека к принятию факта сакрального.

На этой интересной, важной и объемной теме мы не будем задерживаться и укажем только лишь на примечательный факт того, что первые мифологические драмы с репетицией чудо-делания были обращены не к людям (действие проходило без зрителей), а к богам. Величайшие скрытые Творцы и Уравнители должны были удостовериться в том, что человек ценит их сверх-естественную, чудесную помощь и внимание, и надеется на продолжение такого конструктивного сотрудничества в будущем. А вот это божественное внимание – по мысли первородных гностиков-пророков – как раз и проявлялось знаками подлинных Чудес: «Если властны вы помочь – Мазда, Арта, Воху-Манна – дайте знак или всю жизнь земную измените, чтобы перед вами Я предстал с радостью и восхищением» (Заратуштра, цит. по изд. 2010).

Если к этому добавить основные и, в каком-то смысле, специфические с позиции объяснительных моделей чудесного – информационные потоки о чудесах: магическую литературу (это даже не поток, а вал разного рода традиционных и «инновационных» текстов, в которых воспроизводятся «мантры» о движущих силах магии, а в последние года – о неком «квантовом взаимодействии», очевидно непонятном для самих авторов подобных новаций); публикации по различным видам духовных практик (здесь также прослеживается определенная специфика модели чудесного); религиозную и философскую литературу (эти потоки, в смысле объяснительных моделей чудесного, часто пересекаются); а также некоторые тексты из сферы авангардной науки – то мы получаем первичную классификацию чудесного, основанную на культурно-исторических корнях и соответствующих вариантах осмысления переживания опыта Чуда (первые четыре варианта объяснительных моделей). Что же касается объяснительной модели феномена Чуда, обоснованной с позиции авангардной науки – то это и есть главная цель настоящей публикации. И о такой модели мы поговорим отдельно.

Еще один информационный поток о чудесах и разного рода «диковинах», наименее дифференцированный в смысле попыток осмысления исследуемого нами феномена – так называемая парадоксография, некий развлекательный свод необъяснимых, с точки зрения привычного хода вещей, сенсационных событий – также заслуживает внимания. Хотя бы потому, что является стимулом к исследовательской деятельности (вспоминаем бессмертную сказку Александра Сергеевича Пушкина «О царе Салтане», где на стандартный вопрос царя – и какое в свете чудо? – ответный «парадоксографический бюллетень» заморских купцов приводит к проникновению в сердцевину чудес, совершаемых на острове «Буяне», воссоединению царской семьи и родством главного героя с носительницей всех этих чудес).

В публикуемых сводах такого рода прадоксографии присутствуют не только краткие описания «расхожих чудес» – историй о вещих снах, сбывшихся пророчествах, чудесных исцелениях и превращениях, привидениях и проч. Но также и занимательные факты в сфере географии, биологии, психологии, излагаемых без какой-либо системы. Такой строй изложения «диковинной» информации можно проследить и в ранних источниках (например, в «Рассказах о диковинах», приписываемых Аристотелю; древнейшем персидском сборнике «Чудеса мира»). Но так же – и в современных сводах парадоксографии, в которых приводятся тексты множества источников (например, «Чудеса и оракулы в эпоху древности и средневековья» под. ред. С. В. Архиповой, Л. Л. Селивановой, 2007). Более детальное знакомство с историями, излагаемыми в этих ранних источниках, показывает, что существенная часть – в нашем случае более половины – этих «диковин» находит свое объяснение с позиций современной науки. В отношении другой половины, по крайне мере существенной ее части, есть основательные сомнения в достоверности приводимых здесь «фактов». Начиная с того, что изложение таких «фактов» как правило начинается с формулы «рассказывают что…». И здесь вполне применима методология отделения «зерен от плевел», предложенная шотландским философом, строгим приверженцем научной фактологии Дэвидом Юмом (см. содержание предыдущего подраздела). От себя добавим, что актуализированный «детектор правды», сокрытый в особой инстанции психического, функционально приближенной к обсуждаемой здесь теме, как правило справляется с такой задачей и усиливает методологические позиции Юма.

Что же касается той части презентируемых «диковин», которые остаются в «сухом остатке» подлинных, необъяснимых с позиции респектабельной науки чудес, то это и есть наиболее действенные стимулы для развития авангардного сектора науки, в частности – авангардных наук о психике.

Здесь, конечно, уместны и ссылки на такого рода стимулирующие воздействия парадоксографии, очищенной от очевидных нелепостей. При этом, не будем забывать, что из плодородного поля такой вот первичной информации, в итоге, и родились наиболее известные и почитаемые религиозные конфессии.

Так, например, ключевые и наиболее впечатляющие чудеса в христианской конфессии – воскресение Иисуса (т. е. Спасение в полном смысле этого слова); спасение им сподвижников во время бури на Галилейском море (Чудо хождения по воде); передача апостолам Чуда Святого Духа; многочисленные чудеса исцеления немощных – получают адекватное объяснение с позиции авангардной науки о психике. Что, разумеется, не лишает все эти события особенного статуса, а только лишь подчеркивает, что время возврата подлинных Чудес в нашу с вами жизнь не за горами.

В следующих подразделах, все перечисленные «секторы» и присущие им объяснительные модели чудесного, так или иначе охватываются настоящим исследованием (эти модели в части раскрытия их эпистемологических особенностей и ограничений мы рассматриваем в заключительных разделах текста). Предварительно, мы сосредоточимся на религиозном и философском направлениях в интерпретации чудесного в связи с особой значимостью этих направлений в становлении фундаментальных параметров цивилизационного порядка.

Объяснительные модели чудесного в религии

Эпистемологический анализ чудес, описываемых в религиозных источниках, безусловно не сводится только лишь к суммированию и повторению тезисов о божественном промысле, откровении, присутствии или иных вмешательствах божественной сущности в судьбы обычных людей и привычный ход событий. С нашей точки зрения всего этого не достаточно, и концепт Веры, являющийся скорее культурологическим и феноменологическим, чем эпистемологическим основанием для объяснения божественных чудес, нуждается в существенном дополнении и обновлении. Что, собственно, и было сделано в ходе ранее проведенного исследования (см. А. Л. Катков, 2022).

Ключевая эпистемологическая установка вот этого последнего исследования заключалась в том, что феномен Веры может и должен быть предметом углубленного изучения в рамках авангардной науки. Итоги же проведенного исследования, в самой кратком варианте, были сформулированы в духе того, что Вера, как особое состояние психического – «пунктирный след» утраченной целостности – в сущностном, функциональном смысле являет собой мост или способ коммуникации между деформированными частями расколотой реальности (метафора утраченного рая). Вот эта, далеко не идеальная «скрепа» подвержена эрозии вследствие эпохального и все более обостряющегося конфликта логоса – как способа познания «объективной» реальности, и гнозиса – как способа репрезентации горних аспектов объемной реальности. В ходе этого конфликта неизбежно стагнируют фундаментальные параметры социального порядка и базисные институты, поддерживающие этот порядок и процесс цивилизационного развития в целом – науки и религии. Следовательно, должны быть найдены обновленные способы обеспечения супер-ресурсной целостности человека перед лицом эпохальных вызовов Новейшего времени, безусловно не «отменяющих», но всемерно укрепляющих и обеспечивающих грандиозную синергию целостного Знания и возродившейся Веры.

И далее, надо понимать, что настоящее исследование, призванное сделать следующие шаги в этом важнейшем направлении, как раз и сконцентрировано на изучении феномена Чуда, который во все времена с одной стороны порождал и подкреплял особое состояние Веры, но с другой – опровергал, или, скажем так, обозначал неполноту системы кодифицированных научных знаний.

В настоящем и следующих разделах мы собираемся показать, что исследуемый здесь феномен вовсе не является «камнем преткновения» в процессе взаимодействия институтов науки и религии. А напротив, подлинное Чудо – есть «краеугольный камень» общего фундамента, который устроители этого робкого и неподготовленного контакта и с той и другой стороны пока что игнорируют или вовсе отвергают. С эти позиций мы и рассмотрим феномены божественного Чудо-делания, описанные в религиозной литературе.

Первое, на что нельзя не обратить внимание – незыблемую базу аргументов (явных или скрытых объяснительных моделей), предъявляемых как в пользу растиражированных в конфессиональной литературе чудес, совершаемых богами, пророками, святыми и даже грешниками (так называемые дьявольские чудеса), так и в плане ниспровержение этих «псевдологий».

Основной тезис адептов, священнослужителей и богословов, предъявляемый во все времена, можно представить следующим образом: «Бог всемогущ. Он, следовательно, может сделать абсолютно все и в горнем, и в дольнем мирах. Доказательства – несомненные и засвидетельствованные в священных текстах божественные чудеса пророков и святых». И действительно, вот эти чудотворцы прошлого отличались впечатляющей скромностью: не мы – говорили они пастве – но Святой Дух в нас совершает чудеса. Что же касается способа «привлечения» требуемых чудес в жизнь конкретного человека, что и здесь все было ясно: «Связь человека с Богом – Вера и молитва. По Вере и молитве дано будет вам». Ну а если востребованные чудеса заставляли себя ждать, то такое развитие событий интерпретировалось как недостаток Веры (маловерие).

Что же касается типичных аргументов, предъявляемых «ниспровергателями», то мы уже говорили о том, дотошные исследователи первоисточников и позднейших источников о канонических чудесах находили множество противоречий и очевидных нестыковок в динамике описания чудесных событий, из «зародыша» коих собственно и произрастали развесистые деревья мировых религий. Так, например, прогрессивный англиканский теолог Джон Шелби Спонг только лишь в одном эпизоде – но этот эпизод как раз и есть Главное Чудо христианства – в каноническом описании воскресения Иисуса Христа обнаружил полтора десятка явных несоответствий и противоречий. В связи чем Спонг приходит к выводу, что святые тексты невозможно и неправильно понимать как изложение исторической фактологии, но это, в каком-то смысле, язык мифа. Такая констатация – по Спонгу – в свою очередь означает, что по крайней мере соавтором этих текстов является сущность Святого Духа, пребывающая в душевном пространстве пишущих эти послания апостолов (Д. Ш. Спонг, 2019).

Другим весомым аргументом приверженцев идеи единственно возможной «объективной» реальности, были доводы, предъявляемые Дэвидом Юмом (см. содержание предыдущих разделов), исследователями психических эпидемий и массового гипноза, и, в конце концов, неоспоримыми фактами того, что в хорошо знакомой нам реальности «объективного» пространства и времени никаких следов присутствия вот этих «духовных сущностей» обнаружить не представляется возможным. Фундаментальное обоснование данного тезиса было дано величайшим мыслителем Иммануилом Кантом в его главном труде «Критика чистого разума» еще в 1781 году. Здесь примечательно то, что корпус респектабельной науки, и конечно становящиеся науки о психике, всеми силами пытающимися стать таковыми, как раз и прилагали усилия чтобы действовать в поле чистого разума (т. е. логоса – авт.). Каких-то внятных попыток по разработке научных основ, а значит и объяснительных моделей предложенного Кантом понятия трансцендентального как некоего «вместилища» не наблюдаемых в пространстве чистого разума категорий Духа, и, например, признаков особой этической активности этой непроявляемой сущности, также замечено не было.

Кроме того, многочисленные адепты и свидетели чудесного, а также и сами «чудо-делатели», заявляющими себя в качестве таковых, так и не смогли выполнить самое простое требование экспериментаторов – совершить какое-либо Чудо здесь и сейчас. А мы помним, что именно такое требование в качестве действенного «тест-контроля» предъявлялось в том числе пророкам, и даже Иисусу: «… мы знаем, что Ты Учитель, пришедший от Бога; ибо таких чудес, какие Ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним Бог» (от Иоанна, 3:1—2). И что в эпическом соревновании по силе чудесных деяний между апостолом Петром и Симоном-магом у этих персонажей не было никаких проблем с публичной презентаций совершаемых ими чудес. Также заметим, что герои данного эпизода даже и не думали прибегать к типичной уловке менее мастеровитых чудо-делателей в духе того, что все такие предложения по деланию чудес здесь и сейчас, конечно же, «от дьявола» (намек на ответ Иисуса, данный им в ответ на искусительное предложение: «Если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнёшься о камень ногою Твоею» (Мф. 4:6). Помимо прочего, в приведенной цитате следует обратить внимание на вот этот последний тезис: «… да не преткнешься о камень ногою Твоею». То есть, нам предлагают считать препятствием – камнем преткновения для совершения подлинного Чуда – некую квинтэссенцию «объективной» реальности. Ответ Иисуса «… не искушай Господа Бога твоего» намекает на то, что дело не в земле, или твердых камнях объектно-закономерного плана реальности – это ведь тоже творение Бога, но видимо в том, чтобы Бог стал «твоим»и тогда все возможно.

Отсюда понятна тяжелая аллергическая реакция на очередные заимствованные штампы по аргументации тех или иных чудес без какой-либо возможности или даже перспективы их экспериментального подтверждения у представителей научного сообщества. Эти штампы никуда не ведут. А для того, чтобы «Бог стал твоим», нужно хотя бы приблизительно понимать, что это за сущность и как она действует не будучи представленной в стандартно форматируемом поле чистого разума. Таких объяснительных моделей в религиозной литературе не было и нет, в первую очередь в силу неоспоримых приоритетов ограничительного догмата о непознаваемой сущности Бога и безальтернативного концепта Веры как единственного способа приближения к этой Божественной сущности.

Второе обстоятельство, на которое которое так же следует обратить внимание, это «похожесть» канонических, апокрифических и ново-сделанных чудес. Что наводит на размышления о некоторых «дозволенных» догматических форматах, в раках которых эти чудеса могут быть явлены. И если некоторые прямые аналогии в «стартовых позициях», и далее в особенностях ярких переживаний о перемещении и пребывании в Божественных чертогах – например, у библейского Еноха (в канонической версии Книги Еноха описывается вхождение Еноха в особое сновидное состояние на берегу реки и последующий «перелет» в сияющую обитель Бога) и пророка Мухаммада (в исламских источниках по свидетельству жены Мухаммада Айши говорится о том, что: «Тело апостола оставалось там, где было, но дух его был перенесен в ту ночь Богом» туда, где ему были явлены семь небес и святые пророки прошлого приветствовали его) – можно интерпретировать в том числе и как яркий всплеск универсальной архетипической активности гнозиса, то о других подобных аналогиях этого не скажешь.

Так, в регулярно издаваемых бюллетенях новоявленных и сравнительно недавних чудес (В. Зоберн, 2019; Метрополит Вениамин (Федченков), Л. Запарина, 2022), а также в подлинной энциклопедии новых чудес (Тератургима от составителя В. Сериковой, 2017) акцент делается на сенсационных случаях божественного, молитвенного исцеления в условиях, когда шансы на излечение – со слов медицинских работников – были минимальными или их не было вовсе. В известной книге пастора и миссионера Еста Эмана «Чудо с рисом и другие удивительные чудеса» акцент делается на нескончаемый поток продовольствия, непостижимым образом пополняющий запасы провианта в благотворительных кухнях его миссии (Е. Эман, 1995). В описании чудес Франциска Ассизского, в числе прочего внимание уделяется феномену, сходному с явным пробуждением Святого Духа у некоторых, приближенных к святому Франциску монахов, а также – явлению Иисуса Христа среди братии. В известной книге православного священника Дмитрия Булгаковского «Явления умерших от древности до наших дней», изданной в конце XIX века, соответственно, речь идет о Чуде воскресения, или, судя по логике автора, не окончательного умирания. Ну в сборнике С. Девятова «Воскрешение мертвых и другие чудеса по молитвам святых и подвижников наших дней» все чудеса Нового Завета присутствую практически в полном наборе – чудесные исцеления, предсказание будущего, управление погодой, хождение по воде, воскрешение умерших умножение пищи и проч. (С. Девятов, 2019).

В процитированных и многих других текстах с описанием новейших чудес мы видим все те же отсылке в всемогуществу Божественной сущности, либо же пространные рассуждения на тему неполноты и несовершенства наших знаний о реальности. Притом, что никаких внятных описаний предметности вот этого дефицита, или даже направлений осмысленного поиска мы здесь не встречаем. Но вот вопрос, если чудеса в Новейшее время сыпятся как из рога изобилия, то почему бы этому потоку не прирастать в том числе в ассортименте и качестве чудесно? Еще один вопрос, который встает сразу же вслед за первым – а где же носители всех этих чудес, и где их мощное влияние на паству? И что же тогда с Верой, почему мы не наблюдаем всплесков этого особенного супер-ресурсного состояния у наших сограждан? Наконец, третий, вполне закономерный в данном случае вопрос – а способна ли религиозная догма, как бы хороша она ни была, и все усилия по ее укреплению вызвать вот этот искомый всплеск духовной активности и приблизить живущих ныне людей к обнаружению расширенной реальности некого «бытийного рая»? Сам перечень и содержание этих вопросов предполагают весьма однозначный ответ.

Наконец, третье обстоятельство, заслуживающее внимания, заключается в том, что в особом секторе религиозной литературе, который тесно прилегает к блистательному материку философии, вне всякого сомнения присутствовали замечательные находки. Но эти находки, по странному стечению обстоятельств, не имели эпистемологического продолжения и даже какого-то, пусть и минимального резонанса в общем корпусе науки. Или – не странному, а вполне закономерному? И тогда фокус эпистемологического анализа должен охватывать и вот эту «слепую зону».

Но вначале о самих этих находках.

В своих эпохальных трудах преподобный Фома Аквинский, богослов, философ, ученый, впоследствии причисленный к лику святых, дает внятное определение чудесному, аргументирует необходимость совершения Чуда, приводит возможно первую классификацию чудесных деяний. Но главное – выводит тезис о тесной взаимозависимости категорий «материального» и «идеального», опираясь на философскую и естественно-научную компоненту трудов великого Аристотеля. И вот именно этот, последний аспект в трудах святого Фомы остался без внимания научного и богословского сообщества. В то время как все прочие тезисы были восприняты, растиражированы и до настоящего времени «кочуют» из одного литературного источника в другой без какой-либо коррекции или переосмысления.

В третьей книге своего сочинения «Против язычников» преподобный Фома дает сущностное, ясное и краткое определение интересующему нас феномену: «Чудо есть то, что происходит по божественной воле вопреки обычному, установленному порядку вещей». И тут уж нечего добавить и убавить. Разве что

предпринять отчаянную попытку «распаковать» понятие «божественной воли» на эпистемологические составляющие, но пока что, такого никому толком не удавалось.

В своем главном труде «Сумма теологии» Фома Аквинский в своем блистательном, проясняющем стиле аргументирует необходимость и саму суть чудесных явлений: «Бог дозволяет человеку соделывать чудеса по двум причинам. Во-первых и главным образом ради утверждения проповедуемого человеком учения. В самом деле, коль скоро то, во что верят, превосходит возможности человеческого разума, оно не может быть доказано посредством человеческих аргументов, и потому необходимо должно быть доказано посредством аргумента божественной силы… Во-вторых, чтобы объявить о присутствии в человеке Бога посредством благодати Святого Духа, так что когда человек соделывает нечто божественное, мы можем допускать, что Бог пребывает в Нем Своей благодатью» (Фома Аквинский, цит. по изд. 2013).

В этом же энциклопедическом труде святой Фома распределил деяния Иисуса по следующим категориям чуда: в духовных субстанциях; в небесных телах; в людях; в неразумных тварях. Но далее Фома делает и следующий важный шаг – он рассматривает феномен Божественного откровения, как атрибут Чуда в сфере науки. Ну что тут сказать, кроме «Браво!» и сожалений по поводу того, что вот это «универсальный принцип дополнительности» от святого Фомы, в случае его надлежащей разработки, многое бы прояснил в «слепых пятнах» общего корпуса науки, и уж точно – в сфере наук о психике.

Но и это еще не все. Правильно понимаемое Божественное откровение, транслируемое в сферу науки, согласно преподобному Фоме – это важнейшее условие Спасения человека. И поскольку это и есть ключевой тезис настоящего раздела, чтобы не упустить ничего важного обратимся к прямой речи Фомы: «…ибо истина о Боге, отысканная человеческим разумом, была бы доступна немногим, притом с примесью многочисленных заблуждений, между тем как от обладания этой истиной целиком зависит спасение человека… Для спасения человеческого было необходимо, чтобы сверх философских дисциплин, которые основываются на человеческом разуме, существовала некоторая наука, основанная на Божественном откровении; это было необходимо прежде всего потому, что человек соотнесен с Богом как с некоторой своей целью. Между тем цель эта не поддается постижению разумом… должно, чтобы цель была заранее известна людям, дабы они соотносили с ней свои усилия и действия. …человеку необходимо для своего спасения знать нечто такое, что ускользает от его разума, через Божественное откровение» (Фома Аквинский, цит. по изд. 2013).

Исходя во многом из учения Аристотеля, Фома Аквинский рассматривал Бога как первопричину и конечную цель сущего. Сущность всего телесного заключается в единстве формы и материи. Материя – только восприемница сменяющих друг друга форм, «чистая потенциальность», ибо лишь благодаря форме вещь является вещью определенного рода и вида. Форма выступает в роли целевой причины образования вещи.