5 | Времена лет. (2014—2015)

я побреду по бреду сновидений,
по тяжким вздохам в глубине ночей,
без времён, пути и направленья,
в следствиях вечернего «налей!»

и ангел черный тихими крылами
меня укроет от забот и суеты,
под нами – мир, и только Бог – над нами,
с которым молча говоришь на ты

всё – впереди: прошедшего не надо,
я помню только будущего прядь,
последний стих пусть будет мне наградой
за то, что время протекает вспять

Первомай

черемух белых опьяненье,
дурман дворами истекает,
и тишина – лишь птичье пенье
в коротком, кротком, синем мае
и липкой зелени забава,
тополя в веере листвы,
и только чёрная дубрава
здесь не теряет головы,
на солнце – пьяниц прозябанье,
на небе – в белом лоскуты,
ты на мечты меняешь знанья
пред тихим гимном чистоты

Старость

рвутся связи, пропадают люди —
кто на год, а кто и навсегда,
круг друзей пунктирен, вял и скуден,
время – словно вешняя вода

и стучит назойливо сознание:
ты уже не нужен никому,
рвётся в дверь мою предсмертное изгнанье,
на миру, в толпе и на дому

и живу, в себе себя лелея,
в ожидании, когда же я умру,
и никто, наверно, не жалеет
превращения меня в дыру

все ушли, уходят – безвозвратно,
я один, к строке кладу строку,
без обиды, горечи, азарта,
как и не был на своём веку

Утренний город после вчерашнего

невнятный с утра, одинокий и снулый,
тащился трамвай, переполненный людом,
слегка матерясь и готовый по скулам,
теснился в проходе – к паскуде паскуда

и солнце играло, и птички болтали,
и дети уже перешли на сандали,
над городом плыли белёсые дали,
но люди в толпе ничего не видали

в газетах все новости стары и хмуры,
на первых страницах – дешёвые дуры,
сейчас б не айпоны в руках, а шампуры,
и виснут убитые к ужину куры

трамвай протащился четыре квартала,
устал, ведь силёнок осталось так мало,
а надо пилить, ну, хотя б до вокзала
и сбросить в метро это бритое сало

я еду трамваем, уставясь в окошко:
наш путь пресекает чернущая кошка,
вся жизнь невпопад и слегка понарошку,
мне скушно и муторно, скверно и тошно

Форос, 2009

помнишь, приятель? – когда-то давно
пили с тобою в Форосе вино,
были отчаянно счастливы, впрямь,
я был чуть пьян, да и ты, вроде, пьян
ночь голубая, гальки тепло,
и «бастардо» словно в душу текло,
в споре о смыслах каждый упрям,
месяц над морем – и тот, кстати, пьян
я вспоминаю частенько те дни,
ночь напролёт мы сидели одни:
нам не нужны были выплески драм —
каждый был мыслями полон и пьян

Канун третьей мировой

вот и всё, вот и всё, вот и всё,
мы её – не они – развязали,
и теперь нас, конечно, снесёт
в нежилые и тёмные дали