7 | Чалдон

Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, возвращается ветер на круги свои.

Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь.

Все вещи – в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием.

Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.

Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас.

Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.

Космические Субъекты, достигая совершенства и мудрости, для нас пока недостижимых, непременно должны окукливаться, уходить в себя, подобно чёрным дырам, но, в отличие от них, не поглощать материю, а творить – не материю, но Добро.

В. Лефевр математически доказал, что между Добром и злом существует асимметрия, равная золотому сечению, и что эта космическая асимметрия проходит в том числе и через человека. Он же утверждает, что этот сдвиг в сторону Добра совершили, не сговариваясь и не сообщаясь между собой Космические Субъекты и тем выполнили своё великое предназначение и теперь всё более погружаются в космические сны Небытия.

Васюганское болото

Река начала вскрываться под вечер, со страшным, пугающим грохотом. Этот грохот стоял всю ночь, и ещё – скрежет льдин друг об друга, как будто они живые и борются друг с другом.

Мы стояли на высоком берегу притока большой реки, почти такого же широко и смотрели, как идёт бесконечный ледоход и прибывает вода.

Путь наш оказался отрезан, с юга дули шалые тёплые ветры, над нами пролетали бесчисленные вереницы белых прекрасных птиц, трубивших счастье – и мы были счастливы: мы нашли свою землю, и мы живы, пусть и совсем немного и немногие.

Так, под летящие по реке льдины, под посвист ветра, под птичий звон и щебет, первое, ещё робкое тепло и разлив счастья обретения своей земли закончилось моё детство и с ним завершился наш первый Исход.

Свою страну и реку, текущую по ней на протяжении тысячи километров, мы назвали Васюганье и Васюган.

А себя мы назвали чалдонами, «причалившими» к счастливому берегу, к ставшему сразу родным и понятным богатейшему верховому болоту Васюганье. Огромный край, просторный мир, приветливый, природнившийся нам.

Здесь всё было в необычайном изобилии: в реке – рыбы, в лесу – дичи, грибов, ягод, в изобилие были и комары с мошкой, но мы скоро притёрлись к этой напасти – и она нас больше не грызла. Просто, не надо мыться и смывать накапливаемый самим телом поверхностный слой твердеющего пота.

Пока мы шли в поисках своей земли, мы забыли многое, но и научились многому новому. Раньше мы имели дело в основном с камнем, теперь – с деревом, раньше у каждой семьи был один дом, теперь – не меньше шести: один основной и ещё пять заимок, которые надо обегать в строгой последовательности и непременно все, по только тебе приметной тропке: где слега лежит, где – валежина, где гать проложена, где горбатится кочкарник. Пойдёшь неверным, новым маршрутом и непременно угодишь в окно болота и сгинешь, и некому будет помочь тебе, потому что у каждого – своя петля заимок. Зимой-то, конечно, на снегоступах, гораздо легче бегать по заимкам.

Попал в чужую заимку – пользуйся всем, что тебе надо, но и оставь, что у тебя лишнее и избыточное.

В прежней жизни мы были: береговые – рыбаками, горные – охотниками, теперь мы все летом – рыбаки, зимой – охотники. А ещё: умельцы и мастера на все руки, землепашцы, скотоводы, металлурги, плотники, кузнецы, ткачи – всё умеем, каждый умеет, от того каждый – сам по себе и сам за себя, за чужие спины не прячется..

По пути сюда мы потеряли много слов, но и приобрели новые. Они рождаются из дел и занятий, из окружающего нас мира и из наших размышлений о нём и о себе.

По другую сторону огромной Оби, навстречу Васюгану, впадает другая река, такая же большая, нет, ещё большая, в полтора раза длиннее нашей, но очень похожая и такая же рыбастая, Кеть. Там обрели свою обетованную им землю наши родичи – мы стали соседями, изредка посещающими друг друга, по праздникам и великим событиям.

Дома мы ставим далеко друг от друга, чтобы ни с кем не соседствовать и не межеваться: земли кругом столько, сколько сможешь своей семьёй осилить. И каждый ставит дом на ту сторону, куда взгляд особо лежит. Кому любо утро, тот окнами к восходу стоит, кому вечерняя заря – к заходу, кому речка, кому – сосна одинокая. Колодцы – у каждого свой, и в каждом колодце вода по особому вкусная, по особому холодная. Каждый двор – нараспашку: за редким тыном и копны стоят, и кони, и весь инвентарь земледельческий. От тына до построек – огород, непременно с садом и ягодником, постройки идут сначала хозяйственные и скотские, жильё же глубоко внутри этих построек – так теплее зимой, да и сама семейная жизнь – сокровенней.

В доме самое важное – печь и столешница. Печь такая, что в ней париться можно, а уж спать на печи – всем кубарем. Столешница хоть двадцать человек выдержит, а то и по боле.

Девки у нас до свадьбы всё в хозяйстве должны освоить, всё уметь, кроме одного – стряпни её научит свекровь.

Землю свою мы осваиваем не спеша, основательно: сначала ближнее и доступное, потом дальнее и трудное, тогда дальнее и трудное постепенно становится ближним.

Деревни чалдонские далеко отстоят друг от друга: то день, а то и два ехать или бежать от одной до другой – тем радостней и почётней гость, если он из своих.

Но земля ничьей не бывает – живут бок о бок с нами коренные. Узнали мы о них сначала по их могилам – они не в землю кладут своих покойников, а делают помосты на деревьях, высотой в два-три роста, чтобы ими питались птицы. Чудно, а по-своему правильно. Веры они никакой – поклоняются пням да идолам, богов у них нет, но во множестве разные духи – и в воде, и в воздухе, и на небе, и под землёй, есть дурные и злобные, есть добрые, в каждом дереве и в каждом ручье у них духи. Они с ними общаются, разговаривают, советуются. Охотники и рыбаки они знатные, мы у них многому научились, но – и не дружим и не воюем: они нам страшненькими кажутся, мы им – страшенными. Так и живём поврозь, не смешиваясь.

Они нас приучили к оленям, а оленей – к нам, в лесу очень нужная скотина, и мясистая, и молочная, и шкуристая. И, главное, очень добрая, незлобивая, покорная, к работе в упряже привычная. Олень и накормит, и вывезет. Единственное – пахать не может, да оно и ни к чему – лошади есть.

Ещё они нас своей рыбной и пушной ловле научили. Рыба здесь водится знатная: осетры с человека ростом, полведра икры с каждой рыбины, муксун, нельма, сырок, щука, язь, налим, сорога, чебак, ёрш, окунь – чего только не водится и всему своё место на столе найдётся. Вода в Васюгане холодней, чем в Оби, поэтому рыба здесь жирней и увесистей. На всю зиму икры и рыбы солёной хватает, а ещё же и мороженая, и сушёная, и вяленая, и копчёная. Мяса мы, кроме оленины, почти не едим, а потому живём в мире и дружбе и с медведем, и с кабаргой, и с рысью, и с волком, и с сохатым. Черёмуху прибрежную, бывало, обираешь, а рядом медведь сопит. То же в малиннике или густом смородиннике. Медведь нас научил: первую половину лета ягода должна быть сочной, чтобы силу и здоровье давала, а вторую половину – вязкой – чтобы зимой всё замедлить.

Весной рыба на нерест идёт – ты её с лодки ловишь, рядом медведь лапами глушит. Нет, не мешаем мы зверью, а оно нам не мешает, дружно живём. Только пушного зверя бьём, чтоб ветошь эту на что дельное поменять: на ружья, на порох, на дробь, на соль, на топоры и косы – это нам, в основном, китайцы доставляют, хитрые они, не вороватые – пущай приходят.

Редко-редко, но бывают у нас и притекающие. Сначала нетовцы пришли, за ними – староверы. Принесли с собой не только настоящую веру, но и книги харатейные, и грамоту, и страсть к размышлению. Чалдоны со староверами – как братья, да и свежая кровь – на пользу.

А ещё притекать стали беглые, озорные, вороватые, таких мы никак не привечаем: идёте и идите себе, шалые, не любы вы здесь, говны человеческие.

А власти мы никакие над собой не терпим. Мы – двоеданы, а, следовательно, никому никаких податей и не платим: придут китайцы за ясаком, а мы в ответ «царёвым людям уплатили», придут царёвы русские или казаки – «китайцы подать собрали». Пытались те и другие нас посчитать да переписать – где уж там! Попробуй, найди нас по заимкам, по болотам, лесам и речкам. Придут, постоят в пустом селении, да и уйдут ни с чем.

Космогенез как продолжение антропогенеза

Это размышление носит характер и статус гипотезы о сути и причинах антропогенеза.

Космогенез как цель антропогенеза

Я буду называть Навигатором того космического субъекта, который вмешался в эволюционный процесс жизни на Земле и не дал погибнуть обреченному из-за внутривидовой борьбы виду. Агностики называют его Космическим Разумом, люди религиозные видят в нем Бога.

Навигатору необходимо было создать нечто разумное, которое могло бы:

– вступить с ним в контакт и создать индукционный контур

– создать более надежный, небиологический аналог и со временем заменить этим аналогом себя

И Навигатор с созданным им биологическим носителем разума приступил к реализации своего замысла. Для этого понадобилось заключить с этим носителем договор о намерениях и совместных действиях, Завет, при чем, не один: этот биоид оказался ненадежным партнером, забывчивым, неблагодарным, упрямым, своенравным и ленивым. Требовалась узда, чтобы как-то сдерживать и управлять таким сотрудником. И такая узда была вмонтирована в человека с самого его зарождения и как вида и на индивидуальном уровне. Она принципиально не была разумной, чтобы разумные увертки на нее не могли подействовать. Речь идет о совести как о канале взаимодействия и коммуникации между Навигатором и человеком.

Собственно, сотрудничество шло всего по двум направлениям, в каждом из которых было весьма разнообразное многотемье, развлечения для и в надежде, что это разнообразие будет постоянно поддерживать неутолимое любопытство человека.

Одно направление связано с освоением Космоса, с его созданием и постижением, прежде всего постижением его законов.

Как такового, Космоса до человека не было – был Хаос, невообразимый и неописуемый. Где-то в этом безразмерном (не имеющем пространства и времени) Хаосе находилась точка, некая червоточина, которую человек называл то Гестией, богиней мирового очага, то Истиной, то сверхплотной каплей, то Нашим Домом, обнаруженном в центре мироздания телескопом Hubbl.

Особенностью этой точки являлось то, что она была многоточием по числу человеческих душ, возвращавшихся и возвращающихся к ней и в неё после жизни. Так как в работе человека было много брака по указанным выше свойствам человека, то многие души просто отбраковывались, а их души утилизировались для пополнения и воспроизводства. Основным критерием отбора является выполнение своего таланта или зарывание его в землю.

Вторым направлением освоения стал сам человек, ведь, строго говоря, человека, совершенного, послушного и вечного, ещё нет, мы всего лишь переходная, промежуточная фаза между гуманоидом и человеком.

Эти два процесса – превращение Хаоса в Космос и превращение недочеловека в человека – текут более или менее параллельно, на что указывает и сильный антропный принцип космогенеза: Вселенная устроена так и таким образом, что человек присутствует в ней с необходимостью.

Совершенство мира и совершенство человека, пока недоступные нам, непонятные и невнятные, тем не менее сильно отличаются от наших ранних и примитивных представлений. Мы часто сбиваемся, но мы идем в правильных направлениях.

Космогенез как результат антропогенеза

Однажды в пустыне Негев мне случайно (не затем я вышел из машины) открылось ночное небо, красоты которого я уже никогда не забуду. Описывать это явление я, конечно, не буду, но первая и единственная мысль, пришедшая ко мне, была: «вот самое убедительное доказательство существования Бога». Это было настолько очевидно, что вышедший вместе со мною атеистический философ вынужден был согласиться.