Но рано или поздно, пусть даже налегке,
Они капот опустят в последнее пике,
И, падая отвесно, скользя по небесам,
Застынет в одиночестве податливый штурвал.
В последние секунды они легко вздохнут,
Что с полным бомболюком не выйдут больше в путь,
Зенитные разрывы, свинцовая вода,
И не бомбить им больше большие города…
Катерина
В небе полно птичьих стай,
Зеленью дышит май.
Тянутся к солнцу цветы
Залечивать раны Земли.
Катерина, Катерина, еду к тебе,
Ветер глотая хмельной,
«Катерина, Катерина!» – кричу я себе,
Нешто увижусь с тобой?
Чёрным был, словно тьма,
В час расставания с тобой,
А теперь седина
Вьётся по – над головой.
Катерина, Катерина, еду к тебе,
Ветер глотая хмельной.
Катерина, Катерина, спасибо судьбе,
Что чудом остался живой.
Ой, ты, полынь-трава,
Сердце сжимает боль.
Сколько друзей потерял
Я на войне лихой!
Катерина, Катерина, вера моя,
Надежда, мечта и любовь.
Катерина, Катерина, победа пришла,
Вскипает от радости кровь!
Горячий пепел
Enola Gay (B-29) – входил в 509 специальную авиа-
группу. Самолёт был назван командиром авиагруппы
Тиббетсом в честь его матери, Энолы Гэй Тиббетс.
С него была произведена первая в мире атомная бом-
бардировка.
Урановый «малыш» весом в пять тонн,
Эквивалент приличный, 20-ть тысяч тонн тротила
«Б-29» вдавил в сухой бетон,
И спит ещё бедняга Хиросима.
Бравые ребята – экипаж готов,
Где-то за горами поднимается светило,
Плоскости сверкают от лучей прожекторов,
И фюзеляж оскалил проклятое имя.
«Энола Гей» – это ль не верх цинизма,
Именем матери названа смерть.
Створки бомболюка распахнулись, как окно,
Урановый «малыш» оторвался от замков,
Сорок шесть секунд до рождения его,
И столько же – до смерти стариков.
Сорок шесть секунд – и не будет детей,
Докажи, Господь, в чём виновны они?
И как допустила Энола Гей
Имя своё утопить в их крови.
Атомный смерч, пепельно-серый гриб,
В прах превращает землю и жизнь.
«Б-29» возвращается домой,
Логично завершается Манхэттенский проект,
Нет в бомболюке его «малыша»,
И сотен тысяч душ – НЕТ!
Политики рады, козырь в руках,
У Тиббетса орден блестит на груди,
Мамаша Энола, целуй же сынка
За имя, потопленное в крови…
Разрыв-трава
Давно сменилось времени знамение,
Всё прожито за давностию лет,
Всё изменилось, но без изменения,
Висит на стенке в рамочке портрет.
Он не вернулся в мае сорок пятого,
Она ждала, он был такой один
И он погиб у города, у Кракова,
Меж двух дорог: сержант пехоты, сын