Т-34. Выход с боем

– Понятно, командир, – весело отозвался в наушниках Малеев. – Как обычно.

И бросил свое неизменное:

– Пошли, смертнички!

Их ругал за это комбат, требовал прекратить засорять эфир, после называл это суевериями. А потом махнул рукой – мол, делайте, что хотите. Так или иначе, но в роте Терцева крепко прижились эти две фразы, неизменно произносимые по рации перед каждым боем. Ритуал, суеверие – кто знает? Но им отчего-то было это необходимо. Уже и не вспомнить, где и когда это повелось. Но не особо веселая реплика Малеева, произносимая со свойственным только ему задорным цинизмом, приносила до сих пор им удачу. Впрочем, на эту реплику должен был последовать ответ.

– Раньше смерти не помру! – спокойно и уверенно прозвучал в эфире голос второго командира взвода.

– Огонь! – скомандовал Терцев.

Перемещаясь по косогору, танки роты открыли огонь по противнику. Умело маневрируя, тот начал ответную стрельбу. Оглядев сквозь смотровые приборы поле боя, которое быстро заволакивало дымом, Терцев подал общую команду:

– Атака в линию! Интервалы пятьдесят!

Танковые двигатели взревели на максимальных оборотах. Следуя распоряжению своего командира, сержант Ветлугин бросил машину с косогора вниз. Их «тридцатьчетверка» оказалась как раз в центре атакующей роты.

– Стой! Короткая! – крикнул во внутреннее переговорное устройство танка старший лейтенант Малеев. И продублировал команду водителю толчком сапога сверху в плечо.

Ветлугин рванул тормоз, машина качнулась и застыла на месте. В смотровую щель по-боевому задраенного люка Ветлугин ясно увидал на снежной целине низкий профиль немецкой «четверки» в зимнем камуфляже.

– Готово! – прозвучало в шлемофоне.

– Выстрел!

Рявкнула пушка над головой. Ветлугин увидел, как буквально за секунду до выстрела «четверка» резко развернулась, уходя от попадания. Разрыв снаряда пришелся у ее гусениц с правого борта, не причинив, впрочем, вреда. Ветлугин слегка удивился – старший лейтенант Малеев промахивался редко. Вернувшись на прежний курс, противник увеличил скорость и пошел прямо на них. Зрачок неприятельского орудия грозно шевелился, указывая на них будто пальцем – германец наводился, чтобы выстрелить по ним с ходу.

– Стоим-стоим. Короткая… – раздался в переговорном устройстве ровный голос Малеева, продолжавшего давить на плечо водителя сапогом.

– Готово!

– Выстрел!

«Четверка» вильнула. Их снаряд, высекая снопы искр, срикошетил от ее башни и с гулом ушел в сторону. Было ясно, что перед ними опытный и чрезвычайно умелый противник.

– Право тридцать, полный ход! – толкнул обеими ногами в спину Ветлугина командир.

Сержант и сам ждал распоряжения, понимая, что теперь с линии неприятельского огня нужно было отпрыгивать им. Поднимая вокруг себя снежный вихрь, «тридцатьчетверка» рванула в сторону. Через секунду на месте их стоянки уже разорвался вражеский снаряд.

Старший лейтенант Малеев между тем не терял времени даром. Развернув орудие влево и воспользовавшись изменившимся расположением машин, влепил противнику снаряд под основание башни. «Четверка» вспыхнула, но все еще продолжала движение. Они разминулись на противоположных курсах и не видели, как полминуты спустя от второго попавшего снаряда, выпущенного другой машиной их роты, у вражеского танка внутренним взрывом сместило набок башню – сдетонировал боезапас. С этим противником было покончено – грудой исковерканного металла объятый пламенем немецкий танк застыл посреди поля перед косогором.

А на самом поле, ближе к реке, уже вовсю кипел встречный танковый бой. Танки кружились, казалось, в каком-то диковинном хороводе. Рык двигателей, клацанье гусениц, отрывистые выстрелы орудий – все это воспринималось уже прилично оглушенными и угоревшими экипажами будто сквозь вату. И над всем этим мутной пеленой стояла грязная снежная взвесь, пропитанная запахами пороха и выхлопных газов, оседавшая на вывороченные комья земли, которые оставались вслед за танками. Горела одна из машин их роты. Приткнулась к косогору немецкая самоходка с проломленным бортом. Яростно отстреливалась обездвиженная «четверка» с размотанной перебитой гусеницей. А хоровод из уцелевших танков, издавая низкие, какие-то утробные звуки, продолжал вертеться, будто бы состоял из огромных живых существ. Отчаянная танковая схватка продолжалась. Получившие попадания, но сохранившие боеспособность «тридцатьчетверки» Терцева теснили танки противника к реке. На командирской машине заклинило башню. Тем не менее все отчетливо слышали распоряжение капитана:

– Отжимать к реке! Уступом назад!

– Сшибай их вниз, ребята!

Это уже Малеев, яростно и весело, как всегда. Удивительно, как из башен они еще умудрялись что-то различать в происходящем вокруг. Ветлугин только рвал рычаги, ориентируясь на толчки сверху. Все было отработано – влево, вправо, остановка, вперед, назад. Причудливой морзянкой гуляли командирские сапоги по плечам и спине механика-водителя. Только подошвы торчали из удушливой пелены отработанных пороховых газов, наполнявших боевое отделение. Так было в каждом танке.

Потом пропала связь с Терцевым.

– Горит, сука! – успел довольно проорать Малеев после очередного выстрела с короткой остановки. – Утрись, викинг!

Ведя машину вперед, Ветлугин не мог видеть, как справа неожиданно полыхнула и встала «тридцатьчетверка». Не видел он и как спустя какие-то мгновенья вспыхнула командирская машина.

– Право сорок, за косогором! – хлестанул по ушам Малеева голос второго взводного. – Справа он, справа, – бей!!!

Укрывшуюся в засаде «пантеру» они увидели слишком поздно. Да ее бы и никто вовремя не увидел. Впрочем, от этого было не легче. Теперь противник точно и быстро расстреливал их в борта из засады. Первая подбитая им «тридцатьчетверка» оказалась обездвиженной сразу. Машина Терцева, хоть и объятая пламенем, вскоре ожила и пришла в движение. Было видно, как, кидая танк из стороны в сторону, с него пытались сбить пламя. Пошедшего с небольшого взгорка полным ходом таранить Терцева «штуга» ни Ветлугин, ни Малеев уже не видели. Ветлугин тянул рычаги, а старший лейтенант отчаянно разворачивал башню, чтобы успеть открыть огонь по «пантере» – туда, куда уже била «тридцатьчетверка» второго взводного. Малееву не суждено было разглядеть, откуда прилетел выпущенный в них снаряд. Перед тем как откатиться за косогор, «пантера» выстрелила еще раз. Слились воедино чудовищный удар, яркая вспышка и смертоносные осколки брызнувшей внутрь брони, ломавшие и корежившие все внутри, включая человеческие тела. Двигатель заглох. Голову оглушенному Ветлугину, которого резким толчком приложило о бортовую стенку, спас танкошлем. Иначе бы она разлетелась вдребезги, как сыпанувшие со щитка осколки контрольно-измерительных приборов, поранивших руки и лицо. Потрескивающие языки пламени лизали башню изнутри, добавляя к удушливой вони пороховых газов сладковатый и отвратительный запах горящей человеческой плоти. Ветлугин попытался развернуться на своем месте, дернул старшего лейтенанта за сапог. Только эту безжизненно болтавшуюся у него над спиной ногу в сапоге и можно было разглядеть сквозь сизые клубы валившего из башни во все стороны дыма. Сержант дернул еще раз – сверху посыпались клочки тлеющего обмундирования и, кажется, куски горелого мяса. Понимая, что вот-вот потеряет сознание от стремительно хватавшего его за горло удушья, Ветлугин толкнул водительский люк от себя. На его счастье, люк распахнулся легко и свободно. Понимая остатками мутившегося разума, что в башне уже никому не поможешь, Ветлугин отчаянным усилием вытолкнул свое быстро слабеющее тело из бронированной ниши наружу и, едва подставив руки, упал лицом в неглубокий снег.

Он не видел, как рядом отчаянно маневрировала, выписывая невероятные пируэты на закопченном снегу, последняя машина их роты. Танк второго взводного, дважды уклонившись от выстрелов «пантеры», показавшейся было опять из-за косогора, заставил огнем своего орудия вражескую «пятерку» на время снова убраться с линии огня. Затем, прикрываясь дымом и корпусами чадящих «тридцатьчетверок», описав дугу, взводный попытался подойти к ним вплотную. Башенные люки на машинах Терцева и Малеева были задраены и так и не открылись. Только с третьего подбитого танка соскочили две фигуры в темных комбинезонах. Выпущенная откуда-то из дымно-снежного марева пулеметная очередь заставила их бухнуться в снег. Секунды спустя одна фигура быстрой тенью метнулась к медленно сдававшему назад советскому танку. Вторая так и осталась лежать ничком на оплавленном насте. Запрыгнуть на броню удалось только одному из членов экипажей всех подбитых машин. С огромным риском откинув в разгар боя верхний люк, его за две секунды втащили в боевое отделение. Люк тут же захлопнулся. Подняв голову, Ветлугин увидел отходившую от него «тридцатьчетверку». Рывком встал на колени, прислонился спиной к каткам своей машины. Его заметили, попытались снова подать вперед. С диким визгом со стороны поля в башню машины взводного прилетел снаряд и, срикошетив, снопами искр взметнулся, казалось, в самое небо. Ветлугин моментально распластался вдоль гусеницы, вжимаясь в оттаявшую грязь. Там, в поле, продолжали по ним вести огонь уцелевшие вражеские танки. Будто оглушенная, «тридцатьчетверка» покачалась на тормозах. Затем огрызнулась в сторону противника пушечным выстрелом. Попыталась еще продвинуться вперед и едва увернулась от очередного разрыва, прогремевшего у нее за кормой.

– Уходите! – отчаянно закричал Ветлугин и, понимая, что никто не может его слышать в этом грохоте и лязге, снова приподнялся и ожесточенно замахал руками у себя над головой. Через секунду ему пришлось опять вжиматься в грязь, буквально зарываясь во вспаханный траками чернозем.

Каким-то чудом последняя «тридцатьчетверка» вырвалась из череды разрывов вокруг себя и, петляя и набирая ход, стала удаляться, развернув башню на сто восемьдесят градусов. Порыв ветра сдернул завесу дыма с вражеских танков в поле. Улучив момент, взводный ухитрился точно угостить снарядом высунувшийся вперед «штуг». Тот завертелся на месте с перебитой гусеницей, загребая снег со стороны неповрежденного борта. Вновь выкатившаяся из своей засады «пантера» дважды безрезультатно стреляла вслед уходящему русскому танку. И каждый раз он умудрялся увернуться, резко меняя траекторию движения буквально почти одновременно с проблесками вражеских выстрелов. Неприятельские машины кинулись следом, окончание боя смещалось в сторону. У подбитой «тридцатьчетверки», за которой укрывался Ветлугин, от жара начал плавиться резиновый бандаж на катках. Нырнув в шлейф едкого дыма, черный, словно негр, в поисках нового укрытия он перебежал к машине капитана Терцева. Там языки пламени лениво лизали моторное отделение. Стоявший чуть в отдалении еще один «штуг» с искореженной от таранного удара ходовой частью признаков жизни не подавал. Ветлугин собирался нырнуть под днище подбитого танка – самое надежное на данный момент убежище. Был вполне реальный шанс отсидеться там и, дождавшись, когда все закончится, попытаться пешком выбираться к своим. Голыми руками против железных монстров противника все равно ничего не сделаешь. Конечно, сверху могло рвануть в любой момент. Но тут уж выбирать было не из чего – укрытие было жизненно необходимо. Он слышал еще один орудийный выстрел невдалеке, но не видел, как выпущенный «пантерой» снаряд все-таки достал почти у самого уходившего вниз косогора «тридцатьчетверку» взводного. Загоревшись, она тем не менее огрызнулась выпущенным напоследок снарядом и, не сбавляя хода, скрылась из вида за холмом.

Ветлугин осторожно обогнул танк, зачерпнул пригоршню снега, растер им закопченные веки и поднял голову. Из люка механика-водителя свисала высунувшаяся по пояс фигура. Распластавшись на спине, вперед ногами заныривая под танк, сержант на мгновение увидел над собой лицо танкиста. Губы у того дрогнули в секундной гримасе боли, но глаза оставались закрытыми. Ветлугин задержался и сквозь сажу в палец толщиной узнал лицо капитана Терцева. Быстро вылез обратно, оказался над люком. Осторожно и бережно стал вытаскивать ротного командира на снег. Тот был без сознания, и лишь по иногда раздававшимся еле различимым стонам можно было судить, что он жив. Сержант уже был готов затащить Терцева под танк, когда совсем вплотную с ними раздались клацанье гусениц и рев двигателя. Затем клацанье резко оборвалось, и только двигатель молотил на холостом ходу прямо в уши. Как тут же машинально определил по слуху Ветлугин – чужой двигатель…

Согнувшись и продолжая держать под мышки бесчувственного Терцева, сержант медленно повернул и поднял наверх голову. Рядом с подбитой командирской «тридцатьчетверкой» громоздилась махина подъехавшей и остановившейся «пантеры». Пару секунд Ветлугин, не шевелясь, смотрел на две устремившиеся друг к другу большие черные кошачьи лапы с длинными когтями, нарисованные на грязно-белом камуфляже борта неприятельского танка. Затем буквально сантиметр за сантиметром поднял голову выше. Прямо из распахнутого башенного люка их с любопытством рассматривал германский танкист. Не отрывая своего взгляда от взгляда немца, Ветлугин потянул руку к висевшей на поясе Терцева кобуре. Немец молча продемонстрировал ему из люка автомат и так же молча отрицательно покачал головой. Только тут Ветлугин сообразил, что вокруг уже некоторое время совершенно не слышно ни звуков орудийных выстрелов, ни пулеметной стрельбы. Делать было нечего – под наведенным на него автоматом Ветлугин опустил руку и с досады крепко сжал ее в кулак…

2

Внизу, во дворе, что-то громко сказали по-немецки. В ответ кто-то рассмеялся. Скрипнули ступени лестницы, ведущей к ним на чердак. Внизу некоторое время слышалась какая-то возня, но залезать к ним, видимо, пока раздумали.

Терцев собрал волю в кулак и сел. Перед глазами поплыли искрящиеся круги в розовом обрамлении. Потер двумя ладонями виски. Голову продолжало ломить нещадно, но сознание не уплывало. Ощупал себя: комбинезон был заиндевевший и прожженный в нескольких местах, все документы и бумаги из карманов зимней диагоналевой гимнастерки под ним вынуты, ремень с кобурой на поясе отсутствовал. Пошевелил пальцами ног в промокших насквозь и тоже задубевших сапогах, зябко поежился. Никаких видимых повреждений на теле не обнаружилось, что само по себе уже было удивительно после такой передряги. И не менее удивительно, что, провалявшись в беспамятстве две трети суток, он как будто бы даже и выспался. Словом, поразительная штука человеческий организм!

Впрочем, долой лирику. Капитан попросил еще воды. На сей раз умылся из пригоршни. Стало легче. Обратился к Ветлугину с просьбой поведать, что он еще пропустил за время своего вынужденного «отдыха». Сержант одобрительно хмыкнул такой ироничной постановке вопроса и, сам приободрившись, принялся рассказывать. Тогда на поле к «пантере», остановившейся около их горевшей машины, очень быстро подкатил из снежной пелены бронетранспортер. Видимо, немецкие танкисты вызвали его по рации. Совместно с выпрыгнувшими из бронетранспортера панцергренадерами Ветлугин загрузил бесчувственного командира внутрь железной коробки. Их обоих обыскали, забрали документы и оружие капитана. Державший все это время их на прицеле немец сделал с башни Ветлугину недвусмысленный приглашающий жест стволом автомата. Сержант залез в бронетранспортер. Втиснувшийся следом здоровенный пехотинец с заткнутыми за ремень полами шинели захлопнул изнутри десантные дверцы, и они поехали. Видимо, по пути к ним примкнули уцелевшие после боя танки противника, включая злополучную «пантеру». Самой дороги Ветлугин не видел, но прибыли они в небольшой хутор, явно не имевший ничего общего с Ольшаной, куда, по данным нашей разведки, могла изначально следовать вражеская колонна. Значит, можно было предположить, что по итогам боя немцы на помощь своим блокированным в Ольшане частям не прорвались. И значит, задачу свою рота Терцева выполнила. К тому же немецких танков на хуторе Ветлугин, пока выгружались, успел насчитать всего четыре. И если изначально их атаковали десять неприятельских машин, бой все-таки закончился со счетом в их пользу.

– В какую сторону везли? – тихо и быстро спросил капитан. – На запад?

Сержант отрицательно покачал головой:

– На восток.

– Через реку перебирались?

– Думаю, да.

Ветлугин пояснил, почему он так считает – судя по характерным толчкам, часть пути долго ползли по бревенчатому настилу. Но, насколько он успел оглядеться по прибытии на место, реку от хутора не видать.

– Значит, мы на другом берегу… – задумчиво поскреб пальцами небритый подбородок Терцев.

– Скорее всего…

Ну а по прибытии ближе к вечеру в хутор тот самый здоровенный немецкий гренадер указал Ветлугину на чердак, помог затащить туда капитана, сам спустился вниз и унес с собой лестницу. С учетом того, что ночью ударил мороз, а на чердаке было полно сена, весьма гуманный жест. Так они и провели первую ночь в плену, зарывшись в сене. Сержант старательно завалил им со всех сторон Терцева и упрятался в сено сам так, что наружу остался торчать один только нос. Ночью на дворе маячил часовой. Наверное, можно было попробовать сбежать с этого чердака, но Ветлугин решил не оставлять командира. Этого он, конечно, капитану не сказал. Но тот и сам теперь догадался, надо полагать. Утром немец лестницу приставил обратно. Позволил спуститься по нужде и даже дал котелок набрать воды из колодца. Сейчас лестница была на месте, но на дворе было светло, а весь хутор оказался набит сновавшими во все стороны солдатами противника.

– На допрос не вызывали, – уточнил сержант, заканчивая свой рассказ.

– Пока не вызывали…