Кошут[4 - Шапка, Шапкин.] кромсал её ржавым ножом, вываливая тушку из шкуры.
3
Голоса плотогонов Кошут давно услыхал.
Пошёл на эти голоса и с высоты глинистой кручи, конечно же, не мог не заметить людей на плоту, сам оставаясь невидимым.
Проследил, как они опоражнивали ставень[5 - Сети.].
Атакованный собакой, не промедлил убить, вовсе не из страха, но лишь по привычке, всё равно как лисицу. Тем более что не заведено было в его народе, да в изобилии зверя, держать собак в помощниках. А кто заводил, у того их волки зимой выманивали и задирали.
Рубище Кошута из мочалы с прорезью для головы было забрызгано свежей кровью.
Лук, связанный из трёх можжевеловых хлыстов, валялся в траве.
Из колчана торчала окровавленная стрела с кремнёвым наконечником. Кошут приторочил собачью тушку к поясу, закинул лук за спину и пошагал к стойбищу.
4
Кошуту от кручи до стойбища напрямик. А чужакам вверх по течению ещё через три колена да один перекат, толкаться и толкаться.
Им не ведомо куда, а Кошут давно дома.
В сумраке летней ночи с высоты своих владений Кошут видит, как в пелене тумана на заречной луке возникает просвет и начинает расползаться. В центре проталины сверкает огонёк – это пришельцы устраиваются на ночёвку.
Их появление взбудоражило семейство угорца.
Нагие дети то и дело снуют из землянки и обратно, докладывают о переменах возле далёкого костра.
– Суг![6 - Тихо!] – приказывает Кошут.
Огонь за рекой то гаснет, то разгорается столбом.
То свет затеняет чья-то спина, то вдруг огромная тень кидается через край туманной завесы до самых звёзд…
Пора творить оберег.
Кошут надел праздничный сарафан жены, обвешался лисьими хвостами и вымазал лицо сажей.
В таком виде угорцы призывали на помощь своих богов.
– Хорд калиха![7 - Подай жаровню.] – крикнул он жене.
Она вынесла обмазанную глиной корзину с раскалёнными углями. Кошут подхватил жаровню, тушку собаки и отправился на задки стойбища в ельник.
Камланье у угорцев начиналось с того, что они первым делом на капище у пирамиды из булыжников раздували огонь, зажигали молодую ёлку, бросали в огонь тушку и несколько раз произносили:
– Вэд энгем тол масе[8 - Защити нас от чужого.].
Они верили, что лесной дух Истен-Мед вместе с дымом перенесёт образ молящегося – с сажей на лице, в нелепой одежде, с лисьими хвостами – прямиком в души неведомых пришельцев, напугает их, вынудит уйти.
– Вэд-д-д!..
Затем распоясывались. Один конец ремня закапывали в землю. Другой брали в рот и принимались сосать (кровь пить из тел недругов).
…Ночь расслоилась: в лесу ещё держался мрак, а над деревьями уже просвечивало.
Из землянки доносился звонкий, здоровый кашель детей. Это мать выкуривала гнуса из жилища дымом прелых листьев.
– Суг! Халк! – опять прикрикнул Кошут на семейство.
Когда легли, Тутта спросила Кошута, пойдёт ли он завтра смотреть сеть: ждать ей улова или разгребать яму со льдом, где заложена солонина.
Надо починать запасы, – распорядился Кошут.
Сеть вытрясли идеген[9 - Чужаки (угр.).].
5
В это время идеген корчились от холода под шкурами, сверху влажными от росы.
Фимка никла к спине мужа, а он топор обнимал.
– Вёдро будет. Жечь начнём, – сказал он.
– Дальше, значит, не поплывём?
– Не водой несёт.
– Слава Богу.
– Спаси и сохрани.
Долго ли поспишь на холодной земле? Не успели глаз сомкнуть, а уж солнце над лесом.
Вскочили на ноги разом, каждый по-своему озадаченный предстоящим днём.
Налегке, с кресалом и трутом в берестяной коробочке, с топором в руке Синец ринулся в лес. А Фимке что оставалось? Бежать вдоль опушки, рвать щавель в подол, завтракая попутно снытью.
Кипятила баба похлёбку, подкладывала сухие ветки под широкие боковины горшка.
Синец же в глубине леса топором задирал кору на соснах лентами, наподобие юбки. Поджигал, и огонь кольцами взмывал вверх по сухой смоляной чешуе.
Перебежками, от одной сосны-смертницы к другой выстраивал стену огня. Трещало по верхам. В огне истаивали кроны. Попутным ветерком пламя уносилось к реке. Теперь уже ему обратного ходу не было. Вали широким захватом меж двух берегов в водяную удавку.
И поджигателя гони в безопасность на песчаную косу.
Жаром угасающего пожарища наносило до ночи. Закоптило лица и одежду – без дресвы не смыть. Или хотя бы илом.