1937. Русские на Луне

– На какие только хитрости не идут, чтобы сюда проникнуть. Шпионов под видом статистов засылают. Но я-то их распознать могу, и служба охраны у меня добротно поставлена. Проколов, тьфу-тьфу-тьфу, – он сплюнул три раза через левое плечо, – не давала. Да еще репортеры сенсаций ищут. Иногда я им поставляю кое-что для светской хроники, а то ведь сами что-нибудь раскопают. Лучше процесс этот под контролем держать. На премьеры бесплатно приглашаю, угощения устраиваю. Не бескорыстно, конечно. Есть интерес, чтобы пресса к моей студии хорошо относилась. Пусть у них настроение хорошее будет, глядишь, и о картинах моих хорошо напишут, а зритель прочитает и пойдет их посмотреть. Расходы окупятся, и прибыль для новых проектов будет.

– Те двое за воротами, кто они – конкуренты или репортеры? – спросил Шешель.

– За воротами? – Томчин непонимающе нахмурил брови. Вспомнил. Глаза его озарились. – А за воротами. Это не конкуренты и не репортеры. Это артисты. На работу просятся. У меня гонорары – хорошие. Повыше, чем в театрах. Слава побыстрее приходит, и, думаю, она долговечнее будет. Пленку-то и через десять лет можно посмотреть, а от театрального спектакля ничего не остается, кроме афиш да декораций, если, конечно, ни то ни другое не сожгут да не выбросят на помойку. Но на всех у меня мест не хватает.

Внутренний двор был невелик, но ощущение это складывалось не от того, что он действительно был мал, нет, просто повсюду здесь лежали штабелями декорации, да такие огромные, точно постановку осуществляли в каком-то циклопическом помещении.

– Это главный павильон, – сказал Томчин, указывая на кирпичное здание.

Шешель насчитал пять рядов окон. Но не все они были одинаковыми. Выходило – что и этажи по высоте разные.

У входа в павильон расположилась группка римских легионеров. Кто из них вооружение свое побросал, воевать, что ли, за императора наскучило, кто к стенке приложил. Сейчас они отдыхали от подвигов и, собравшись в кружок, что-то обсуждали, посмеиваясь и жестикулируя. Среди них затесался какой-то пещерный житель – давно не брившийся. Борода его, грязная и всклокоченная, свисала почти до чуть выпирающего живота, упрятанного в накидку, сшитую из лохматой коричневой шкуры. Видать, ему в этих одеждах, рассчитанных на более суровый климат и на другое время года, приходилось хуже всех, и именно он был объектом большинства шуток легионеров. Все курили дешевые папиросы. Дым от них был едким. Хороший табак так не сгорает.

– Как с реквизитом поступают, нехристи. Это у них перекур называется, а съемочный процесс стоит, – бурчал Томчин, но не со злобой, а точно старый дедок на завалинке, у которого в норму вошло немного на жизнь жаловаться. От этого и жить ему становилось полегче.

– Забавно, забавно, – протянул Шешель. Он смотрел, как несколько рабочих что-то пилили и строгали, постепенно превращая штабель досок в пирамиду высотой в человеческий рост, а неподалеку от них другой рабочий раскрашивал гипсового сфинкса.

– С американцами нам тяжеловато конкурировать. Они во время войны сильно поднялись. Вкладывают чудовищные деньги. Город целый отгрохали, где только студии и находятся. Я там был, место – хорошее, природные декорации – великолепные. Но и у нас киноиндустрия сейчас на подъеме. В Москве у меня самая большая студия. Помимо нее есть еще две поменьше, а сколько маленьких, которые фильмы штучно выпускают, и не сосчитать. Кустари, – он сказал это с агрессией. – В Санкт-Петербурге две студии с моей сравнимые, в Одессе и в Киеве по одной. Перечислил я вам все студии большие. Каждые две недели по фильму выпускают, а то и почаще. Да плюс к этому в каждом большом городе местный генерал-губернатор считает, что без своей студии, которая для потомков деяния его запечатлевать станет, никак не обойтись. Изредка, когда генерал-губернатор не досаждает, и они выпускают очень стоящие вещи. Так что конкуренция у нас очень серьезная. Того и гляди идею какую из-под носа уведут.

– А вы?

– Что я?

– У вас есть служба охраны, а служба разведки, что секреты у конкурентов выведывать должна, имеется?

– Не без этого, – смутившись ответил Томчин.

Шешелю показалось, что он понял, зачем его сюда привезли. Догадка эта ему не понравилась. Не хотелось ему шпионскими делами заниматься, и он стал придумывать повод, как ему потактичнее отказаться от предложения о сотрудничестве. Но никаких веских причин не выдумал. Что ж, «нет» без всяких комментариев – тоже очень хороший ответ.

– Александр Иванович, вижу, что вас мучает вопрос «Зачем он меня на студию привез?» Идемте в мой кабинет. Я вам расскажу о моей затее или, может, вначале по павильонам походим? Здесь очень интересно. Очень.

– Вижу, вижу.

– Так идемте.

– Нет. Лучше вначале расскажите, зачем я вам понадобился, потом, может, походим.

Заметив Томчина, легионеры и варвар побросали недокуренные сигареты и поспешили скрыться в павильоне, чтобы не вызвать на себя гнев небес, поскольку здесь Томчин был так же всемогущ, как и боги.

2

Солнце отвесно взмыло вверх, зависло прямо над студией, точно хотело что-то там рассмотреть, протягивая к павильонами свои лучи. Не иначе конкуренты на него взобрались и теперь в подзорные трубы да в мощные телескопы подглядывают за Томчиным.

Тени льнули к ногам своих хозяев, как испуганные собачонки, не отходили ни на шаг, точно потеряться боялись. От жары спасение искать можно было разве что внутри павильона. Вдруг там отыщется уголок, куда не дотянулись еще солнечные лучи. Сомнительно, что таковой найдется.

Воздух в студии производил на Томчина еще большее воздействие, чем курортный воздух Крыма или Баден-Бадена на больного, выгоняя из него все недуги и хвори. Он преображался, выше, что ли, становился, солиднее, исчезало заискивающее выражение на лице, когда он с Шешелем разговаривал. Вообразил, что ли, что никуда от него бывший пилот уже не убежит? Попробуй через забор перемахнуть, так и олимпийскому чемпиону такое не под силу, а ворота закрыты, и откроют их только по приказу Томчина. Встань кто возле них и закричи «сезам – отворись» или что-то подобное, то только голос сорвет и охрипнет, а своего все равно не добьется.

Интересно, выпустят ли его наружу или если он прикоснулся к тайне, то подписал себе тем самым смертный приговор, и сейчас, а может, чуть позже, когда ему дадут осмотреть побольше, чтобы он наживку поглубже проглотил, за спиной появится громила и свернет ему шею, чтобы не мучился, или с ним более гуманно поступят – завлекут в один из павильонов и там привяжут, чтобы убежать не сумел? Как же они поступали с разоблаченными шпионами конкурентов? Очень интересно.

Стоять и дальше посреди двора становилось невыносимо. Изойдешь жиром, как гусь, попавший в печку, так жарко здесь было. И без того вся одежда на Шешеле вымокла от пота. Хоть и обоняние у него было развито слабо и дегустатором духов ему не стать никогда, но он все же ощущал, что от него исходит теперь довольно неприятный резкий запах, и хорошо забраться в ванну или в душ, чтобы смыть его. Но Томчин мысли все же читать не умел.

– Не отставайте, Александр Иванович. Заблудитесь здесь без меня.

Внутри павильон был разделен на секции. Некоторые из них были довольно большими. Там вполне могли поместиться и театральная сцена, и зрительный зал. Другие были крохотными, сравнимыми с меблированной комнатой в недорогой гостинице. Часть секций, казалось, забросили. На декорациях, порой разобранных и сваленных в кучу, осела пыль. На других же кипела жизнь. Их заливал яркий свет, куда как более яркий, чем нужен людям. Он лился из множества мощных прожекторов, похожих на те, что устанавливали на своих позициях зенитчики, высматривая по ночам аэропланы неприятеля.

Римские легионеры, сгрудившись позади разрушенного частокола, в котором засел таран, закрывались щитами и, ощетинившись копьями, пока еще сдерживали натиск варваров. Было ясно, что продержатся они недолго.

– Картина о закате Римской империи, – пояснял происходящее Томчин, – очень популярная тема сейчас.

В соседней секции полуобнаженная девушка в шароварах и чалме с украшениями, которые из-за своих размеров наводили на мысль, что они искусственные, лежала на шелковых подушках, потом встала, заходила по лежавшему на полу пушистому ковру, но все движения ее были жеманными и неестественными.

– Восточные мотивы. Это наш ответ Гриффиту, – поскольку Шешель оставил эту реплику без комментариев, Томчин продолжил: – Вы не знаете, кто такой Гриффит? Очень хороший режиссер, но у него и возможности колоссальные. Не такие, как у нас были, когда мы «Оборону Севастополя» снимали. Два года назад снял он фильм «Рождение нации» о гражданской войне между Севером и Югом в Америке. Очень зрелищный фильм, но все же нас он не переплюнул. Ведь в «Обороне Севастополя» актеры, загримированные под адмиралов Нахимова и Корнилова, под генерала Тотлебена и матроса Кошку, снимались рядом с настоящими участниками Крымской войны, которые до наших времен дожили. Представляете, как это воздействовало на публику, пришедшую на просмотр?

– Я не представляю, а даже хорошо знаю об этом, потому что фильм этот смотрел.

– Превосходный фильм. Но сборы у нас поменьше, чем у американцев. Зрители «Рождения нации» проголосовали за фильм рублем, то есть долларом. Прибыль от проката составила уже более миллиона долларов.

– Ого, – не удержался Шешель.

– Да, и как вы думаете, как же Гриффит распорядился вырученными средствами? Правильно, вложил их в производство новой картины, один из эпизодов посвящен Вавилону. Я разведчика на студию Гриффита засылал. Он у него в массовке даже сыграл. Но я таких затрат пока что позволить себе не могу. Ни одна из европейских студий не может позволить себе таких расходов. Тяжело стало с американцами конкурировать. Но есть у меня одна идея…

Похоже, Томчин вел Шешеля в свой кабинет самой длинной дорогой, специально обходя весь павильон, делая вид, что никак иначе дойти нельзя. На лице его прямо-таки читалась просьба о том, чтобы Шешель спросил его что-нибудь о студии, что угодно, вплоть до того, где покупается материал для декораций.

Шешель стойко хранил молчание.

Лицо актрисы было белым, будто его в краску обмакнули, а вокруг глаз нарисовали синие круги. Из-за этого глаза казались очень большими, прямо плошками, как у страшной собаки из сказки или скорее как две полные Луны, а у девушки был вид болезненный, будто она едва не падает в голодный обморок, отчего хотелось пригласить ее куда-нибудь и накормить посытнее. Может, тогда на лице ее заиграет румянец. Не иначе она недосыпает и проводит все свое время здесь, а не на свежем воздухе. Впрочем, догадки эти опровергало сочное тело девушки, тоже выкрашенное в белое, а еще ее движения – теперь они стали бодрее, хоть и оставались томными.

Увидев, куда направлен взгляд Шешеля, Томчин пояснил.

– Гарем султана. Играет наша звезда – Елена Спасаломская. Вы, возможно, о ней слышали, если хоть самую малость интересуетесь кинематографом. Имя ее с газетных полос не сходит. Надо заметить, что обходится мне это ничуть не менее, чем съемки фильмов с ее участием.

– Да, да, что-то припоминаю, – сказал Шешель. Врал ведь. Ничего он не помнил.

– Играет она превосходно. Я прочу ее вам в партнерши.

Шешель пропустил эту ключевую реплику мимо ушей. Слишком занят был мыслью – какое лицо окажется у актрисы, если смыть с нее все белила и синие круги под глазами. Он думал, что лицо может оказаться милым и очень даже привлекательным, и вот это желание увидеть Спасаломскую без грима окончательно победило в нем здравый смысл, и он пошел следом за Томчиным, уже не очень обращая внимание на то, что тот говорил. Далее, огороженная от соседних площадок фанерными щитами, выкрашенная с внутренней стороны темно-синей краской, так что вначале казалось, что она черная, раскинулась серая безжизненная равнина с неглубокими трещинами, разломами, а местами с круглыми ямами, по бокам которых высились невысокие горки.

– А вот это мой любимый проект, – гордо сказал Томчин. – Американцы до такого еще не додумались. Снимать будем на нескольких площадках. Это одна из них. Мой консультант, его мне Циолковский посоветовал… О, вы не знаете, кто такой Циолковский? Гений. Одно слово – гений. Так вот мой консультант утверждает, что именно так должен выглядеть лунный пейзаж. Здесь еще Земли не хватает. Она немного больше с этой точки, чем кажется нам полная Луна, когда она ближе всего к Земле приближается. Ее еще не успели сделать до конца. Кое-какие континенты надо прорисовать получше. Добавить сюда еще звезд – вот и будет все готово. А знаете ли вы, что притяжение на Луне в шесть раз меньше земного и человек соответственно будет там в шесть раз легче и движения его будут под стать. Он сможет прыгать очень высоко и очень далеко, как и мечтать не мог, и это, несмотря на то, что на нем будет тяжелый скафандр, защищающий его от вредных излучений. Мы подвесим его на тросах. Лунные прыжки будем имитировать. Я на эту постановку не скуплюсь. Миллиона долларов, как Гриффит, выделить не могу, но если перефразировать Суворова: «не количеством, а качеством». Хочу, чтобы все соответствовало новейшим научным данным…

В это мгновение на звездном небе образовалось несколько щелей, через которые полился электрический свет. Потом кусок неба ушел в сторону, и оказалось, что это обычная дверь, только покрашенная в темно-синее, почти в черное. На пороге ее появился человек в пыльном комбинезоне. В руках он держал раздвигающуюся лестницу. На голове у него была нахлобучена кепка. Похоже, он от отсутствия воздуха на лунной поверхности совсем не мучился, опровергая тем самым бытующее утверждение, что на Луне нечем дышать и перемещаться там можно лишь в герметических скафандрах, снабженных баллонами со сжатым воздухом, как у подводников.

– Это что, – засмеялся Шешель, – путешественник по космическому пространству?

– Почти. Это реквизитор, – сказал Томчин, немного сконфузившись, а потом он тоже засмеялся, когда увидел, что техник принес с собой несколько лампочек разной величины и яркости и стал вворачивать их в небо над Луной. – Вы видите один из дней творения. Это бог-создатель. Не иначе. Только он все перепутал. Создал Луну, теперь звезды создает, а о Земле вспомнит в самую последнюю очередь, – сказал Томчин. – «Если звезды зажигаются, значит, это кому-то нужно». Теперь вы знаете кому. Мне.

Реквизитор оставлял за собой на лунной поверхности четкие отпечатки подошв своих ботинок.

Первый человек на Луне, – опять усмехнулся Шешель, – вот он какой. Он даже сам об этом не догадывается. Писатели-фантасты, пожалуй, отдали бы многое, чтобы оказаться сейчас на нашем месте.