Привычка выживать

Сестра обнимает нас. Потом подходит к окну, одёргивает занавески:

– Окно выходит во дворик. Так безопасней… А вот тут – смотри. – Она поднимает коврик на стене. Под ковриком в стенной нише висят четыре дробовика. – Это так, на всякий случай. Заряженные.

– Спасибо, – говорю я, опускаю и поправляю коврик.

И ещё одно представление о будущем.

В то же самое время.

Мы с ней шагаем по переходу – застеклённой трубе – от самолёта в аэропорту самого большого и богатого города самой богатой страны мира. Эскалатор опускает нас в безбрежный центральный зал. Она обнимает меня за талию и спрашивает:

– А теперь что?

– Теперь шопинг, детка, – отвечаю я.

– Что будем покупать?

– Оружие, машину и уютный домик в пригороде.

– О’кей, – говорит она и целует меня нежно и протяжно.

И ещё одно…

В то же самое время.

В лесу, недалеко от моего загородного дома, на родине, я учу её стрелять. По бутылкам. Звуки выстрелов ударяются в стволы сосен.

Она способная ученица. Я хвалю её. А она спрашивает меня в сотый раз:

– Зачем мне это?

– Пригодится, – в сотый раз отвечаю я. Она хмурится. На секунду. Но потом улыбается, играя ямочками на щёчках – ей нравится стрелять. Хотя бы по бутылкам.

И ещё одно представление о будущем… И ещё… И ещё…

И вот такое.

Кто-то где-то когда-то сидит и гадает, где же настоящие и единственные мы. Тем более, что этот кто-то ещё не всех нас нашёл, а настоящих ему никогда не найти, потому что он и представить себе не может всего… Даже если этот кто-то уже существует и получил приказ найти нас.

Конец представления о будущем.

Намереваюсь благоденствовать долго и счастливо.

9

Развитие событий. Попытка эпилога

Решение. Оно порождает реальность. Возможно, вот такую…

Реальность стремительно перевернулась. Я валялся на спине и видел высокое небо, а в нём – удивительно кривую, клочковатую ветвь сосны. И я больше не умел дышать, не представлял себе, как дышать этой грудью. Но потом какая-то капелька воздуха всё же выдохнулась странным звуком скрипучего стона: «а-а-а-аг-аг». Попытка вдоха упёрлась в боль: вбитый пулями бронежилет поломал мне рёбра. А одна пуля всё же добралась и до моего тела. Выстрелы же так и не дошли до моего сознания. Я о них только догадался. Потом, спустя минуту.

Зато выстрелы слышала и видела она. И сразу упала, откатилась в сторону, потерялась в подлеске, в движении неожиданно ловко перезарядив обойму, как будто делала это сотни и тысячи раз. Пистолет умело лёг в её руки, от неуверенности стрельбы по бутылкам не осталось и следа. Она выпустила пули узким веером, потому что не видела противника, хоть знала точно, в каких кустах он засел. Но ей нельзя, нельзя было оставаться на одном месте: в лес убийцы по одному не ходят.

Она ушла, по-змеиному скользя по хвойной земле, широко, сильно, плоскостно двигая бёдрами и лопатками, просочилась в овражек и побежала пригнувшись, сбивая ступнями мох и песок с откоса. Когда овраг кончился, она стала быстро подниматься на пологий холм, примерно на километр огибая то место, где меня подстрелили. Заросли папоротника пропускали её почти не шевелясь, сухие сучки под её шагами вминались в землю мягко, без треска.

Сначала она их услышала: они шли шумно, не скрываясь. Потом увидела, всех троих, сквозь густоту тонких древесных стволиков: один из них хромал, его вели. Она метнулась им навстречу, тенью сквозясь через лесной молодняк, на бегу вынимая из-за спины второй пистолет.

Когда они её заметили, она уже стреляла. Последнее, что они видели в своих жизнях – сбиваемые убийственным роем пуль случайно-попутные веточки и листочки. А через мгновение она стояла над ними и прагматично добивала наверняка. Потом перезарядила пистолеты и пошла по их маршруту через холм.

Машина, ожидавшая киллеров, стояла под противоположным склоном, посреди старой вырубки, в тупике дороги, когда-то грубо и наспех пробитой лесовозами. Водитель нервничал: топтался вокруг машины, вертел головой – наверное слышал выстрелы. Она неспешно подкралась, выпрыгнула из пней, как зверь из засады и порвала грудь и лицо врага выстрелами. Вытерев забрызганный бок джипа суховатым мхом, она села за руль.

Спустя минут десять, когда она грузила меня на заднее сиденье джипа, я спросил её:

– Что, все бутылки перестреляла?

– А то! – ответила она и зачем-то повернула кепку козырьком назад, открыв весело щурившиеся глаза.

– Куда поедем? Опять к ветеринару? – спросил я.

– К нему. Он тебя, телка, заштопать умеет.

Я улыбнулся, не разжимая зубов от боли… Или то был не я?

А может реальность была другой… И я был другим…

Неверный элемент. Абсолютно посторонний элемент в реальности сна. Стук, громкий стук в дверь. Но раньше, чем я понял природу звука, я осознал себя стоящим у стены с дробовиком в руке. Коврик с оружейной ниши в стене был сорван. Она же сидела на кровати и целилась из другого ружья в дверной проём.

– Это я! Вы там лучше расслабьтесь, – крикнула из-за двери сестра и, приоткрыв дверную створку, на всякий случай ещё постучала тростью в гулкое дубовое дерево двери.

– Заходи, – сказал я, положил ружьё и стал натягивать брюки.

Сестра вошла, окинула взглядом комнату и улыбнулась:

– Собирайтесь. Есть на что посмотреть. Доспите потом.

Мы одевались, не включая света. Сиреневой лунности, проникавшей сквозь щели в ставнях было вполне достаточно. И лестницу, по которой мы спускались, тоже окутывал мрак. Два световых горизонтальных столба автомобильных фар, бивших в угол двора, казались невероятно яркими, плотными, их можно было, вероятно, потрогать. Зато всё остальное ещё более сгустилось монолитом черноты.

Сестра провела нас мимо светозарного авто. Из-за распахнутой дверцы приёмник лил тихую песню: певица на парижском акценте сетовала на грусть одинокого вечера, а когда замолкала – грусть продолжали в мелодии гармоника со скрипкой. В углу двора лежали в ряд пять тел. Неподвижно и тоже грустно до неестественности.

– Знаете их? – спросила сестра.

Мы посмотрели в одинаково-бледные неживые лица:

– Нет.

Сестра тронула крайнего в ряду концом трости:

– Хотели проникнуть в дом этой ночью. Ребятам пришлось их ликвидировать. – И посмотрела в становившееся не таким уж и чёрным небо. – Через пару часов рыбаки пойдут на утренний лов. Возьмут их с собой. Свечками на дно поставят.