Кордон. Книга вторая. Незаконнорожденный

Тук схватил валявшийся на полу гобелен и, отвернув голову в сторону, решительно двинулся к зеркалу. Но Химель, отражавшийся в нём, лишь улыбнулся, помахал указательным пальцем юноше и чуть заметно пошевелил губами, на которых явственно читалось выражение: «Ты обещал!».

Но, как только Тук заслонил собой отражение, юноша со скрещенными руками пропал, а вместо него появился огромный чёрный рыцарь со светящимся на боку мечом и с гобеленом, больше похожим на паучью сеть.

Химель настолько потерялся от увиденного, что никак не мог понять, почему в отражении вместо отца он видит рыцаря. Он подпрыгивал и крутил головой, в надежде найти какой-нибудь подвох с отражением. Но рыцарь в точности повторял все движения отца. Более того, когда Тук повернул голову к зеркалу, предварительно закрыв глаза, в отражении рыцарь точно также повернул голову с рыцарским шлемом. На шлеме было поднято забрало, только под самим забралом внутри шлема ничего не было: ни лица, ни глаз – вообще ничего, что хоть как-то бы было похоже на человеческое лицо. Там была только пустота. Химель чуть не вскрикнул.

Наконец старый Тук закончил укрывать зеркало гобеленом и, как ни в чем не бывало, повернувшись к трем волкам, сделал лёгкое движение рукой, которой могло означать только одно: «Брысь!».

Волки послушно наклонили головы в знак почтения и поочередно начали выходить из пещеры. Лишь только напоследок Агнес лизнула своим шершавым языком Химеля, который после увиденного в зеркале отражения отца никак не мог прийти в себя. Затем она кивнула Туку и сделала своим оскалом некое подобие улыбки, оставив юношу и его отца наедине друг с другом.

Глава 2

Весь следующий день Химель был тише воды ниже травы. Он молчал, словно воды в рот набрал. За последнее время он узнал столько, что его юношеский мозг буквально отказывался во всё это верить и медленно закипал от переваривания полученной информации.

Как оказалось, он, вечно чумазый мальчик, который постоянно был на побегушках, теперь тоже обладает странной способностью, недоступной даже его отцу. Только силой мысли желудь в его руке мог принимать любую форму и причём – любого предмета. Химель незаметно, чтобы отец не заметил пропажи, снял со связки самый маленький желудь и использовал его для превращения в различные штуковины, какие только ему приходили на ум. Поначалу все ограничивалось ножами, ложками и половниками, затем в ход пошли мечи, щиты и копья. Вскоре это юноше надоело, и он начал представлять все, что до этого видел в своей жизни. Клещи кузнеца – пожалуйста. Коса – пара пустяков. Топор лесоруба – нате. Получился довольно огромный, кстати: Химель и размахнуться, как следует, не смог. У него только и хватило сил, что поднять топор над головой да удерживать его неподвижно некоторое время. Но затем инструмент потянуло назад, и тут Химель просто не смог с ним совладать. Юноша как стоял, так и упал в снег на спину с поднятыми руками, которыми крепко держался за топорище. Подростку даже послышалось, как кто-то над ним насмехается, но, осмотревшись по сторонам, он никого подозрительного не увидел.

– Химель! Химель! Где волки тебя носят? – раздался голос из пещеры.

– Ой, отец меня заждался, – парень посмотрел на топор, за который он держался рукой, и тот моментально стал желудем.

Юноша спрятал желудь в карман и поспешил в пещеру.

– Я здесь, отец! Я лишь немного хотел побыть на солнце. Здесь, в пещере, очень холодно.

– Ну, да, ну, да. Холод собачий. Сейчас все исправим, нужно было сразу камин растопить!

Тук подошел к камину, в котором лежали три полена, что-то прошептал, и синее пламя заполнило всю топку.

– Нужно успеть создать капкан для льда. Озеро в этом году как-то странно себя ведёт: того и гляди, скоро начнет таять, – старик подошел к стене и достал из ниши несколько хрустальных кристаллов.

– Озеро и так все покрыто льдом, зачем еще это делать дополнительно? – Химель видел эту процедуру уже не в первый раз, но ее назначение до сих пор было ему непонятно.

– Чтобы зло не смогло выбраться! – раздался голос из-под гобелена. – Усиливает лёд! Делает его твердым, как камень!

– А у тебя никто там не спрашивает! – Тук упер руки в бока и прикусил губу. – Вот разбудил ты Оракула на нашу голову, теперь он будет везде свой нос совать. Да советы раздавать…

– Ну, я же не знал… – Химель виновато опустил голову.

– Ладно, когда-нибудь это все равно должно было произойти. Не сейчас, так потом. Так, на чем это я остановился?

– Может, для начала поедим? – Химель указал на котелок, из которого повалил пар, и пещеру наполнил запах овощного рагу.

– Что-то сегодня рано. Ну, в принципе ладно, подкрепиться всегда неплохо. – Так, где моя радость?

Тук достал фляжку и потряс ее возле уха: «Какое же хорошее это заклинание – „Бездонная бочка“! Просто слов нет!».

Затем он жадно сделал несколько глотков, словно его целый день мучила сильная жажда, и, довольный, сел за старый пыльный дубовый стол.

– Сейчас, отец, сейчас! Уже несу! – Химель протер рукавом медную тарелку и большим половником зачерпнул из котелка рагу. – Интересно, и как это у него получается?

– Как, как? Ведьма, небось, в долине готовит! – вновь раздался голос из-под гобелена.

– Да я посмотрю, ты не уймешься никак? – Тук уже хотел встать и перенести зеркало подальше, как Химель поставил перед ним тарелку с едой. – Ладно, вот поем и вынесу тебя на снег, слишком много болтать стал!

– А что он такого говорит, что вы злитесь? – Химель также положил себе немного овощного рагу в тарелку и присел рядом с чавкающим отцом.

– Да правду он говорит. А правда – она разная бывает.

– Правду?

– Ну, да! Я говорю не то, что хотят слышать, а то, что есть на самом деле! – голос из зеркала подтвердил слова Тука. – А что это там у вас на сегодня? Так вкусно пахнет!

– Ты только посмотри на него, – хмыкнул старик, вытирая рукой усы и губы, которые блестели от жира. – Вот тебе и Оракул! Да я, если захочу, то весь мир у моих ног. А ты сам еды себе раздобыть не можешь. Там, во тьме, не шибко кормят? Никто, поди, не умеет готовить? А?

– Ты же знаешь, что здесь совсем другие правила. А я до того, как стать Оракулом, любил вкусно поесть, – голос задрожал, и показалось, что Оракул вот-вот расплачется. – Да ты и сам знаешь, когда сюда попадешь, медовухи тебе не видать, как своих ушей.

– О чем это вы? – Химель до сих пор не съел ни единого куска, так как рагу было до сих пор ещё сильно горячее, словно его только что сняли с огня.

Тук задумался, посмотрел на свою фляжку, потом на тарелку.

– Ладно, может быть, и мне потом кто-нибудь нальет медовухи, когда я не смогу ее сам взять.

Мужчина встал из-за стола и взял свою тарелку, на которой практически уже ничего не было. Затем подошел к котелку и выскреб ложкой все, что там осталось.

– Отец, ты не наелся?

– Это ему, – задумчиво произнес старик.

– Кому – ему?

Но ответа не последовало: Тук рукой отодвинул в сторону гобелен и поставил перед зеркалом тарелку с едой.

– Поешь и ты, чего уж там!

Затем резко обернулся, чтобы не смотреть на своё отражение, и быстро отошел в сторону.

Химель заметил, что тарелка с рагу в зеркале отражается совершенно иначе: вместо морковки, тушеной капусты с луком в отражении было большое серебряное блюдо с множеством диковинных фруктов и овощей.

– А это что еще такое? – только и успел произнести любимое выражение отца юноша, как одновременно содержимое блюда в зеркале и рагу на медной тарелке вдруг внезапно исчезли.

***

Пока Тук мастерил свой усилитель льда, Химель начал уборку пещеры. Не то, чтобы он прямо был чистюлей и не мог переносить вида пыли и грязи. Просто, когда отец чем-то занят, лучше его не трогать и не донимать глупыми вопросами, проще говоря, не нервировать. Иначе можно получить хорошую взбучку и попасть в немилость до следующего утра. Хотя, надо отдать должное старику, он никогда не держал долго зла на сына и всегда быстро успокаивался. Как он говорил сам: «Я не злопамятный, но память у меня хорошая!».

Иногда, правда, когда лишнего выпьет, можно было от него услышать, как он люто ненавидит этот несправедливый мир. Все его разговоры непременно заканчивались тем, что он когда-нибудь приручит какого-нибудь цмока, и тот превратит всех недостойных и плохих людей в труху.

Это, по его мнению, в первую очередь, касалось придурковатых крестьян долины, которые его за глаза называли чернокнижником, а, во вторую очередь, – короля Гор, с его тремя сыновьями-оболтусами, которых, хлебом не корми, а дай развязать очередную победоносную войнушку во славу своего Горного королевства.

Правда, стоит ему утром встретить новый рассвет, он, как ни в чем не бывало, продолжал вести свой обычный образ жизни. И от обещаний исполнить свои проклятия, которые он исторгал вечером за кружкой медовухи, не оставалось и следа.